Фукуяма конец истории (966859), страница 48

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 48)

силы по отношению к соседям. На самом деле эти страны поддержали бы

экономический рост соседей, поскольку их процветание тесно связано с таким

ростом.³⁹⁰

Поэтому государства не просто стремятся к усилению; они преследуют

разнообразные цели, диктуемые концепциями легитимности.³⁹¹ Такие

концепции действуют как мощные ограничения в поиске усиления ради самого

усиления, и те государства, которые пренебрегают соображениями легитимности,

подвергают себя риску. Когда Великобритания отказалась после Второй мировой

войны от Индии и других областей империи, это было сделано в большой мере

из-за истощения победой. Но еще дело было и в том, что многие британцы

поверили в несовместимость колониализма с Атлантической Хартией и Всеобщей

Декларацией Прав, на основе которых Великобритания только что завершила

войну с Германией. Если бы максимальное усиление было главной целью

Великобритании, страна могла бы вполне попытаться удержать свои колонии, как

поступила после войны Франция, или завоевать их заново после восстановления

своей экономики. То, что последний образ действий оказался неприемлемым,

связано с тем фактом, что Великобритания согласилась с приговором, который

современный мир вынес колониализму как нелегитимной форме господства.

Тесная связь, существующая между силой и концепцией легитимности, нигде

не получала лучшей иллюстрации, чем в Восточной .Европе. В 1989 и 1990

годах, когда распался Варшавский договор и в центре Европы возникла

объединенная Германия, мир увидел такой сдвиг баланса сил, какой никогда не

наблюдался в мирное время. Изменения в материальном балансе сил не

произошло; ни один танк в Европе не был уничтожен в бою или даже перемещен в

рамках договоров о контроле над вооружениями. Сдвиг произошел целиком за

счет изменений стандартов легитимности: коммунистическая власть оказалась

дискредитирована в странах Восточной Европы одной за другой, а у самих

Советов не хватало уверенности в себе, чтобы восстановить империю силой; и

скрепы Варшавского пакта растаяли быстрее, чем могли бы в жару настоящей

войны. И не важно, сколько танков и самолетов есть у страны, если ее

танкисты и летчики не желают стрелять в гражданских демонстрантов, защищая

режим, которому они, повидимости, служат. Легитимность составляет, по

выражению Вацлава Гавела, "силу бессильных". Реалисты, которые рассматривают

только способности, но не намерения, оказываются в невыигрышном положении,

когда намерения меняются столь радикальным образом.

Тот факт, что концепции легитимности изменились так резко за короткое

время, указывает на вторую главную слабость реализма: он не учитывает

историю³⁹² Отлично разбираясь во всех прочих отношениях

политической и социальной жизни, реализм рисует международные отношения как

изолированные в лишенном времени вакууме, иммунные к происходящим вокруг

эволюционным процессам. Но эта кажущаяся одинаковость международной политики

от Фукидида до "холодной"-войны на самом деле маскирует значительные отличия

в образе действий, с помощью которых государства добиваются усиления,

контролируют силу и реагируют на нее.

Империализм -- господство одного сообщества над другим с помощью силы

-- возникает непосредственно из желания аристократического господина быть

признанным в качестве высшего -- то есть из его мегалотимий. Та же

тимотическая тяга, которая заставляла господина подчинять себе раба,

неизбежно заставляет искать признания всех людей, ведя свое общество в

кровавый бой против другого. Этот процесс не имеет логического конца до тех

пор, пока господин либо создаст всемирную империю, либо погибнет. Жажда

господ добиться признания, а не структура системы государств -- вот исходная

причина войны. Таким образом, империализм и война связаны с определенным

социальным классом, классом господ, иначе называемым аристократией,

представителя которого в былые дни получали свой социальный статус за

готовность рисковать жизнью. В аристократических сообществах (каковыми можно

считать почти все людские сообщества до последней пары сотен лет) стремление

князей к всеобщему, но неравному признанию широка рассматривалось как

легитимное. Война ради территориальных завоеваний с целью расширения

господства рассматривалась как нормальное человеческое стремление, пусть

даже ее разрушительное действие и осуждалось некоторыми моралистами и

писателями.

Тимотическое стремление господина к признанию может принять и другие

формы, например религиозные. Желание религиозного господства -- то есть

признания своих богов и идолов иными народами -- может сопровождаться

желанием личного господства, как было в завоеваниях Кортеса или Пизарро,

либо может полностью исключать секулярные мотивы, как в религиозных войнах

шестнадцатого-семнадцатого веков. Это не недифференцированная борьба за

усиление -- реалисты могли бы назвать ее общей почвой для династической и

религиозной экспансии, -- но борьба за признание.

Однако эти проявления тимоса были очень сильно смещены в ранний период

новой истории из-за все более рациональных форм признания, последним

выражением которых стало современное либеральное государство. Буржуазная

революция, пророками которой были Гоббс и Локк, стремилась морально

возвысить страх смерти раба над аристократической доблестью господина и тем

сублимировать такие иррациональные проявления тимоса, как честолюбие принца

и религиозный фанатизм в неограниченное накопление собственности. Там, где

когда-то был конфликт по династическим или религиозным вопросам, теперь

появились новые зоны мира, построенные современным либеральным европейским

народом-государством. Политический либерализм в Англии положил конец

религиозным войнам между протестантами и католиками, которые чуть не

уничтожили страну в семнадцатом веке: с его появлением религия потеряла свое

жало, потому что стада терпимой.

Гражданский мир, порожденный либерализмом, логически должен был иметь

аналог в отношениях между государствами. Империализм и воина исторически

были порождены аристократическим общественным устройством. Если либеральная

демократия устранила классовые различия между рабами и господами, сделав

рабов хозяевами самим себе, то она должна была в конечном счете устранить и

империализм. Этот тезис был сформулирован в несколько иной форме экономистом

Йозефом Шумпетером, который утверждал, что демократическое капиталистическое

общество отличается не-воинственностью и антиимпериалистичностью, поскольку

дает иной выход энергии, ранее приводившей в движение войну:

"Система конкуренции полностью поглощает энергию большинства людей на

всех уровнях экономики. Постоянное прилежание, внимание и концентрация

энергии -- вот условия выживания в этой системе, в первую очередь в

конкретно экономических профессиях, но также и в других видах деятельности,

организованных по аналогичной модели. И остается гораздо меньше излишней

энергии, которая может быть направлена на войну и завоевания, чем было в

докапиталистическом обществе. Та излишняя энергия, что еще остается,

направляется главным образом на предпринимательство, на достижение сияющей

цифры -- известный тип капитана индустрии, -- а остаток ее прилагается в

искусстве, науке и общественных движениях... Чисто капиталистический мир

поэтому не мог бы предложить плодородной почвы империалистическим

импульсам... Дело в том, что люди такого мира были бы, вероятнее всего, по

сути своей настроены не воинственно".³⁹³

Шумпетер определил империализм как "бесцельную склонность государства к

неограниченной силовой экспансии".³⁹⁴ Это неограниченное

стремление к завоеваниям не является универсальной характеристикой любого

человеческого общества и не может быть вызвано абстрактным поиском

безопасности со стороны обществ рабов. Наоборот, оно возникает в конкретных

местах и временах, как в Египте после изгнания гиксосов (семитическая

династия, управлявшая Египтом с восемнадцатого по шестнадцатый век до н.э.)

или после обращения арабов в ислам в результате установления

аристократического строя, моральные основы которого ориентированы на

войну.³⁹⁵

Генеалогия современных либеральных обществ, восходящая к самосознанию

рабов, а не господ, и влияние на них последней великой рабской идеологии --

христианства, проявляется сегодня в распространении сочувствия и устойчиво

Снижающейся толерантности к насилию, смерти и страданиям. Это заметно,

например, в постепенном исчезновении смертной казни в развитых странах или

снижении терпимости развитых обществ к потерям на войне.³⁹⁶ Во

время Гражданской войны в Америке расстрел солдата за дезертирство был

рутинным делом; во время Второй мировой войны за это преступление был казнен

только один солдат, и потом его вдова подала в суд на правительство США от

его имени. Британский Королевский Военный Флот силой набирал моряков из

низших классов на службу, которую можно было считать рабством; сейчас он

должен заманивать их зарплатами, сравнимыми с зарплатами в гражданском

секторе, и обеспечивать домашний уют на борту корабля. Принцы семнадцатого и

восемнадцатого столетий, не задумываясь, посылали на смерть десятки тысяч

солдат из крестьян ради собственной личной славы. Сегодняшние руководители

демократических государств не поведут свои страны на войну без серьезной

причины национального масштаба и еще сто раз подумают перед таким серьезным

решением, потому что форма правления страны не позволит им вести себя

опрометчиво. И если они на это идут, как в случае Америки во Вьетнаме, их

ждет суровое наказание.³⁹⁷ Токвиль, отмечая подъем сострадания,

уже когда писал "Демократию в Америке" в тридцатых годах девятнадцатого

века, цитирует письмо, которое мадам де Севинье написала своей дочери в 1675

году. Там она спокойно описывает колесование мошенника, похитившего какие-то

бумаги, и его четвертование после смерти (то есть разрубание тела на четыре

части); "части его тела были выставлены в четырех углах

города".³⁹⁸ Токвиль, пораженный, как легко она об этом говорит,

точно о погоде, приписывает произошедшее с тех пор смягчение нравов росту

равенства. Демократия сносит стены, разделявшие ранее классы общества, те

стены, что мешали образованным и чувствительным людям вроде мадам де Севинье

хотя бы признать этого мошенника равным себе человеком. Сегодня наше

сострадание охватывает не только низшие классы людей, но и высших

животных.³⁹⁹ .

Вместе с распространением социального равенства произошли важные

изменения и в экономике войны. До промышленной революции национальное

богатство извлекалось из небольшой прибавочной стоимости, тяжким трудом

созданной массой крестьян, живущих едва на уровне поддержки собственного

существования, как было почти во всех сельскохозяйственных странах:

Честолюбивый принц мог увеличить свое богатство, лишь захватив чью-то чужую

землю с крестьянами или завоевав определенные ценные ресурсы, например,

золото и серебро Нового Света. Но после промышленной революции важность

земли, населения и природных ресурсов как источника богатства резко

снизилась по сравнению с технологией, образованием и рациональной

организацией труда. Колоссальный роет производительности труда, обеспеченный

последними факторами, был куда более существенным и давал куда большие

экономические выгоды, чем территориальные завоевания. Такие страны, как

Япония, Сингапур и Гонконг, с малой территорией, ограниченным населением и

без природных ресурсов оказались в экономически выигрышном положении без

необходимости прибегать к империализму ради увеличения своего богатства.

Конечно, как показала попытка Ирака захватить Кувейт, контроль над

определенными природными ресурсами, например над нефтью, потенциально

обещает огромные экономические выгоды. Но последствия этого вторжения вряд

ли сделают подобный метод освоения ресурсов привлекательным в будущем.

Учитывая факт, что доступ к тем же ресурсам может быть получен мирным путем

Характеристики

Список файлов реферата