Фукуяма конец истории (966859), страница 58

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 58)

победный марш демократии настолько неудержим, что любое сопротивление и

безнадежно, и контрпродуктивно: самое большее, на что можно было надеяться,

-- это обучить яростных приверженцев демократии, что есть у демократии

серьезные альтернативы, которые можно сохранить, несколько умерив саму

демократию.

Александр Кожев разделял веру Токвиля в неизбежность современной

демократии, хотя он тоже в аналогичных терминах понимал ее цену. Потому что

если человек определяется своим желанием бороться за признание и своей

работой по покорению природы и если в конце истории он достигнет

одновременно признания себя как человека и материального изобилия, то

"Человек, носящий это имя по праву", прекратит существовать, потому что

прекратит работать и бороться.

"Исчезновение Человека в конце Истории не будет поэтому космической

катастрофой: природный Мир останется таким, каким был извечно. И потому оно

не будет также биологической катастрофой: Человек останется жить как

животное в гармонии с Природой или данным ему Бытием. Что исчезнет -- это

Человек, носящий это имя по праву, то есть исчезнет Действие, отрицающее

данность, и Ошибка, или, более общо, Субъект как противоположность

Объекту..."⁴⁶⁴

Конец истории будет означать конец войнам и кровавым революциям.

Согласившись о целях, люди не будут иметь великих дел, за которые можно

воевать.⁴⁶⁵ Они будут удовлетворять свои потребности путем

экономической деятельности, но не будут рисковать жизнью в бою. Иными

словами, они снова станут животными, какими были до того, как кровавые битвы

начали историю. Пес рад, что спит на солнышке и в миске есть еда, и у него

нет недовольства своим положением. Его не волнует, что другие собаки

работают: лучше, или что он застрял на карьерной лестнице, или что где-то на

другом конце света собак угнетают. Если человек сможет создать общество, из

которого изгнана несправедливость, его жизнь станет похожей на жизнь этого

пса. То есть человеческая жизнь включает любопытный парадокс: она вроде бы

требует несправедливости, чтобы было против чего бороться, потому что лишь

эта борьба зовет человека к более высокому состоянию.

В отличие от Ницше Кожей не впадает в ярость по поводу животного

состояния в конце истории; он даже доволен был провести остаток своей жизни

в чиновничьей структуре, созданной для надзора за строительством последнего

дома для последнего человека; в Европейской Комиссии. В нескольких

иронических сносках к своим комментариям Гегеля Кожев указывал, что конец

истории означает также конец искусства и философии, то есть конец его

деятельности. Уже не будет возможно создавать великое искусство, передающее

величайшие стремления эпохи, как "Илиада" Гомера, Мадонны Леонардо да Винчи

или Микеланджело, или гигантский Будда в Камакуре, потому что не будет

больше новых эпох и никаких особых различий в человеческом духе, которые

могли бы изображать художники. Можно будет писать бесконечные стихи о

красоте весны или изящной выпуклости груди юной девушки, но ничего

фундаментально нового о положении человека уже не скажешь. Философия тоже

станет невозможной, поскольку в системе Гегеля она получила статус истины.

"Философы" будущего, если захотят сказать что-то отличное от Гегеля, ничего

нового сказать не смогут, будут лишь повторять прежние формы

незнания.⁴⁶⁷ Но более того: "Что еще исчезнет... это не только

философия или поиск изменчивой Мудрости, но и сама Мудрость. Потому что у

этих постисторических животных не будет более никакого [изменчивого]

понимания Мира и самих себя"".⁴⁶⁸

Революционеры, боровшиеся против "Секуритате" Чаушеску в Румынии,

храбрые китайские студенты, стоявшие против танков на площади Тяньаньмынь,

литовцы, воевавшие с Москвой за национальную, независимость, русские,

защищавшие свой парламент и президента, не были самыми свободными и потому

самыми "человеческими" из людей. Это были бывшие рабы, доказавшие, что

готовы рисковать жизнью в кровавой битве за свободу. Но когда они победят,

как это и должно быть в конце юнцов, они создадут себе стабильное

демократическое общество, в котором борьба и труд в старом смысле станут

ненужными и в котором сама возможность когда-нибудь стать столь же

свободными и полными человеческого достоинства, как в период революционной

борьбы, существовать не будет.⁴⁶⁹ Сегодня они воображают, что

будут счастливы, когда доберутся до этой земли обетованной, потому что

многие потребности и желания, существующие в сегодняшних Румынии или Китае,

будут удовлетворены. Когда-нибудь у этих людей тоже появятся посудомоечные

машины, видеомагнитофоны и личные автомобили. Но будут ли люди этим

удовлетворены? Или окажется, что удовлетворение человека в отличие от

счастья дает не сама цель, а борьба и труд на пути к ней?

Когда Заратустра у Ницше говорил толпе о последнем человеке, поднялся

крик: "Дай нам этого последнего человека, о Заратустра!"; "Преврати нас в

этих последних людей!" Жизнь последнего человека -- это жизнь физической

безопасности и материального изобилия -- именно то, что так любят обещать

своему электорату западные политики. И это действительно "суть и цель"

многотысячелетней истории человека на; земле? Не следует ли нам бояться, что

мы будем и счастливы, и удовлетворены нашим положением и не будем больше

людьми, но животными, вида Homo sapiens Или есть опасность, что на каком-то

уровне мы будем счастливы, но все же не удовлетворены сами собой на ином

уровне, и потому будем готовы снова потянуть мир обратно в историю со всеми

ее войнами, несправедливостями и революциями?

29. СВОБОДНЫЕ И НЕРАВНЫЕ

Для тех, кто верит в либеральную демократию, трудно пройти за Ницше

достаточно далеко по той дороге, по которой он ведет. Он был открытым

-- противником демократии и рациональности, на которой она зиждется. Он

надеялся на рождение новой морали, предпочитающей сильных слабым, которая

возвысит социальное неравенство и даже внесет в жизнь определенный род

жесткости. Чтобы быть истинными ницшеанцами, надо закалить себя телом и

духом; Ницше -- у которого зимой синели пальцы, потому что он отказывался

топить свою комнату, и который еще за много лет до наступления безумия вряд

ли хоть один день из десяти проводил без мучительных головных болей -- зовет

к образу жизни, не смягченному ни уютом, ни миром.

С другой стороны, мы можем охотно признать некоторые острые

психологические наблюдения Ницше, даже отвергая его мораль. То, что наше

желание справедливости и кары слишком часто коренится в негодовании слабых

против сильных, то, что ощущение сочувствия и равенства может ослабить дух,

тот факт, что некоторые люди намеренно не ищут уюта и безопасности и не

удовлетворяются счастьем, как его понимает англосаксонская утилитарная

традиция, то, что желание борьбы и риска -- составные части души человека,

отношение между желанием быть выше других и возможности личного совершенства

и преодоления себя, -- все эти глубокие суждения могут считаться точным

отражением состояния человека, и их можно воспринять, не порывая с

христианско-либеральной традицией, в которой мы живем.

Разумеется, глубокие психологические мысли Ницше нам знакомы, поскольку

он говорит о жажде признания. В центре внимания Ницше, можно сказать,

будущее тимоса, для которого он видит угрозу со стороны исторического

чувства человека и распространения демократии. Философию Ницше можно в

широком смысле рассматривать как радикализацию историзма Гегеля; точно так

же и его психология может считаться радикализацией внимания Гегеля к

признанию.

Хотя мы не обязаны разделять ненависть Ницше к либеральной демократии,

но мы можем воспользоваться его проницательными суждениями относительно

нелегких отношений между демократией и жаждой признания. То есть в той

степени, в которой либеральная демократия эффективно изгоняет из жизни

мегалотимию и заменяет ее рациональным потреблением, мы становился

последними людьми. Но против этой мысли люди восстают, они восстают против

идеи стать недифференцированными членами универсального и однородного

государства, где каждый подобен другому, куда ни подайся на земле. Люди

хотят быть гражданами, а не буржуа,, ведущими жизнь рабов без господ, жизнь

рационального потребления, скучную жизнь, наконец. Люди захотят иметь

идеалы, ради которых можно жить и умирать, пусть даже самые великие идеалы

уже, по существу, реализованы на земле, и они захотят рисковать жизнью,

пусть даже международная система преуспеет в отмене войн. Вот это и есть

"противоречие", которое либеральная демократия до сих пор не разрешила.

В долгосрочной перспективе либеральная демократия может быть подорвана

изнутри либо избытком мегалотимии, либо избытком изотимии -- то есть

фанатическим желанием равного признания. Интуиция мне подсказывает, что

первое будет представлять в конечном счете большую угрозу демократии, чем

второе. Цивилизация, которая предается необузданной изотимии, фанатически

стремится исключить любые проявления неравного признания, быстро упрется в

пределы, положенные самой природой. Мы находимся в конце периода, в котором

коммунизм стремился использовать мощь государства для искоренения

экономического неравенства и тем подорвал основы современной экономической

жизни. Если завтрашние изотимические страсти попытаются объявить вне закона

различие между уродами и красавцами или притвориться, что безногий не только

духовно, но и физически равен человеку здоровому, то такие утверждения сами

себя со временем опровергнут, как случилось с коммунизмом. Это не слишком

хорошее утешение, поскольку опровержение изотимических предпосылок

марксизма-ленинизма заняло почти полтора века. Но здесь природа -- наш

союзник, и если кто-то допытается изгнать природу в дверь, она влезет в

окно.

С другой стороны, природа постарается сохранить существенную степень

мегалотимии даже в нашем эгалитарном и демократическом мире. Ибо Ницше был

абсолютно прав в своем мнении, что некоторая степень мегалотимии есть

необходимое условие для самой жизни. Цивилизация, лишенная тех, кто желает

быть признанным выше других, которая не подтверждает каким-либо образом

здравость и добрую природу такого желание, будет бедна литературой и

искусством, музыкой и интеллектуальной жизнью. Ею будут править

некомпетентные, потому что мало кто из качественных людей выберет службу

обществу. В смысле экономического динамизма от нее тоже многого ждать не

приходится: ремесла и промышленность будут в ней косны и неизменны, а

технология -- второго сорта. И что, наверное, самое важное, она не сможет

защитить себя от другой цивилизации, зараженной мегалотимией в высокой

степени граждане которой будут готовы расстаться с уютом и безопасностью и

не побоятся рискнуть жизнью ради господства. Мегалотимия остается, как и

раньше, морально неоднозначным явлением: она рождает и добро, и зло

одновременно и неизбежно. Если либеральная демократтия будет когда-нибудь

подорвана мегалотимией, это произойдет потому, что мегалотимия нужна для

либеральной демократии, а на основе одного только универсального и равного

признания ей не выжить.

И потому неудивительно, что современная либеральная демократия вроде

Соединенных Штатов допускает заметную свободу для тех, кто желает быть

признанным более великим, чем другие. Усилия демократии по изгнанию

мегалотимии или ее превращению в изотимию в лучшем случае неполны. И

действительно, долговременное здоровье и стабильность демократии можно

считать находящимися в прямой зависимости от того, какие отдушины для

мегалотимии доступны ее гражданам. Эти отдушины не только отводят латентную

энергию тимоса и направляют ее на полезные цели, они еще служат проводами

заземления, сбрасывающими избыточную энергию, которая иначе разорвала бы

общество на части.

Первая и самая важная из этих отдушин в либеральном обществе -- это

предпринимательство и иные формы экономической деятельности. Работа

выполняется прежде всего и главным образом для удовлетворения "системы

потребностей" -- желаний, а не тимоса. Но, как мы видели ранее, она быстро

становится и ареной тимотической борьбы: поведение предпринимателей и

промышленников трудно было бы понять просто как дело удовлетворения

Характеристики

Список файлов реферата