Диссертация (Статус лувийского языка в многонациональной Анатолии бронзового века - опыт социолингвистической реконструкции), страница 10

Смешение окончаний им. и вин. мн. общ. являетсяпреобладающей тенденцией в новохеттском языке и представляет собойрегулярный феномен в поздний период развития новохеттского языка.Точный механизм этого процесса будет рассмотрен в Главе 5, сейчас же длянаших целей достаточно представить его в форме таблицы. Первый класспоздненовохеттских именных и адъективных форм включал в себя основы на-u- и -nt-, а также вопросительное/относительное местоимение kui-, при этомбольшинство других основ принадлежали ко второму классу. Основы на -i-,не характеризующиеся аблаутом, составляют промежуточный случай:окончания им.-вин. мн. общ. -es, -is и даже -as, по-видимому, используютсяслучайным образом внутри этой группы в оригинальных новохеттскихтекстах.Таблица 3.

Развитие падежных окончаний мн. ч. в хеттском языкеДревнехеттскийНовохеттскийНовохеттский(класс I)(класс II)им. мн. общ.-es-es ↓-usвин. мн. общ.-us-es-us ↑дат. мн.-as-as-as48Фонетически немотивированные смешения между функциональноидентичными окончаниями в новохеттском и имперском лувийском не могутбыть случайностью и должны обсуждаться в контексте структурныхконтактов между этими двумя языками. Лувийская инновация представляетсобой функциональное расширение определенной морфемы в определенномнаправлении, в то время как параллельная инновация в хеттскомпредполагаетихрасширениевпротивоположныхнаправленияхсодинаковым результатом. Очевидно, изменение второго типа в большейстепени похоже на результат контакта, и, следовательно, лувийский языкявляется инициатором этого смешения, как это уже было показано в работе[Rieken 2006a: 275].Существуеттакжеболееопределенныйаргумент,которыйподталкивает к тому же заключению.

Он следует из анализа таблички KBo39.8, написанной классическим среднехеттским пошибом, которая являетсякопией Ритуала Мастигги, направленного против семейных раздоров. В этойтабличке встречается смешение им. мн. общ. и вин. мн. общ., относящееся ковремени, когда эта инновация отсутствовала в стандартном хеттском43.Данное смешение, в частности, полностью отсутствует в ряде более позднихтекстов, описывающих тот же ритуал (ср. пример (12)).

Другой необычнойособенностью этой таблички является то, что ее писец (или писец ееоригинала) был носителем лувийского языка, выучившим хеттский вкачестве второго языка. Хеттское обозначение сосуда isnura- встречаетсяздесь как им. ед. iš-nu-u-ri-iš и вин. ед. iš-nu-u-ri-in, тем самымнедвусмысленно выдавая интерференцию с лувийской моделью i-мутации44.43Ритуалы, собранные в работе [Kassian 2000], могут рассматриваться в качестве образцовых примеровтекстов, записанных среднехеттским пошибом. В этих ритуалах систематически сохраняетсяфункциональный контраст между окончаниями -es и -us. Самые ранние хеттские тексты, в которыхтрадиционно прослеживается смешение между -es и -us, — это письма из Машата; они являютсяпереходными от среднехеттского к новохеттскому языку (ср.

ниже раздел 4.7 и особенно 5.3.2).44О переносе i-мутации как о показательной особенности, которая свидетельствует о плохом усвоениилувийцами хеттского языка, см. ниже 5.3.1.49Эта особенность также ограничена обсуждаемой редакцией РитуалаМастигги (ср. пример (13))45.(12) KBo 39.8 ii 47–49, CTH 404.1.I.A (MH/MS), Miller 2004: 76nu kūs=a BEL SÍSKUR idā[lauēs] hurtaus QATAMMA lē uw[an]ziKBo 2.3 ii 1–2, CTH 404 1.II.A (MH/NS), Miller 2004: 76nu kūs EN.MEŠ SISKUR idālauēs ˹hurd˺āēs QATAMMA lē uw[an]zi‘Таким же образом, пусть злые проклятия не увидят этих заказчиковритуала’.(13) KBo 39.8 iii 22, CTH 404.1.I.A (MH/MS), Miller 2004: 86EGIR-anda=ma IM-as isnūrin iyazziKBo 2.3 ii 30, CTH 404 1.II.A (MH/NS), Miller 2004: 86[nu] EGIR-anda IM-[as D]UGisnuran iy[az]i‘Затем (она) делает глиняный (сосуд) isnurа-’.Сидельцев [Sidel'tsev 2002: 182] первым показал нестандартныеособенности KBo 39.8; он предлагает интерпретировать их как результат“влияния разговорного языка”.

Миллер [Miller 2004: 215, сноска 339]уточняет, что мы имеем дело с влиянием другого языка. Есть соблазнпредположить общий источник для двух необычных особенностей текстаKBo 39.8, отмеченных выше. Если интерпретировать их как результатлингвистического контакта с лувийским, это будет равносильно тому, чтобысказать, что писец KBo 39.8 был носителем лувийского языка, которыйусвоил хеттский в качестве второго языка46.

Очевидно, его лувийскийдиалект, повлиявший на грамматику этой таблички, характеризовался не45См. [Miller 2004: 241], где устанавливается происхождение манускрипта CTH 404.1, а также [ibid.: 168,170], где дается описание конкурирующих хеттских форм существительных hurtai- ‘проклятие’ и isnura‘(вид сосуда)’, встречающихся в Ритуале Мастигги.46Примечательно, что особенности текста KBo 39.8 не разделяются параллельными версиями того жетекста, некоторые из которых явно являются более поздними.

Так, KBo 39.8 ii 48 hu-ur-ta-uš (им. мн.)соответствует KBo 2.3 ii 1 ˹hur-da˺-a-e-eš (им. ед.). Основа isnuri- из KBo 39.8 соответствует основе isnuraиз KBo 2.3 (зафиксированы только формы им. и вин.).50только i-мутацией, но также ранним смешением между им. мн. общ. и вин.мн. общ.47.Другой очень странной особенностью, характеризующей текст CTH404.1, является форма ti-wa-ri-ya (KBo 39.8 iv 17), которая используется вкачестве эпитета для понятия ‘растение бога солнца’ (dUTU-as welku). Этаформа едва ли может быть отделена от божественного эпитета ti-wa-(a)-li-ya‘небесный’, который встречается как в хеттских, так и в лувийских текстах,но, похоже, исконно является лувийским [Melchert 1993: 229]48. Развитие*l > r характерно, однако, для позднелувийских текстов [Rieken, Yakubovich2010: 216].

Раннее свидетельство того же самого изменения в табличке,датируемой XV в. до н. э., демонстрирует еще одну изоглоссу междулувийскимидиолектом,которыйповлиялнаязыкCTH404.1,ипозднелувийским языком. В связи с этим встает вопрос о вариантелувийского языка периода бронзового века, который представлен этимидиолектом.Вряд ли можно принять, что этот идиолект относится к Мастигге,исполнительнице ритуала из Киццувадны, поскольку формы им. мн.

общ. ивин. мн. общ., как правило, различаются в лувийских заклинаниях,вставленных в ритуалы Киццувадны. Однако вполне вероятно, что писец изХаттусы, создавший KBo 39.8 или его оригинал, не основывал свои записи налувийском оригинале, но просто описывал Ритуал Мастигги, который был47Ср. также возможное неправильное использование инструменталиса в функции разделения в KBo 39.8ii 24 [Melchert 1977: 302–303]. Для выражения этой функции на протяжении истории хеттского языкаиспользовался аблатив, но аблатив и инструменталис являются с формальной точки зрения идентичными влувийском языке, так что это могло бы считаться примером другой ошибки, допущенной носителемлувийского языка.

Тем не менее предполагаемый неправильный инструменталис также представлен впараллельной версии KBo 2.3 i 37 и, следовательно, должен рассматриваться отдельно.48Я должен отвергнуть предположение, высказанное в работах [Popko 1984] и [Starke 1990: 147], чтоtiwariya выводится напрямую из имени бога солнца Tiwad. Вариант **tiwadiya не засвидетельствован, в товремя как вариант tiwaliya может использоваться в качестве эпитета Иштар и бога грома. По всейвидимости, эта лексема выводится из лувийского корня tiw- < и.-е. *dy(e)w- ‘дневное небо’, к которому былаприсоединена группа продуктивных суффиксов -al-iya- (ср.

лув. huitw-al-iya- ‘принадлежащий живым’[Melchert 1993: 84]). Попытка [Patri 2009] реконструировать tiwadiya > tiwaliya в тексте бронзового векавводит новый уникальный звуковой переход и не согласуется с фонетическим описанием лувийского«ротацизма», предложенным в работе [Rieken, Yakubovich 2010].51знаком ему из общих представлений49.

Согласно моей гипотезе, этот писецбыл носителем лувийского диалекта, на котором говорили в районеХаттусы50. Мы увидели, что замена -nz(a) на -nzi в вин. мн. общ.засвидетельствована в нескольких случаях в имперском лувийском. Хотяпереход l > r и не находит параллельных примеров в этом диалекте, можнобылобыутверждать,чтоонявлялсяотрицательнооцениваемымразговорным маркером, обычно не отражавшимся в орфографии бронзовоговека.

Это не должно никого удивлять, учитывая тот факт, что и орфографияпериода железного века также отражает данный переход достаточнонепоследовательно51.Таким образом, удается показать, что лингвистическая интерференцияс лувийским могла способствовать смешению между им. мн. общ. и вин. мн.общ. в хеттском языке уже в начале XIV в. до н. э. В данный период это былспорадический феномен, ограниченный недостаточно хорошо усвоеннымивариациями хеттского языка, но век спустя это стало грамматическойнормой. Если лувийский диалект Хаттусы и окружающей территории был вавангарде этого процесса, необходимо принять, что смешение падежей былообобщено там даже раньше, чем в хеттском языке.

Это явно отделило бы егоот лувийского диалекта Киццувадны, в котором в XIV в. до н. э. сохраниласьархаическая парадигма. Это также свидетельствовало бы против хаттусскогопроисхожденияклинописныхлувийскогозаклинаний,вкоторыхсистематически используются формы аккузатива на -nza.