Фукуяма конец истории (966859), страница 54
Текст из файла (страница 54)
может стать концертирующим пианистом или центровым у "Лейкерсов", и не у
всех, как указывал Мэдисон, есть одинаковые способности к накоплению
собственности. Красивые юноши и девушки имеют больше возможностей выбора
брачного партнера, чем их невзрачные сверстники. Есть также формы
неравенства, явно прослеживаемые до действия капиталистического рынка:
разделение труда в экономике и беспощадная работа самих рынков. Эти формы
неравенства не более "природны", чем сам капитализм, но они с необходимостью
подразумеваются выбором капиталистической системы. В современной экономике
невозможно добиться производительности без рационального разделения труда и
без возникновения победителей и побежденных при перетекании капитала из
одной отрасли, региона или страны в другие.
Все по-настоящему либеральные общества в принципе стремятся устранять
источники условного неравенства. Кроме того, динамизм капиталистической
экономики разрушительно действует на многие условные и культурные барьеры
благодаря постоянно меняющемуся спросу на труд. Столетие марксистской мысли
приучило нас считать капиталистическое общество крайне не эгалитарным, но на
самом деле оно куда более эгалитарно в смысле социального эффекта, чем
сельскохозяйственное, которому оно пришло на смену.439 Капитализм
-- это динамическая сила, постоянно атакующая чисто условные социальные
отношения, заменяющая наследственные привилегии новой стратификацией,
основанной на квалификации и образовании. Без всеобщей грамотности и
образования, без высокой социальной мобильности и открытия путей таланту, а
не привилегиям, капиталистическое общество работать не будет -- или будет
работать не так эффективно, как могло бы. Кроме того, практически все
современные демократии регулируют экономику законодательно, перераспределяют
доходы от богатых к бедным и берут на себя некоторую ответственность за
общественное благосостояние -- от социального страхования и медицинской
помощи в США до более полной системы социальной поддержки в Германии и
Швеции. Хотя Соединенные Штаты, быть может, наименее из всех западных
демократий склонны к патерналистской роли, основы социального
законодательства "Нового Курса" были приняты консерваторами и оказались
практически недоступны отмене.
То, что возникло из всех этих процессов уравнивания, было названо
"обществом среднего класса". Это неточное выражение, поскольку общественная
структура современной демократии все еще напоминает классическую пирамиду, а
не рождественский орнамент, выпирающий посередине. Но середина этой пирамиды
остается достаточно вместительной, а высокая социальная мобильность
позволяет почти каждому идентифицировать себя с надеждами среднего класса и
считать себя его членом, хотя бы потенциальным. Общества среднего класса в
некоторых отношениях остаются весьма не эгалитарными, но источники этого
неравенства все больше будут относиться к природному неравенству талантов,
экономически необходимому разделению труда и к культуре. Замечание Кожева,
что послевоенная Америка фактически достигла марксова "бесклассового
общества", можно понимать так: социальное неравенство элиминировано не
полностью, но те барьеры, которые остались, в некотором смысле "необходимы и
неискоренимы" из-за природы вещей, а не по воле человека. В этих пределах о
таком обществе можно сказать, что оно достигло марксова "царства свободы",
эффективно устранив природные заботы и позволяя людям присваивать себе то,
что они хотят в обмен на минимальный (по любой исторической мерке) объем
работы.440 .
Но даже этому относительно мягкому стандарту равенства большинство
существующих либеральных демократий не соответствует. Из неравенств,
возникающих из-за условности, а не из природной необходимости, труднее всего
искоренить те, что возникают из-за культуры. Такова ситуация с так
называемой "черной беднотой" в современной Америке. Барьеры на пути молодого
чернокожего, растущего в Детройте или Южном Бронксе, только начинаются с
плохих школ -- проблема, которая хотя бы теоретически может быть решена
политикой. В обществе, где статус почти полностью определяется образованием,
развитие такого ребенка скорее всего будет деформировано еще даже до того,
как он достигнет школьного возраста. В отсутствие домашней среды, способной
передать культурные ценности, необходимые, чтобы воспользоваться
соответствующими возможностями, такой юноша будет испытывать постоянную тягу
"улицы", предлагающую жизнь более знакомую и манящую, чем жизнь среднего
класса Америки. В таких обстоятельствах достижение полного юридического
равенства для чернокожих и возможности, предлагаемые экономикой США, мало
что изменят в жизни этого юноши или девушки. Решение подобных проблем
культурального неравенства не просто, более того, вполне вероятно, что
принимаемые для помощи черной бедноте социальные меры повредят этим людям,
подорвав семью и увеличив их зависимость от государства. Никто еще никогда
не решил проблему "создания культуры" -- то есть возрождения внутренних
моральных ценностей -- политическими средствами. Вот почему принцип
равенства, пусть правильно сформулированный в Америке 1776 года, для многих
американцев почти двести двадцать лет спустя еще ждет своей реализации.
Более того, пусть капитализм способен создавать огромный объем
богатства, он все равно не может удовлетворить человеческого желания
получить равное признание -- изотимию. С разделением труда появляются
различия в достоинстве различных профессий: мусорщики и рассыльные всегда
будут пользоваться меньшим уважением, чем нейрохирурги или футбольные
звезды, а достоинство безработных будет еще ниже. В процветающих демократиях
проблема нищеты преобразовалась из проблемы природных потребностей в
проблему признания; Ущемление бедных или бездомных меньше относится к их
материальному благополучию, чем к их достоинству. Поскольку у них нет
богатства или собственности, остальное общество не воспринимает их всерьез:
к ним не адресуются политики, полиция и суд защищают их права не так уж
ревностно; им не найти работу в обществе, где ценится умение полагаться на
себя, а работу, которую они могут найти, они сами считают унизительной, и у
них очень мало возможностей улучшить свое положение путем образования или
как-то иначе реализовать свой потенциал. Пока будет оставаться различие
между богатыми и бедными, пока некоторые профессии будут считаться
престижными, а другие -- унизительными, до тех пор никакой уровень,
материального процветания не исправит эту ситуацию и не устранит ежедневного
урона, который наносится достоинству менее обеспеченных. Таким образом, то,
что удовлетворяет желание, не удовлетворяет одновременно с ним и тимос.
Факт, что существенное социальное неравенство останется даже в самом
совершенном либеральном обществе, означает, что между принципами-близнецами
свободы и равенства, на которых такое общество основано, будет существовать
напряженность. Эта напряженность, явно подмеченная Токвилем,441
будет такой же --"необходимой и неискоренимой", как и неравенство, от
которого она происходит. Любая попытка дать обездоленным "равное
достоинство" будет означать ограничение свободы или прав других людей, тем
более что сам источник обездоленности коренится глубоко в структуре
общества. К каждое рабочее или, студенческое, место, предоставленное
соискателю из меньшинства в рамках какой-либо программы, означает одним
рабочим или студенческим местом меньше для других; каждый доллар
правительства, потраченный на общественное здравоохранение или пособия,
означает доллар, изъятый из частной экономики; каждая попытка защитить
рабочих от безработицы или фирму от банкротства означает уменьшение
экономической свободы. Нет фиксированного или естественного пункта, в
котором свобода и равенство друг друга уравновешивают, как нет способа
оптимизировать то и другое одновременно.
Одна крайность, марксистский проект, стремилась реализовать крайнюю
форму социального равенства за счет свободы, элиминировав естественное
неравенство путем вознаграждения не таланта, но потребности, а также
упразднением разделения труда. Все будущие попытки расширить социальное
равенство за пределы "общества среднего класса" должны учитывать провал
марксистского проекта. Потому что ради искоренения этих с виду "необходимых
и неискоренимых" различий необходимо создать чудовищно мощное государство.
Китайские коммунисты или красные кхмеры Камбоджи могли пытаться устранить
различия между городом и деревней, или между физическим и умственным трудом,
но лишь ценой лишения всех, даже самых ничтожных прав. Советы могли пытаться
вознаграждать потребность, а не труд или талант, но лишь ценой создания
общества, где был потерян интерес к труду. И эти коммунистические общества в
результате создали в себе значительное социальное неравенство -- то, что
Милован Джилас назвал "новым классом" партийных чиновников.442
После всемирного краха коммунизма мы оказались в примечательной
ситуации, когда критикам либерального общества слева особенно не хватает
радикальных решений для преодоления наиболее неподатливых форм неравенства.
Какое-то время тимотическое желание индивидуального признания само держалось
против тимотического желания равенства. Сегодня мало кто из критиков
либерального общества готов ратовать за полное отбрасывание либеральных
принципов в политике или в экономике ради преодоления существующего
экономического неравенства.443 Основные споры касаются не
принципов либерального общества, но точной меры, в которой должно наступить
приемлемое равновесие между свободой и равенством. В каждом обществе свобода
и равенство уравновешиваются по-своему -- от индивидуализма Америки Рейгана
или Британии Тэтчер и до христианской демократии Европы и социал-демократии
Скандинавии. Эти страны сильно отличаются друг от друга социальной практикой
и качеством жизни, но в них конкретный выбор между свободой и равенством по
каждому вопросу совершается под широким навесом либеральной демократии без
ущемления лежащих в ее основе принципов. Желание усилить социальную
демократию не обязательно должно выполняться за счет формальной демократии,
а потому само по себе не опровергнет возможность конца истории.
Несмотря на то что левые сейчас отходят от прежнего вопроса об
экономических классах, неясно, перестанет ли либеральная демократия
сталкиваться с новыми и потенциально более радикальными вызовами,
основанными на иных формах неравенства. Уже сейчас такие формы неравенства,
как расизм, сексизм и гомофобия, сменили традиционный классовый вопрос у
левых в кампусах колледжей современной Америки. Раз установлен принцип
равного признания человеческого достоинства каждого -- принцип
удовлетворения изотимии, -- нет гарантий, что люди будут и дальше мириться с
естественными или необходимыми остаточными формами неравенства. Сам по себе
факт, что природа распределяет способности неравномерно; тоже несправедлив.
И то, что теперешнее поколение воспринимает неравенство такого рода как
естественное или необходимое, не значит, что и следующие поколения будут
воспринимать его так же. Какое-нибудь политическое движение может в один
прекрасный день реанимировать план Аристофана из его комедии "Женщины в
народном собрании" заставлять красивых юношей жениться на уродливых женщинах
и наоборот,444 или будущее предложит новые технологии для
преодоления этой изначальной несправедливости со стороны природы и
перераспределения таких благ природы, как красота или ум, "по
справедливости".445
Посмотрим, например, что случилось с нашим отношением к людям с
физическими или умственными недостатками. Раньше у людей было чувство, что с
этими инвалидами природа обошлась дурно, как если бы они родились
близорукими или косоглазыми, и просто им надо жить с этими недостатками. Но
современное американское общество стало искать средство не только помочь
инвалидам жить, но и восстановить их достоинство. Способ помощи инвалидам,
выбранный многими правительственными ведомствами и университетами, оказался
во многих отношениях куда более экономически дорогим, чем мог бы быть.
Вместо того чтобы обеспечить инвалидов специальными транспортными услугами,
многие муниципалитеты переделали все автобусы, чтобы они стали доступны
инвалидам. Вместо того чтобы сделать для инвалидных колясок скромные
отдельные входы в здания, устроили пандусы к парадным дверям. Эти расходы и
усилия были предприняты не столько, чтобы устранить физический дискомфорт
инвалидов, так как это можно было сделать дешевле, сколько чтобы избежать