Фукуяма конец истории (966859), страница 45
Текст из файла (страница 45)
общества традиционной патриархальной семье не имеющих возможностей для жизни
вне дома. Потребители почти, не обладают правами и должны принимать
экономическую политику, о которой их тоже практически не спрашивают.
Признание на групповой основе абсолютно иррационально: в одной крайности оно
может стать источником шовинизма и войны, как было в тридцатых годах
двадцатого века. И даже без войны признание, ориентированное на группу,
весьма дисфункционально. Например, все развитые страны сейчас подвергаются
нашествию большого числа людей из стран более бедных и менее стабильных,
привлеченных возможностью получить работу и безопасную жизнь. Японии не
меньше Соединенных Штатов нужны низкооплачиваемые рабочие для некоторых
профессий, но она вряд ли способна воспринять иммигрантов из-за
фундаментальной нетерпимости составляющих ее общество групп. Атомистический
либерализм Соединенных Штатов, наоборот, есть единственно приемлемый базис
для ассимиляции больших групп иммигрантов.
Но давно предсказанный крах традиционных азиатских ценностей перед
лицом современного консюмеризма что-то очень медленно материализуется. Это,
возможно, связано с тем, что общество азиатских стран обладает определенной
силой, с которой его члены не спешат расстаться, особенно глядя на
предлагаемые альтернативы. Пусть американские рабочие не должны распевать
гимн своей компании, выполняя физические упражнения, но одной из наиболее
частых жалоб на жизнь в современной Америке стало именно указание на то, что
не хватает общественной жизни. Распад общественной жизни в современной
Америке начинается в семье, которая в течение последних лет шестидесяти
распадается и атомизируется, что хорошо знакомо всем американцам. Но он
заметен и в отсутствии (в любом разумном смысле) у большинства американцев
привязанности к месту и в исчезновении отдушин для общения за пределами
тесного семейного круга. А ведь это именно ощущение общины предлагают
общества азиатских стран, и для многих выросших в этой культуре социальный
конформизм и ограничения индивидуализма -- цена весьма невысокая.
В свете подобных рассуждений кажется, что Азия и, в частности, Япония
представляют собой критическую поворотную точку мировой истории. Можно себе
представить, что Азия, продолжая экономический рост еще в течение лет
шестидесяти, развивается в двух достаточно различных направлениях. С одной
стороны, все более космополитичное и образованное население азиатских стран
будет и дальше усваивать западные идеи универсального и взаимного признания,
что приведет к дальнейшему распространению формальной либеральной
демократии. Значимость коллективов как источников тимотической идентификации
будет снижаться, азиаты более озаботятся индивидуальным достоинством,
правами женщин и личным потреблением, усваивая принципы универсальности прав
человека. Это тот процесс, который привел Тайвань и Южную Корею к формальной
демократии за последние тридцать лет. Япония уже достаточно далеко
продвинулась по этому пути в послевоенный период, а упадок патриархальных
институтов превращает ее в куда более "современную" страну, чем, скажем,
Сингапур.
С другой стороны, если азиаты убедятся, что своим успехом более обязаны
своей, а не заимствованной культуре, если экономический рост Америки и
Европы будет уступать росту на Дальнем Востоке, если западные общества будут
и дальше страдать от прогрессирующего распада основных социальных
институтов, таких как семья, и если они будут относиться к Азии с недоверием
и враждебностью, то системные антилиберальные и недемократические
альтернативы, сочетающие экономический рационализм с авторитарным
патернализмом, могут на Дальнем Востоке закрепиться. До сих пор многие
азиатские страны хотя бы на словах декларируют приверженность западным
принципам либеральной демократии, принимая ее форму и изменяя содержание под
азиатские культурные традиции. Но может произойти и открытый разрыв с
демократией, в котором сама форма будет отвергнута как искусственное
заимствование с Запада, как не имеющая отношения к успешному
функционированию азиатских стран, подобно тому, как западные приемы
менеджмента не нужны для их экономики. Начало отказа Азии от либеральной
демократии как от системы можно усмотреть как в теоретических заявлениях Ли
Кван Ю, так и в работах некоторых японских авторов вроде Синтаро Исихары.
Если такая альтернатива в будущем возникнет, роль Японии окажется ключевой,
поскольку эта страна уже сменила Соединенные Штаты как образец для
модернизации для многих азиатских стран.365
Новый азиатский тоталитаризм не окажется скорее всего знакомым нам
жестоким тоталитарным полицейским государством. Это будет тирания почитания,
добровольного повиновения людей высшему авторитету и подчинения жесткой
система социальных норм. Сомнительно, чтобы такую политическую систему можно
было бы экспортировать в другие культуры, не имеющие конфуцианского
наследия, как нельзя экспортировать исламский фундаментализм за пределы
исламского мира.366 Империя почитания, которую представляет собой
такая система, может породить беспрецедентное процветание, но она означает и
продленное детство для большинства граждан, а потому -- неполное
удовлетворение тимоса.
В современном мире наблюдается любопытный двойной феномен: победа
универсального и однородного государства наряду с упорством народов. С одной
стороны, имеется прогрессирующая гомогенизация человечества, вызванная
современной экономикой и технологией, а также распространением по всему миру
идеи о рациональном признании" как единственно легитимной основе правления.
С другой стороны, повсюду наблюдается сопротивление этой гомогенизации, и
новое утверждение (в основном на субполитическом уровне) культурной
идентичности, укрепляющей в конечном счете барьеры между людьми и странами.
Триумф холоднейшего из холодных чудовищ оказался неполным. В то время как
число приемлемых форм экономической и политической организации последние сто
лет постоянно уменьшается, возможные интерпретации оставшихся форм --
капитализма и либеральной демократии -- продолжают разнообразиться. Это
наводит на мысль, что даже пусть идеологические различия между государствами
уходят на задний план, остаются другие существенные различия, уходящие в
культурную и экономическую плоскость. Эти различия заставляют предположить,
что существующая система .государств в ближайшее время не коллапсирует в
буквально универсальное и однородное государство.367 Нация
останется основным полюсом идентификации, пусть даже все больше и больше
наций будут принимать одни и те же формы экономической и политической
организации.
Значит, мы должны рассмотреть, как будут выглядеть отношения между
такими государствами и как они будут отличаться от знакомого нам
международного порядка.
23. НЕРЕАЛИСТИЧНОСТЬ "РЕАЛИЗМА"
Ради богов, в которых мы веруем, ради людей, которых мы знаем, кто
из-за принуждения своей натуры правит повсюду, где есть у них власть. И в
нашем случае, поскольку не мы ввели и действие этот закон, и, не мы были
первыми, кто применил его, но мы застали его действующим и надеемся оставить
его и действии на все времена, потому мы пользуемся им, хорошо сознавая, что
и вы, и другие, обладай той властью, что есть у нас, сделали бы то же самое.
Речь афинян к мелянам, Фукидид, "История Пелопонесской
войны"368
Существование направленной истории должно иметь важные последствия для
международных отношений. Если пришествие универсального и однородного
государства означает установление рационального, признания на уровне
индивидуумов, живущих в одном и том же обществе, и отмену отношений
господства и рабства между ними, то распространение такого типа государства
во всей международной системе должно подразумевать конец отношений
господства и рабства и между нациями -- то есть конец империализма, а с ним
и ослабление вероятности войны, основанной на империализме.
Но как события двадцатого века породили глубокий пессимизм относительно
возможности Универсальной Истории и прогрессивных изменений в пределах
стран, так взрастили они и пессимизм относительно отношений между странами.
Последний вид пессимизма в определенном смысле куда более всепроникающий,
чем пессимизм относительно внутренней политики. Потому что в то время как
главные направления теории в экономике и социологии с прошлого века бьются с
проблемой истории и исторических перемен, теоретики международных отношений
разговаривают так, будто истории вообще не существует -- например, будто
война, и империализм всегда присутствуют на горизонте человечества, и
фундаментальные их причины сегодня те же, что и во времена Фукидида. В то
время как все остальные аспекты социальной среды человека -- религия, семья,
экономическая организация, концепции политической легитимности -- подвержены
исторической эволюции, международные отношения рассматриваются как навеки
застывшие: "война вечна".369
Пессимистический взгляд на международные отношения получил
систематическое изложение, проходящее под названием "реализма", realpolitik
или "политики с позиций силы". Реализм, будь он назван так сознательно или
нет, представляет собой основную каyву для понимания международный отношений
и влияет на образ мыслей практически любого профессионала международной
политики в Соединенных Штатах и в приличной части остального мира. Чтобы
понять влияние распространения демократии на международную политику, мы
должны проанализировать слабости этой доминирующей школы интерпретации --
реализма.
Истинным родоначальником реализма был Макиавелли, считавший, что люди
должны ориентироваться не на мнение философов о том, как им следует Жить, а
на реальную жизнь, и он учил, что лучшие государства, если хотят выжить,
должны копировать политику худших. Но как доктрина, предназначенная для
решения проблем современной политики, реализм появился на сцене лишь после
окончания Второй мировой войны". С тех пор он принимал несколько форм.
Исходная его формулировка была дана в пред- и ранний послевоенный период
такими авторами, как теолог Рейнольд Нибур, дипломат Джордж Кеннан и
профессор Ганс Моргентау, чей учебник по международным отношениям оказал
наверное, наибольшее влияние на подход американцев к внешней .политике в
период "холодной" войны.370 С тех нор, появлялось много
академических версий этой теории, например, нео- или "структурный" реализм,
но главным наиболее видным выразителем реализма в прошлом поколении был
Генри Киссинджер. Будучи государственным секретарем, Киссинджер считал своей
долговременной задачей отучить американскую общественности от традиционного
вильсоновского либерализма, научив более "реалистичному" пониманию
международной политики. Реализм характеризует мышление многих учеников и
протеже Киссинджера, которые продолжали формировать американскую внешнею
политику еще долго после ухода своего учителя с поста госсекретаря.
Все реалистской теории начинают с предположения, что угроза
безопасности есть универсальное и достоянное свойство международного
порядка, что вызвано неизменно анархическим характером этого
порядка.371 В отсутствие международного сюзерена, каждое
государство испытывает потенциальную угрозу со стороны любого другого и не
имеет других средств для избавления от нее, как взять оружие для собственной
защиты.372 Это чувство угрозы в некотором смысле неизбежно,
поскольку каждое государство будет неверно понимать "оборонительные"
действия других государств как угрожающие для себя и предпринимать
собственные оборонительные меры, которые, в свою очередь, будут поняты как
агрессивные. Таким образом, угроза превращается в самоосуществляющееся
пророчество. Последствием такой ситуации будет стремление всех государств
усилить свою мощь по отношению к остальным. Соревнование и война --
неизбежный побочный продукт международной системы, не из-за природы самих
государств, но из-за анархического характера системы как целого.