Фукуяма конец истории (966859), страница 46

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 46)

Это стремление к силе не зависит от внутренних свойств государств: они

могут быть теократиями, рабовладельческими аристократиями,

фашистско-полицейскими государствами, коммунистическими диктатурами или

либеральными демократиями. Моргентау объясняет, что "в самой природе

политики -- вынуждать актера, действующего на политической сцене,

использовать идеологию для маскировки своей непосредственной цели", которой

всегда является завоевание.³⁷³ Например, Россия вела экспансию

при царском режиме, как потом и при большевиках; постоянной была именно

экспансия, а не конкретная форма правления.³⁷⁴ Исследует ожидать,

что будущее правительство России, полностью избавившись от

марксизма-ленинизма, останется столь же экспансионистским, поскольку этот

экспансионизм выражает волю русского народа к завоеваниям.³⁷⁵

Пусть Япония стала сейчас не военной диктатурой, а либеральной демократией,

но прежде всего она остается Японией и господствует в Азии с помощью йен

вместо пуль.³⁷⁶

Если тяга к завоеваниям по сути одинакова для всех государств, то

реальный фактор, определяющий вероятность войны, -- это не агрессивное

поведение конкретных государств, а сбалансированность сил в системе

государств. Если они сбалансированы, агрессия вряд ли окупится; если нет, то

у государства будет искушение воспользоваться своим преимуществом над

соседями. Реализм в его чистой форме утверждает, что распределение суш есть

единственный важнейший определяющий фактор войны и мира. Силы могут быть

распределены "биполярно", когда два государства в системе господствуют над

всеми остальными. Это было так для Афин и Спарты во времена Пелопонесских

войн, для. Рима и Карфагена через пару столетий или для Советского Союза и

Соединенных Штатов в период "холодной" войны. Альтернативой является

"многополярная" система, в которой сила распределена, среди большего

количества стран, как это было. в Европе восемнадцатого и девятнадцатого

веков. Среди реалистов велся продолжительный опор о том, какая система --

биполярная или многополярная -- более эффективна для поддержания длительной

Международной стабильности. Большинство из них соглашались, что биполярные

системы выглядят более стабильными, хотя причины для этого, вероятно,

связаны с исторически случайными факторами, такими как неспособность

современных национальных государств проявлять полную гибкость в создании

системы союзов.³⁷⁷ Поэтому биполярное распределение сил после

Второй мировой войны считалось одной из причин, но которой Европа жила в

мире беспрецедентно долго -- полстолетия после 1945 кода.

В своей крайней форме реализм рассматривает национальные государства

как бильярдные шары, внутреннее содержимое которых, Скрытое непрозрачной

оболочкой, не существенно для их поведения. Наука международной политики не

требует знания того, что згам внутри, -- необходимо лишь знать законы

механики, управляющие их взаимодействием: надо знать, что шар отскакивает от

борта под тем же углом, что и ударяет в него; надо знать, как энергия одного

шара распределится между двумя, с которыми он одновременно столкнулся.

Значит, международная политика не описывает взаимодействие сложных и

исторически сложившихся человеческих обществ, как и войны не вызваны

конфликтом ценностей. При "бильярдном" подходе, чтобы определить вероятность

войны или мира, достаточно знать, является международная система биполярной

или многополярной.

Реализм принимает форму одновременно и описания международной политики,

и предписания, как государства должны вести свою внешнюю политику.

Предписывающее значение реализма, очевидно, связано с его описательной

точностью. Предположительно, ни один хороший человек не захочет оперировать

циничными догматами реализма, если не будет к этому вынужден, как говорит

Макиавелли, поведением "многих, кто не так хорош". Описательный реализм

приводит к некоторым знакомым "правилам дорожного движения", определяющим

политику.

Первое правило состоит в том, что окончательное решение проблем внешней

угрозы следует искать в поддержании баланса сил против потенциальных врагов.

Поскольку война есть последний арбитр в спорах между государствами, эти

государства должны иметь достаточную мощь для самообороны. Они не могут

полагаться только на международные соглашения или на международные

организации вроде ООН, которая не имеет власти для проведения своих санкций

в жизнь. Рейнольд Нибур, рассматривая провал попытки Лиги Наций наказать

Японию за вторжение в Манчжурию, утверждал, что "престиж международного

сообщества недостаточно высок... чтобы добиться достаточного единства

общественного духа, дисциплинировать непокорные государства".³⁷⁸

Истинной монетой в царстве международной политики является военная сила.

Другие формы силы, такие как природные ресурсы или промышленная мощь, тоже

важны, но главным образом как средства создания военной мощи для

самообороны.

Второй принцип реалистического подхода состоит в том, что друзей и

врагов следует выбирать главным образом на основе их мощи, а не на основе

идеологии или внутреннего характера режима. Примеров этого в мировой

политике не счесть -- например, союз СССР -- США для победы над Гитлером или

соглашение администрации Буша с Сирией против Ирака. После поражения

Наполеона антифранцузская коалиция, предводительствуемая австрийским

министром иностранных дел Меттернихом, отказалась расчленять или иным

образом наказывать Францию на том основании, что она будет необходима как

противовес будущим угрозам европейскому миру, исходящему с новых и

неожиданных сторон. И действительно, в последующие годы не Франция, а Россия

и Германия старались опрокинуть европейский статус кво. Бесстрастное

уравновешивание сил, свободное от соображений идеологии или реванша, было

предметом первой книги Киссинджера и остается классическим примером реализма

на практике.³⁷⁹

Третий и связанный с предыдущими догмат указывает, что при оценке

внешних угроз государственный деятель должен внимательнее изучать военный

потенциал, нежели намерения. Реализм подразумевает, что намерения всегда, в

определенном смысле, присутствуют; даже если сегодня страна выглядит

дружественно и не воинственно, завтра у нее может измениться настроение.

Военный потенциал -- количество танков, самолетов и стволов -- не столь

изменчив и сам по себе определяет намерения.

Последнее указание или цепь указаний теории реализма относится к

необходимости исключить из внешней политики морализм. Моргентау нападал на

широко распространенную среди государств тенденцию "отождествлять моральные

ценности конкретной нации с моральными законами, которые правят вселенной",

утверждая, что это ведет к гордости и постановке недостижимых целей, в то

время как "концепция интересов, определенная в терминах силы... избавляет

нас и от этих моральных излишеств, и от этого политического

безумия".³⁸⁰ Киссинджер утверждает в том же русле, что есть два

рода международных систем: "легитимные" и "революционные". В первых все

входящие в них государства признают фундаментальную легитимность друг друга

и не пытаются подорвать их или каким-либо иным образом поставить под

сомнение их право на существование. В революционных международных системах

постоянно происходят крупные конфликты благодаря нежеланию определенных

членов этих систем признать статус кво.³⁸¹ Очевидным примером

революционного государства был Советский Союз, который с момента своего

возникновения посвятил себя борьбе за мировую революцию и глобальную победу

социализма. Но и либеральные демократии вроде Соединенных Штатов тоже иногда

действовали как революционные государства, когда пытались внедрить свою

форму поведения в таких неподходящих для этого местах, как Вьетнам или

Панама. Революционные системы государств по сути более подвержены

конфликтам, чем легитимные: их члены не удовлетворены сосуществованием и

каждый конфликт считают манихейской борьбой за основные принципы. А,

поскольку мир, особенно в атомном веке, есть важнейшая цель, легитимные

системы государств намного предпочтительнее революционных.

Отсюда понятно, что существует сильная оппозиция внесению морализма во

внешнюю политику. Как считает Нибур:

"...моралист может так же завести в тупик, как и политический реалист.

Обычно он не Может признать как неизбежные элементы несправедливости и

принуждения, которые наличествуют в любой современной разновидности

социального мира... Слишком некритическое прославление сотрудничества и

взаимности поэтому кончается примирением с традиционными несправедливостями

и предпочтению более тонких -- видов принуждения более

открытым".³⁸²

Это приводит к несколько парадоксальной ситуации: реалисты, которые

постоянно стремятся поддержать баланс сил, основанных на военном потенциале,

наиболее склонны пытаться приспособиться к сильный врагам -- это следует

непосредственно из позиции реалистов. Ведь если конкуренция между

государствам и в некотором смысле перманентна и универсальна, то изменение

идеологии или руководства враждебного государства не даст фундаментального

решения дилеммы международной напряженности. Попытки решить проблему

безопасности революционными средствами -- например, оспаривая легитимность

основ враждебного правительства путем критики за нарушение прав человека --

и опасны, и вредны.

Поэтому не случайно, что ранние реалисты вроде Меттерниха были

дипломатами, а не воинами и что реалист Киссинджер, в общем, относясь с

пренебрежением к ООН, стал архитектором советско-американской разрядки в

семидесятых годах --разрядки между либеральной демократией и полностью

переформированным Советским Союзом. Как пытался в то время объяснить

Киссинджер, сила советского коммунизма была постоянным аспектом

международной реальности, таким, который нельзя было убрать по собственному

желанию или фундаментально реформировать, и американцам следовало привыкнуть

к идее приспособиться к этой силе и взаимодействовать с ней, а не

враждовать. У СССР и США был общий интерес -- избежать ядерной войны, и

Киссинджер совершенно последовательно возражал против припутывания вопроса о

правах человека -- например, права советских евреев на эмиграцию -- к

вопросу об осуществлении этого общего интереса.

Реализм сыграл большую и положительную роль в формировании

американского образа мыслей о внешней политике после Второй мировой войны.

Эта роль состояла в том, что США были избавлены от склонности искать

безопасности в действительно наивной форме либерального интернационализма:

например, полагаться на ООН в вопросах безопасности. Реализм в этот период

был подходящей базой для понимания международной политики, поскольку мир

действовал согласно реалистеким предположениям. Это было не столько потому,

что реализм отражает вневременную истину, сколько потому, что мир был резко

разделен на государства с радикально отличными и взаимно враждебными

идеологиями. В первой половине двадцатого века мировая политика определялась

сперва агрессивным европейским национализмом -- прежде всего немецким, -- а

потом столкновением фашизма, коммунизма и либеральной демократии. Фашизм

явным образом воспринял утверждение Моргентау о том, что вся политическая

жизнь есть непрекращающаяся борьба за господство, а либерализм и коммунизм

были равно универсальны в своих понятиях справедливости и распространили

свой конфликт практически в каждый утолок земного шара. Неослабная

враждебность этих идеологий гарантировала, что парадигма либерального

интернационализма, предназначенная для регулирования взаимодействий

либеральных государств, будет либо игнорироваться, либо использоваться

нечестно для преследования агрессивных национальных целей. Япония, Германия

и Италия издевались над резолюциями Лиги Наций в период между войнами, точно

так же, как право вето Советского Союзй в Совете Безопасности ООН после 1946

года полностью обессилило эту организацию.³⁸³ В таком мире

международное право было иллюзией, а военная сила -- фактически единственным

средством обеспечения безопасности. И реализм поэтому выглядел как

Характеристики

Список файлов реферата