Фукуяма конец истории (966859), страница 50

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 50)

современная политика, стала куда более демократической, опираясь на участие

в войне всего народа. С началом участия в войне широких масс цели войны

должны были измениться так, чтобы каким-то образом удовлетворять нацию в

целом, а не только амбиции единоличного правителя. Союзы и объединения стали

куда более устойчивы, потому что страны я народы уже нельзя было обменивать

друг на друга как шахматные фигуры. И это было так не только в формально

демократических странах, но и в национальных государствах, таких как

Германия Бисмарка, которым приходилось нести ответственность перед диктатом

национальной идентичности даже в отсутствие суверенности

народа.⁴¹³ Более того, когда у масс населения появился мотив для

войны в виде национализма, они стали подниматься до таких высот

тимотического гнева, какие редко можно было увидеть в династических

конфликтах, а это стало мешать лидерам взаимодействовать с врагом умеренно

или гибко. Главный пример такого -- Версальский мирный договор, окончивший

Первую мировую войну. В отличие от Венского конгресса Версальское соглашение

не смогло восстановить действующий баланс сил в Европе из-за необходимости

при проведении границ между странами на месте бывших Германской и

Австро-Венгерской империй учесть, с одной стороны, принцип национального

суверенитета, а с другой -- требования французской общественности о

возмездии Германии.

Однако, признавая колоссальную мощь национализма в последние два века,

необходимо рассматривать этот феномен в соответствующей перспективе. Для

журналистов, государственных деятелей и даже ученых обычным является

утверждение, что национализм отражает Глубокие и фундаментальные чаяния

человеческой природы и что "нации", составляющие основу национализма,

являются такими же вневременными социальными сущностями и такими же старыми,

как государство или семья. Здравый смысл Подсказывает, что однажды

пробудившийся национализм представляет такую стихийную силу истории, что его

не остановить другими формами социальной приверженности, такими как религия

или идеология, я он в конечном счете заглушит такие хилые растения, как

коммунизм или либерализм.⁴¹⁴ Недавно эта точка зрения получила

видимую эмпирическую поддержку в виде подъема националистических чувств в

Восточной Европе и Советском Союзе, и в такой степени, что некоторые

наблюдатели предсказывают эру национального возрождения после "холодной"

войны, как было в девятнадцатом веке⁴¹⁵ Советский коммунизм

утверждал, что национальный вопрос -- всего лишь отросток более

фундаментального классового вопроса, И заявлял, что в Советском Союзе первый

решен раз и навсегда движением к бесклассовому обществу. Теперь, когда

националисты сменяют у руля коммунистов в одной советской республике за

другой, как и в странах Восточной Европы, очевидная пустота такой претензии

подрезала правдоподобность утверждения о решении национального вопроса и со

стороны многих других универсалистских идеологий.

Не отрицая силы национализма в обширных регионах мира после "холодной"

войны; все же скажем, что считать национализм перманентным и всепобеждающим

-- и узко, и неверно. Во-первых, такая точка зрения абсолютно не понимает,

насколько национализм -- недавнее и случайное явление. Национализм не имеет,

по словам Эрнеста Геллнера, "каких-либо глубоких корней в душе

человека",⁴¹⁶ Патриотическая привязанность к большим социальным

труппам существует у людей столько, сколько существуют эти группы, но лишь

после промышленной революции эти группы были определены как лингвистически и

культурно однородные сущности. В доиндустриальном обществе всепроникающими

были классовые различия между людьми одной нации, и эти различия были

непреодолимыми барьерами на пути каких-либо взаимоотношений. Русский

дворянин имел куда больше общего с французским дворянином, чем с

крестьянином из своего поместья. У негр не только социальные условия

походили на условия француза, но он еще и говорил с французом на одном

языке, зачастую не будучи способен общаться с собственными

крестьянами.⁴¹⁷ Для субъектов политики, национальность не имела

значения: император Габсбург Карл Пятый мог править землями Германии,

Испании и Нидерландов одновременно, а Оттоманы управляли турками, арабами,

берберами и европейскими христианами.

Но та же экономическая логика современной науки, о которой мы говорили

в части второй, заставила все страны стать более эгалитарными, однородными и

образованными. Правители и управляемые должны были заговорить на одном

языке, поскольку взаимодействовали и национальной экономике; крестьяне,

выбиравшиеся из деревни, должны были стать грамотными, в, своем языке и

получить достаточное образование для работы на современных заводах, а потом

-- и в офисах. Прежние социальные деления по классу, родству, племени и

секте увяли под давлением требования постоянной подвижности рабочей силы,

оставив людям в качестве главных форм социального родства лишь общий язык и

языковую культуру. Поэтому национализм -- во многом продукт индустриализации

и демократических, эгалитарных идеологий, которыми она

сопровождается.⁴¹⁸

Нации, созданные современным национализмом, во многом были основаны на

прежнем "естественном" языковом разделении. Но еще они были намеренным

продуктом националистов, у которых была некоторая степень свободы в

определении того, кто или что составляет язык или нацию.⁴¹⁹

Например, "пробуждающиеся" сейчас нации в советской Средней Азии не

существовали как осознающие себя языковые сущности до большевистской

революции; сегодня узбекские и казахские националисты роются в библиотеках,

чтобы "переоткрыть" исторические языки и культуры, которые для многих из них

являются совершенно новыми. Эрнест Реллнер указывает, что на земле

существует более восьми тысяч "естественных" языков, из которых семьсот

основных, но наций всего двести. Многие из прежних национальных государств,

включающих в себя две или более таких групп, как, например, Испания с ее

баскским меньшинством, сейчас подвергаются давлению -- от них требуют

признания идентичности этих новых групп. Это указывает на то, что нации не

являются перманентными или "естественными" центрами привязанности людей в

течение всех веков. Ассимиляция нации или ее возрождение вполне возможны и

на самом деле довольно обычны.⁴²⁰

Похоже, что каждый национализм проходит определенный жизненный цикл. На

некоторых этапах исторического развития, например в аграрных обществах, он

вообще не присутствует в сознании людей. Он расцветает сильнее всего в

момент перехода к индустриальному обществу или сразу после и становится

особенно агрессивным, когда народу, прошедшему первые фазы экономической

модернизации, отказывают и в политической свободе, ив национальной

идентичности. Поэтому неудивительно, что две западноевропейские страны,

породившие фашистский ультранационализм, Италия и Германия, были также

последними в индустриализации и политическом объединении или что самый

сильный национализм, возникший сразу после Второй мировой войны, пришелся на

бывшие европейские колонии в третьем мире. Если учитывать прецеденты, нас не

должно удивлять, что сегодня самый сильный национализм наблюдается в

Советском Союзе или Восточной Европе, где индустриализация произошла

сравнительно поздно и где национальная идентичность долго подавлялась

коммунизмом.

Но для национальных групп, чья национальная идентичность находится под

меньшей угрозой и имеет больший стаж, значение нации как источника

тимотической идентификации заметно ослабевает. Окончание начального,

интенсивного периода национализма сильнее всего заметно в регионе, наиболее

пострадавшем от националистических страстей, -- в Европе. На этом континенте

две мировые войны послужили отличным стимулом перекроить национализм более

толерантным образом. Испытав на себе страшную иррациональность, латентно

скрытую в националистической форме признания, население Европы постепенно

стало воспринимать как альтернативу всеобщее и равное взаимное признание.

Результатом явилось сознательное стремление со стороны переживших эти войны

к устранению национальных границ и обращению эмоций населения от

национального самоутверждения к экономической деятельности. В результате,

как известно, появилось Европейское Сообщество -- проект, который только

набрал инерцию за последние годы под давлением экономической конкуренции со

стороны Северной Америки и Азии. ЕС, очевидным образом, не отменило

национальные различия, и эта организация встретила трудности на пути

строительства суперсуверенитета, на который рассчитывали ее основатели. Но

разновидности национализма, проявляемого в ЕС по таким вопросам, как

сельскохозяйственная политика и денежная единица, -- это уже весьма

одомашненные разновидности, и они куда как далеки от той силы, что увлекла

народы в две мировые войны.

Те, кто утверждает, что национализм слишком стихийная и мощная сила,

чтобы его укротило сочетание либерализма и экономического эгоизма, должны бы

вспомнить судьбу организованной религии -- механизма признания,

непосредственно предшествовавшего национализму. Было время, когда религия

играла всемогущую роль в европейской политике; протестанты и католики

организовывали политические фракции и сжигали богатства Европы в религиозных

войнах. Как мы видели, английский либерализм возник как прямая реакция на

религиозный фанатизм времен Гражданской войны в Англии. Вопреки тем, кто в

те времена верили будто религия есть необходимый и постоянный элемент

политического ландшафта, либерализм укротил религию в Европе. После

многовековой вражды с либерализмом религия научилась быть терпимой. В

шестнадцатом веке большинству европейцев показалось бы диким не использовать

политическую власть для насаждения своей веры. Сегодня мысль, что

религиозная практика, отличная от принятой человеком, оскорбляет веру этого

человека, -- такая мысль показалась бы дикой даже самым ревностным

церковникам. То есть религия оказалась отодвинута в сферу частной жизни --

изгнана, и, кажется, более или менее навсегда, из политической жизни

европейцев, присутствуя лишь в очень узких темах --- например, в вопросе об

абортах.⁴²¹

В той степени, в которой национализм может быть обезврежен и

модернизирован подобно религии, когда конкретные виды национализма получат

отдельное, но равное с другими видами признание, в той же степени ослабеет и

националистическая основа империализма и войн.⁴²² Многие считают,

что сегодняшний крен в сторону европейской интеграции -- всего лишь минутная

тенденция, привнесенная опытом Второй мировой и "холодной" войн, а на самом

деле история современной Европы движется к национализму. Но может оказаться,

что две мировые войны сыграли по отношению к национализму ту же роль, что и

религиозные войны шестнадцатого-семнадцатого веков по отношению к религии,

изменив сознание не только непосредственно следующего поколения, но и

дальнейших.

Если национализм должен ослабнуть как политическая сила, то его

необходимо сделать толерантным, как было с религией. Национальные группы

могут сохранять свой язык и чувство идентичности, но эта идентичность будет

выражать себя главным образом в культуре, а не в политике. Пусть французы

смакуют свои вина, а немцы -- свою колбасу, но это все будет делаться сугубо

в сфере частной жизни. Такая эволюция происходит уже в наиболее развитых

либеральных демократиях Европы на протяжении жизни двух последних поколений.

Хотя в современных европейских странах национализм еще весьма выражен, он

сильно отличается по характеру от того, который имел место в девятнадцатом

веке, когда понятия "народов" и национальной идентичности еще были

относительно новы. После краха гитлеризма ни один западноевропейский

национализм не усматривал ключ к своей национальной идентичности в

господстве над другими народами. Напротив: большинство современных

националистов пошли по пути Ататюрка, видя свою миссию в консолидации и

очищении национальной идентичности в пределах традиционной родины. Конечно,

можно бы сказать, что все зрелые национализмы проходят сейчас через процесс

"турнификации". Такой национализм не выглядит способным создать новую

империю, а может лишь разрушить существующую. Наиболее радикальные сегодня

националисты вроде Республиканской партии Шенхубера в Германии или

Характеристики

Список файлов реферата