Диссертация (Статус лувийского языка в многонациональной Анатолии бронзового века - опыт социолингвистической реконструкции), страница 12

ед. ср. и дат. ед.). Вчастности, для оригинальной версии предложений (22) и (25) можно было бытакже реконструировать *immarassan Tarhuntassan-za halis-sa. Возможно,использование расширения -sa/-za представляло собой последнее средстводля выражения синтаксической зависимости в двойной посессивнойконструкции‘больстепногобогагрома’.Конструкциясдвумяпритяжательными прилагательными *immarassan-za Tarhuntassan-za halis-sa,вероятно, имела нормальную интерпретацию ‘боль бога грома (и) степи’.Тесная связь между формами на -assa и -assan подтверждаетсяпараллелизмом между примером (23) и дативной посессивной конструкциейKUB 35.54 ii 37 im-ma-[r]a-aš-ša-an dIŠKUR-ti, встречающейся в соседнемабзаце того же текста.

Это может быть также подтверждено анализомпараллельных версий ритуала Киццувадны CTH 760.II, приписываемогоКуваталле. В большинстве рукописей этого текста демонстрируетсяпредпочтение посессивных прилагательных, таких как вин. ед. ср. kursas-sanи *tuliyassan в примере (27). В противоположность этому, версия CTH 760II.1.A содержит генитивные формы *kuwarsassa и tuliyassa (26).(26) KBo 29.55 iii 1–5 + KUB 35.43 iii 28–32, CTH 760 II.1.A (Pre-NH/NS), см.тж. Starke 1985: 147l[a-la-i-]du-ut-ta ta-˹pa-a-ru˺ ta-ta-ri-ya-am-ma-an hi-˹i˺[-ru-ú-u]ne-ir-hu-u-wa-˹al˺-li-ya-an pa-ri-it-tar-wa-al-li-ya-an wa-a[l-l]i-ya-anhu-u-i-it-wa-li-ya-an pu-u-wa-ti-i-il pa-ri-ya-na-al-la<-an> LÚ˹lu-la˺-hi-ya-anha-ap-pí-ri-ya-an ku-wa-a[r-š]a-aš-ša<<-aš-ša>> tu-ú-li-ya-aš-ša‘(Он) забрал у него манипуляцию, заклятие (и) проклятие,(принадлежащее) ir(hu)wa- (и) parittarwa-, мертвым (и) живым, прошлое58(и) будущее, (принадлежащее) лулаххи (и) хабиру, отряду (и) сходке’.(27) KUB 35.45 ii 1–4, CTH 760 II.2.B (Pre-NH/NS), Starke 1985: 151˹hi-i˺-ru-ú-un pu-ú-wa-<ti>-il pa-ri-ya-na-al-la-an AMA-ya-anta-a-ti-ya-an ŠEŠ-ya-an NIN-ya-an ARAD-ya-an GEMÉ-ya-anLÚlu-u-la-hi-ya-an LÚha-pí-ri-ya-an kur-ša-aš-ša-an tu-ú-li-ya-<aš-ša>-an‘проклятие прошлое (и) будущее, матери (и) отца, брата (и) сестры,раба (и) рабыни, лулаххи (и) хабиру, отряда (и) сходки’.Последний пример генитива на -assa, встречающегося в позиции, гдеожидалось бы -assan, относится к отрывочному заклинанию неясногопроисхождения.

Окончание -assa появляется здесь в упрощенной записи(C)a-ša. Мелчерт [Melchert 1993: 177] рассматривает форму Pirwa(s)sa каким.-вин.мн.ср.притяжательногоприлагательногоPirwass(a/i)-‘относящийся к Пирве’, но следующее за ним существительное вединственном числе hantawadahi-sa ‘царство’ заставляет поставить подсомнение подобный анализ55. Конечно, есть вероятность того, что Pirwasaсогласуется с предшествующим существительным во множественном числе,которое утеряно в лакуне, но зависимое личное имя обычно предшествуетсинтаксически главному в лувийских посессивных конструкциях (Bauer2014: 240).(28) KUB 35.123 iv? 7, CTH 768.2 (LNS), Starke 1985: 251[….dP]í-ir-wa-ša ha-an-ta-˹wa˺-da-hi!-ša‘… царскую власть Пирвы’.В пользу анализа Мелчерта [Melchert 1993], согласно которому род. ед.-assa в ритуалах Киццувадны представляет собой сокращение более раннего55Штарке [Starke 1990: 47] пытается преодолеть эту сложность путем приписывания множественного числаименному окончанию -sa в hantawadahi-sa.

Подобный грамматический анализ -sa в halis-sa позволяет емуинтерпретировать immarassa в примере (25) как вин. мн. общ. посессивного прилагательного. Однако анализШтарке, касающийся именных расширителей -sa/-za, был справедливо отвергнут другими исследователями(ср.

обсуждение в разделе 1.5).59*-assan, говорит отсутствие чередования между род. -assa и другимисловоизменительнымиформамипритяжательныхприлагательных.Янамереваюсь показать в разделе 5.2.3, что назализация [an] > [ã] /_C/#является вероятной факультативной особенностью разговорного лувийскогоязыка, которая ответственна за часто встречающуюся утрату <an> в серединеслова. Однако не ясно, почему орфографические варианты, отражающиеформацию с назализованным гласным в конечной позиции, настолькососредоточены в категории посессивных прилагательных. Единственныйслучай, где Мелчерт [Melchert 1993] восстанавливает конечный графический<an> в другой лексеме, — это pa-ri-ya-na-al-la<-an> в примере (26)56.Ясчитаю,чтопропускконечногографического<an>былраспространен только в тех случаях, когда неправильные с точки зренияорфографии формы могли получить новую грамматическую интерпретацию,которая имела бы смысл в общем контексте фрагмента.

Притяжательныеприлагательные на -assan подвергались модификации, поскольку они моглибыть реинтерпретированы как генитивы на -assa. Согласно моей гипотезе,генитивы на -assa отсутствовали в исконном лувийском диалекте ритуаловКиццувадны, но были позже введены туда переписчиками из Хаттусы. Иначеговоря, вторичные формы вин. ед. на -assa в пассажах, написанных налувийском языке Киццувадны, имеют то же объяснение, что и вторичныеформы вин. мн. общ. на -nzi в примерах (3) и (9). Фонетическое развитие [an]> [ā], возможно, увеличивало вероятность ошибок при написании, но само посебе оно едва ли ответственно за возникновение род.

-assa57.При обращении к материалам позднелувийского легко увидеть, чтогенитивы, записанные как -(C)a-sa в иероглифической орфографии,представляют56собойвозможноесоответствиеокончанию-assa,Стоит отметить также противоположный пример KUB 9.6 i 30–31: [ku-wa-ar-š]a-˹aš˺-ša<<-an>> tu-úli-yaaš-ša-<<a[n]>>, где, согласно Фортсону [Fortson 2004: 170], знаки <an> на конце притяжательныхприлагательных подлежат снятию при эмендации.57Иначе у Мелчерта [Melchert 2012a: 284], который считает формы на -assa рефлексами более раннего*-ossod. С моей точки зрения, маловероятен сценарий, при котором формы им.-вин. ед. ср. на *-od были быутрачены у всех прилагательных, кроме притяжательных, а пример (23) прямо противоречит предложеннойМелчертом реконструкции.60зафиксированному в клинописных текстах.

Но в этом случае также возможноальтернативное прочтение -as. Мелчерт [Melchert 1993] перечисляет формыродительного падежа hantiyassas, hirudas, ¶kulanas, tarmatnas, ¶tarpattas и·warwalanas, которые встречаются в хеттских контекстах. Очевидно, все этиформы произведены от лувийских существительных, но снабжены при этомокончанием генитива на -as. Хотя вполне возможно, что некоторые из этихсуществительныхпредставляютсобой(частично)ассимилированныелувийские заимствования в хеттский язык, нельзя исключить того, чтодругие формы являются лувийскими гостевыми словами с исконнымокончанием -as.

Согласно последней возможности, отмеченной уже в работе[van den Hout 2006: 236, сноска 107], некоторые из иероглифическихгенитивов на -(C)a-sa могут иметь конечный гласный в качестве чистографического элемента, соответствуя фонетическому /-as/, а написанияподобных генитивов с конечным plene крайне малочисленны [Bauer 2014:142]. Однако генитивы на -ehe и -ese, зафиксированные, соответственно, вликийском и милийском и являющиеся прекрасным внешним аналогом этойнедавно открытой формы на -assa, оставляют возможность, что по крайнеймере в некоторых окончаниях на -(C)a-sa конечный гласный должен былсуществовать на самом деле.Сложнее обнаружить формы бронзового века, которые предшествовалипозднелувийским формам на °a-si. В лувийском диалекте Киццувадны они,по-видимому,отсутствовали.Большинствоформна-assi,засвидетельствованных в хеттских клинописных текстах, могут бытьрассмотрены как усеченные («аккадографические») написания посессивныхприлагательных.

Это справедливо для большого числа теонимов, таких какdU pihassassi, [A.]ŠÀ ¶lalattassi (KUB 8.75 iv 52) и NINDA.GUR4.RAhawiyassi (KBo 21.42 i 11), стоящих в косвенных падежах. Наиболеевероятными претендентами на то, чтобы считаться исконными формами на-assi, являются kulimmassi=wa и […-]nissi=pa=ku=wa, которые появляются вдвух соседних строках (iii 9 и iii 10) крайне отрывочного текста KUB 35.7961(MS). Гипотеза, что этот текст не был создан в Киццувадне, является весьмавероятной на независимых основаниях58.

К этому следует добавить форму впесни из Лаллупии KUB 25.37 iii 33 ma-aš-ša-ni-ya-aš-ši wa-al-z[a-me-en],которая чередуется с KUB 35.37 i 14: [ma-aš-ša-ni-y]a-aš-ši-in wa-al-za-me-en.Последняя форма KUB 35.70 ii 5: вин. [ma-a-y]a[-aš-]ši EME-in ‘злословиетолпы’ встречается в заклинании из Киццувадны, и она чередуется,например, с KBo 13.262 8: им. [ma-ay-]a-aš-ši-iš [EME-iš] в другомзаклинании. Ошибки в написании, сделанные переписчиками из Хаттусы истимулированные структурой их родных диалектов, являются объяснениемпоследних двух случаев.Эти клинописные примеры, разумеется, слишком малочисленны, чтобыстрого доказать фонологическую реконструкцию /-assi/ в противовес /-asi/,предполагавшейся ранее Мелчертом [Melchert 2003b: 187].

Тем не менеедополнительным свидетельством в пользу /-assi/ является его связь спраиндоевропейским тематическим окончанием генитива *-osyo. Такиепримеры, как лув. is(sa)ra/i- < и.-е. *g’esr ‘рука’ или лув. immara/i- < анатол.*g’emro- ‘степь’, заставляют предполагать, что правило, согласно которомухеттское/s/и/m/геминируютсявкачествепервыхчленовгетеросиллабических консонантных кластеров, может быть распространено ина лувийский язык59. Если так, то ожидалось бы, что этимологическаяпоследовательность /-osjo/ даст */-assija/ и затем, после апокопы, */-assi/.Таким образом, этимологические соображения говорят, скорее, в пользу моей58Фрагмент KUB 35.79 iii 13 содержит последовательность […-]u-na, которая, по-видимому, должнарассматриваться как суффикс инфинитива.

Лувийские инфинитивы на -una обильно представлены вхеттских текстах в качестве гостевых слов и часто встречаются в позднелувийском языке, но при этом ниразу — в лувийских отрывках, включенных в ритуалы Киццувадны. Две других вероятных формыинфинитива, встречающихся в лувийских заклинаниях, — это KBo 7.68 ii 5 a-du-na и VBoT 60 obv. 12 karšu-na, но оба этих фрагмента, предположительно, также отражают лувийский диалект Хаттусы. Должнобыть, инфинитивы на -una существовали в пралувийском языке, поскольку существительное i-ú-na-hi-ša‘подвижность’, зафиксированное в лувийском языке Киццувадны, явно образовано от инифинитива iuna‘идти’, известного в позднелувийском языке.