Фукуяма конец истории (966859), страница 56

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 56)

что признание будет универсальным, потому что существование экономических

классов этого не позволит. Но другой, более, быть может, глубокий

критический взгляд принадлежит Ницше. Поскольку, хотя мысли Ницше никогда не

были воплощены в движения масс или политические партии, как мысли Маркса,

вопрос, который он поднял -- о направлении процесса человеческой истории, --

остался неразрешенным, и вряд ли он будет решен даже после того, как

последний марксистский режим исчезнет с лица земли.

Для Ницше очень мало была разницы между Гегелем и Марксом, потому что

этих двоих была одна и та же цель: общество, реализующее универсальное

признание. Фактически он поднял вопрос: признание, которое может быть

универсализовано, -- стоит ли оно того, чтобы его получать? Разве качество

признания не важнее намного, чем его универсальность? И разве цель

универсализации признания не приведет неизбежно к его тривиализации и

обесцениванию?

Последний человек Ницше -- это, в сущности, побеливший раб. Ницше

полностью согласен с Гегелем, что христианство -- рабская идеология, а

демократия -- это секуляризованная форма христианства. Равенство всех июлей

перед законом" -- это реализация христианского идеала, что все верующие

равны в Царствии Небесном. Но христианская вера в равенство всех людей перед

Богом -- не более чем предрассудок, порожденный негодованием слабых против

тех, кто сильнее их. Христианская религия начиналась с осознания, что слабые

могут победить сильного, если собьются в стадо, воспользуются оружием вины и

совести. В новые времена этот предрассудок стал распространенным и

неодолимым, не потому, что оказался правдой, а из-за огромного числа слабых

людей.⁴⁴⁸

Либеральная демократия не составляет синтез морали господина с моралью

раба, как утверждал Гегель. Для Ницше оно олицетворяет безусловную победу

раба.⁴⁴⁹ Свобода и удовлетворение господина ничем не обеспечены,

потому что демократическим обществом никто фактически не правит. Типичный

гражданин либеральной демократии -- это человек, который, будучи воспитан

Гоббсом и Локкому отбросил гордую веру в свое превосходство ради более

удобного самосохранения. Для Ницше человек демократии состоит целиком из

желания и рассудка; он искусен в отыскании новых способов удовлетворять

массу мелких желаний путем тщательного расчета собственного долговременного

интереса. Но он полностью лишен мегалотимии, доволен своим счастьем и

абсолютно не испытывает стыда за свою неспособность подняться над мелкими

желаниями. .

Гегель, разумеется считал, что современный человек борется не только за

удовлетворение желаний, но и за признание, и получает его, когда ему

универсальным и однородным государством предоставляются права. В наши

времена действительно верно, что люди лишенные прав, борются за них, как это

было и есть в Восточной Европе, Советском Союзе и Китае. Другое дело

опять-таки, получают ли они удовлетворение как люди от самого акта

предоставления прав. Вспоминается шутка Гручо Маркса, что он никогда не

хотел бы быть членом клуба, который допустит его в свои члены: чего стоит

признание, которое достается каждому только за то, что он -- человек? После

успешной либеральной революции вроде восточногерманской 1989 года от новой

системы прав выигрывает каждый. И выигрывает независимо от того, боролся ли

этот человек за свободу, был ли он доволен своим прежним рабским

существованием или вообще работал на тайную полицию режима. Общество,

которое с самого начала предоставляет такое признание ради удовлетворения

тимоса, очевидно, лучше того, где каждому отказывают в человеческом

достоинстве. Но разве предоставление либеральных прав само по себе является

исполнением огромного желания, которое вело господина-аристократа на

смертельный риск? И если даже многих удовлетворяет признание такого

скромного типа, удовлетворит ли оно тех немногих, у кого натура куда более

честолюбива? Если каждый полностью доволен всего лишь благом предоставления

ему прав в демократическом обществе и не имеет иных стремлений, кроме

простого гражданства, не сочтем ли мы сами его достойным презрения? А с

другой стороны, если тимос остается существенно неудовлетворен универсальным

и взаимным признанием, не покажет ли это критическую слабость

демократического общества?⁴⁵⁰

Можно заметить внутреннее противоречие концепции универсального

признания, наблюдая за движением "самооценки", появившимся в Соединенных

Штатах последние годы. Пример его -- комиссия по самооценке, учрежденная

штатом Калифорния в 1987 году.⁴⁵¹ Это движение начинается с

верного психологического наблюдения, что успешные действия в жизни

происходят из чувства собственного достоинства, а если люди этого чувства

лишены, то вера в собственную никчемность становится самовыполняющимся

пророчеством. Начальная предпосылка, одновременно кантианская и христианская

(пусть даже активисты движения и не знают своих интеллектуальных корней),

состоит в том, что каждый человек есть человек, а потому обладает

определенным достоинством. Кант сказал бы в христианской традиции, что все

люди одинаково способны решать, жить им по моральному закону или нет. Но это

универсальное достоинство зависит от способности человека сказать, что

некоторые действия противоречат моральному закону, а потому дурны. Оценить

себя по-настоящему -- это значит иметь способность ощущать стыд или

отвращение к себе, если не соответствуешь определенным стандартам.

Проблема современного движения самооценки в том, что его участники,

живя в демократическом и эгалитарном обществе, редко проявляют волю сделать

выбор, что именно следует оценивать. Они готовы идти обниматься с каждым,

говорить, что, как бы ни была разбита и ужасна его жизнь, он все равно имеет

самоценность, он -- кто-то. Из этого действия они никого не хотят исключить

как недостойного. Если это тактика, то может быть, что человек, полностью

опустившийся и невезучий, будет поддержан на плаву в критический момент

кем-то, кто готов оказать поддержку без разбора ради "человеческого

достоинства" или "личности". Но кончится тем, что мать будет знать: можно

наплевать на своего ребенка, отец будет знать: можно снова уйти в запой,

дочь будет знать: можно врать как хочешь, потому что "штучки, которые

проходят в других местах, ничего не стоят в том самом ярко освещенном

переулке, где каждый сам за себя". Самоуважение должно быть связано с

каким-то успехом, каким угодно скромным. И чем труднее этот успех, тем

больше чувство самоуважения; человек больше гордится пройденным обучением на

морского пехотинца, чем, скажем, стоянием в очереди за бесплатным супом.. Но

мы, жители демократического общества, в корне не любим говорить, что

определенная личность или образ жизни стоят больше, чем

другие.⁴⁵²

Есть и еще одна проблема насчет универсального признания,

сформулированная вопросом: "Кто оценивает?" Ведь разве не зависит

удовлетворение от признания в огромной мере от качества той личности,

которая это признание дает? Разве не больше удовлетворение от признания

одного, чье суждение вы уважаете, чем многих, которые ничего не понимают? И

разве не исходят наивысшие и потому наиболее удовлетворяющие формы признания

от все более узких групп людей, поскольку высочайшие достижения могут судить

только те, кто достиг аналогичного успеха? Например, физик-теоретик будет,

очевидно, куда больше ценить признание своей работы лучшими из своих коллег,

нежели журналом "Тайм". И если даже человека не интересуют такие заоблачные

достижения, вопрос о качестве признания остается критически важным.

Например, будет ли признание, которое человек получает за свое гражданство в

большой современной демократии, более удовлетворительным, чем признание,

получаемое в небольшой, тесно спаянной доиндустриально и

сельскохозяйственной общине? Ведь пусть последняя не имеет политических

"прав" в современном смысле, члены этих небольших и стабильных социальных

групп, переплетенные связями родства, работы, религии итак далее, взаимно

признают и уважают друг друга, пусть даже они часто подвергаются

эксплуатации и унижениям со стороны своих феодальных господ. И наоборот,

жители современных больших городов, обитающие в огромных жилых квартирах

могут быть признаны государством, но они чужие для тех самых людей, с

которыми рядом живут и работают.

Ницше считал, что никакое человеческое превосходство, величие или

благородство невозможно иначе как в аристократическом

обществе.⁴⁵³ Иными словами, истинная свобода творчества может

возникнуть только из мегалотимии, то есть желания быть признанным лучше

других. Даже если люди рождаются свободными, они никогда не лезут вон из

кожи просто, чтобы быть как все. Дело в том, что желание быть признанным

высшим другими необходимо, если человек должен быть высшим для самого себя.

Это желание -- не только основа завоеваний и империализма, оно также

необходимое условие для создания чего бы то ни было, что в жизни чего-то

стоит, -- великих симфоний, картин, романов, этических кодексов или

политических систем. Ницше указывал, что любая форма фактического

превосходства должна изначально исходить из недовольства, разделения

личности в себе и, в конечном счете, войны против себя со всеми муками,

которые она несет: "человек должен нести в себе хаос, чтобы породить

танцующую звезду". Доброе здоровье и довольство собой -- это помехи. Тимос

-- это та сторона человеческой натуры, которая ищет борьбы и жертвы,

пытается показать, что личность есть нечто лучшее и более высокое, чем

пугливое, обремененное потребностями, ведомое инстинктами и. физически

детерминированное животное. Не все люди ощущают эту тягу, но у тех, в ком

она есть, тимос не может быть удовлетворен знанием, что его носитель всего

лишь равен по ценности другим людям.

Стремление быть неравным выходит на свет во всех аспектах жизни, даже в

таких событиях, как революция большевиков, которые стремились создать

общество, основанное на полном равенстве людей. Такие люди, как Ленин,

Троцкий и Сталин, никак не стремились быть просто равными другим: будь оно

так, Ленин никогда бы не уехал из Самары, а Сталин вполне мог остаться

семинаристом в Тбилиси. Чтобы сделать революцию и создать целиком новое

общество, требуются примечательные личности с высокой твердостью, умением

видеть, беспощадностью и интеллектом-- свойства, которыми первые большевики

обладали в полной мере. И при этом общество, которое они стремились

построить, намеревалось отменить честолюбие и все те свойства, которыми

обладали его строители. Наверное, поэтому все левые движения, от большевиков

и китайских коммунистов до немецких "зеленых", упираются в конце концов в

кризис "культа личности" своих лидеров, Поскольку есть неустранимое

противоречие между изотимическими идеалами эгалитарного общества и

мегалотимическими типами, необходимыми для его создания.

Личности вроде Ленина или Троцкого, стремящиеся к чему-то чистому и

высокому, легче поэтому возникают и обществах, приверженных мнению, что люди

не созданы равными. Демократическое общество, приверженное противоположному

мнению, практикует веру в равенство всех образов жизни и всех ценностей. Оно

не говорит своим гражданам, как следует жить или как стать счастливыми,

доблестными или великими.⁴⁵⁴ Вместо этого оно культивирует

достоинство толерантности, которое становится в этом обществе главным. А

если люди неспособны утверждать, что некий конкретный образ жизни выше

другого, они скатываются к утверждению самой жизни, то есть тела, его

потребностей и страхов. Пусть не все души могут быть равно доблестны или

талантливы, но все тела способны страдать, поэтому любое демократическое

общество склонно к сочувствию и выдвижению на первый план вопроса о

Характеристики

Список файлов реферата