Диссертация (958832), страница 24
Текст из файла (страница 24)
Наличие у былин и духовных стихов подобных общихчерт неудивительно: эти жанры находятся во взаимодействии друг с другом, чтообусловливает их взаимное влияние [113, с. 59].Особенности христианского мировоззрения героя выражены в том, что,собираясь в дорогу, он берёт с собой не только оружие (саблю вострую, копьёмурзавецкое[113, с. 73],булатное[28, с. 90]),нотакжеЕвангелиеиживотворящий крест, которые поддерживают его смелость и боевой дух[28, с.
90; 113, с. 73].Обратимся к образу ещё одного змееборца в русском духовном стихе –Егория Храброго (Георгия Победоносца). Его главный змееборческий подвиготражён в сюжете «Егорий и Елизавета (Олисафия)» [123, с. 12-13], такжеизвестном как «Егорий и Змея» [113, с. 75].
В нём ясно прослеживаются элементысказочного змееборческого сюжета «Победитель змея» (СУС 3001), который мырассмотрим подробнее в следующем параграфе данной главы (см. с. 117-127).Здесь же упомянем лишь о нововведениях, связанных с появлением в сюжетехристианского смыслового наполнения.Стих начинается с повествования о царстве, подвергшемся нападениюлютого девятиглавого [113, с. 75] змея или змеи. В эту вполне традиционнуюсюжетную формулу добавлено новое, имеющее религиозную окраску объяснениебеды: это гнев, насланный Богом на неверное языческое царство [113, с.
75].На съедение змею отправляют дочь царя Агапия, являющуюся христианкой[113, с. 75-76], и Бог, услышав её молитвы, отправляет Егория Храброго ей напомощь [28, с. 63]. Поединок со змеем в духовном стихе переосмыслен: Егорий непоэтому земля сначала отказывается принимать (впитывать) кровь чудовища.
Подтверждением последнемупредположению служат народные рассказы о том, что земля выбрасывает наружу гроб с телом колдуна или егокости [117, с. 194].108убивает чудовище, а укрощает его словом, демонстрируя, таким образом, силухристианской веры:«…Уж ты стань, змея, да тихá-кроткá,Тихá-кроткá да что скотининка!А не станешь… <…>,…Я сожгу тебя да нонь на пéпелок!» [113, с. 79].Таким образом, он проявляет в физическом мире свою истинную, духовнуюсилу [113, с. 51], несоизмеримую с силой оружия73. Надев на шею чудовищу свойшёлковый пояс, он передаёт змея спасённой царевне и наказывает отвести его вродное царство девушки и сказать отцу, что тот должен принять христианскуюверу, иначе Егорий снова спустит змея на город [28, с. 64-65; 113, с. 79].
Такимобразом, герой, по словам С. С. Аверинцева, является здесь богатырём ипроповедником истинной веры в одном лице [71, т. I, с. 274].Однако этот образ Георгия сосуществует в народном сознании с другим,отражающим культ хозяина земли и покровителя скота [98, с. 131]. Даннаясторона образа отражена в сюжете другого стиха о Егории, состоящего из двухчастей, которые описывают мученический подвиг героя и его поездку по Руси[123, с. 15]. В ходе последней он, утверждая на своём пути христианскую веру,встречает различные заставы (опасные или непреодолимые для обычногочеловека препятствия) и нейтрализует их, используя, так же как и в случае спокорением змея, свою духовную силу.
По его слову расступаются непроходимыелеса и горы [123, с. 132], разбегаются опасные стаи волков, змей [28, с. 58] и птиц[74, т. IV, с. 142]. Как пишет Ф. М. Селиванов, он не истребляет этих животных74,а расселяет их по миру небольшими группами [113, с. 87], делая, таким образом,неопасными для человека75. Звери подчиняются его воле [74, т. IV, с. 142], что73Жак Ле Гофф, анализируя сюжет о св.
Марцелле Парижском и драконе, содержащий аналогичный мотивукрощения чудовища словом, отмечает: «Между <…> укротителем и чудовищем за краткий миг устанавливаютсяотношения, напоминающие дружбу отшельников и святых с животными, особенно с дикими зверями». Тот факт,что святой змееборец не убивает чудовище, является, по мнению Ле Гоффа, показательным и важным с точкизрения христианской идеологии [56, с. 154].74Однако в одном из рассмотренных нами вариантов змеиное стадо было побито Егорием дубовыми стружками,обратившимися в калёные стрелы [113, с.
87].75Можно сказать, что в этом случае тело побеждённого чудовища выступает в качестве материала для сотворениямножества живых созданий, аналогично тому, как тело убитого змееподобного существа космических масштабовучаствует в акте творения всего сущего (ср., например, с Тиамат – см. с. 49).109соотносится с ролью повелителя волков и змей, типичной для этого персонажа вконтексте славянского фольклора [98, с. 132]. Егорий отвращает этих опасныхживотных от людей и скота [71, т. I, с. 274]. Такая власть над существами змеинойприроды вполне логично вытекает из его роли победителя и укротителячудовищного змея.В некоторых вариантах стиха Егорию встречаются не группы опасныхживотных, а единичные чудовищные существа: например, Черногар-птица,сидящая на воротах Киева и держащая в когтях Осетра-рыбу76 [28, с.
58-59], илилютый змей, имеющий огненную природу, которая проявляется через такиеатрибуты как дым и пламя, идущие из его рта и ноздрей [123, с. 133]. ПтицуЕгорий отправляет к отдалённому от людских дорог месту обитания, а змеяуничтожает, при этом не убивая чудовище в прямом смысле этого слова:«Подымися, змей, грозно, высоко,Да ударься, змей, о мать сыру землю,Рассыпься, змей, на мелки части,Проходи ты, змей, сквозь сыру землю» [123, с. 134].Примерно такой же способ борьбы упоминается в одном из вариантов стиха«Егорий и Елизавета»: герой говорит, что распустит укрощённую змею намножество маленьких гадёнышей, тоненьких веретёнышей [113, с. 79], которые,как отмечает Ф.
М. Селиванов, уже не опасны для человека, однако необходимына земле [113, с. 28].Примечателен вариант, в котором победить преграждающего путь змеяЕгорию помогает окружающая природа, упорядоченная им ранее:(Егорий – Г. Т.) …Острым копьём змия заколол;Стаи птиц прилетали,Змия-горюна клевали,Сине море натекло,Змия-горюна с собой унесло [74, т.
IV, с. 142].Существует версия этого сюжета, в которой «нечистые» существа (птица,змея) связаны с внешним врагом Руси – татарами, также традиционно76Вариант: Трахтырь-птица, сидящая на воротах двора Егория и держащая в когтях Кита-рыбу [123, с. 134].110олицетворяющими язычество и имеющими черты нечистой силы; однако Егорийсилой своего слова обращает этих чудовищ против иноземцев:«Ох ты змея, змея лютая!Лети змея в чисто поле,Хватай поганых Татаровей!» [57, отд. II, с. 134].Таким образом, Егорий в духовных стихах не только освобождает русскуюземлю от язычества, но и занимается её устроением [61, с.
662], упорядочением.Своими действиями он либо воссоздаёт правильный порядок вещей послевременного хаоса и запустения (так считает, например, А. И. Кирпичников;подтверждения этому предположению есть и в некоторых вариантах текста стиха[123, с. 20]), либо занимается его первоначальным устройством: т. е. до егодействий русская земля как бы не существовала (этой точки зренияпридерживаются представители «мифологической школы»: А. Н. Афанасьев,Ф. И. Буслаев и др.) [113, с.
28]. В последнем случае Егорий играет роль демиурга[123, с. 19]иликультурногогероя,функциикоторого,пословамЕ. М. Мелетинского, заключаются, как правило, во внесении упорядоченности вприродную и социальную сферу77.Можно сказать, что Егорий как освободитель русской земли выполняет туже функцию, что и древнеримский Кадм и св. Иларий, сущность действийкоторых мы рассмотрели в первой главе (см.
с. 59-60): он расчищает место отвраждебных представителей дикой природы, имеющих черты обитателейиномирия (т. е. нечистой силы, олицетворяющей, с точки зрения христианства,язычество), для безопасного существования простых людей.Иногда опасные стада животных имеют и своих пастырей: трёх сестёрЕгория [113, с. 87; 123, с. 133], коснеющих в язычестве. Являясь олицетворениемвраждебного христианству «иного» мира, эти девицы также могут приобретатьживотные, в том числе и змеиные черты: в одном из рассмотренных вариантовстиха они сами сипят, рыпят по-змеиному, по-звериному [123, с.
133].77Цит. по статье В. А. Бахтиной [123, с. 19-20].111Такие же черты приобретает и главный антагонист этого стиха, являющийсяконечной целью путешествия Егория по Руси – царище Демьянище, мучительгероя:Да заревел злодей-царь по-звериному,Зашипел злодей-царь по-змеиному [113, с. 89].Кроме того, в одном из вариантов стиха царь бусурманище «яко змейлетит», т. е. получает ещё один устойчивый атрибут змея – способность к полёту[123, с. 88].Последние цитаты иллюстрируют явление, очень важное для нашегодальнейшего анализа фольклорных сюжетов: змей-антагонист может обладатьразличной степенью антропоморфности, обретая те или иные человеческие черты;и наоборот, противник-человек (например, царище Демьянище из рассмотренногонами примера, историческим и литературным прототипом которого, вероятно,послужил римский император Диоклетиан [71, т.
I, с. 274]) может получатьотдельные черты змея, становясь, таким образом, существом змеиной природы.Степень антропоморфности змея является, на наш взгляд, одной из ключевых егохарактеристик, позволяющей проследить корни образа или оценить степень егоархаичности в том или ином сюжете.Антропоморфизм в широком смысле слова представляет собой наделениечеловеческими качествами животных, предметов и т. д. [218]. Таким образом,наделённое сознанием и человеческой речью животное, внешность которого неподверглась трансформации, уже может считаться в определённой степениантропоморфным. В таблице на рисунке 3 (приложение 3) представленывыделенные нами признаки, характерные для образа змея в русской сказке,однако многие из них можно назвать универсальными и внежанровыми; прианализе текстов других фольклорных жанров список этих признаков может бытьсущественно расширен.
Все выделенные признаки мы разделили на двекатегории: к первой относятся черты, говорящие о зооморфности змея, о егопринадлежности к животному миру, а ко второй – указывающие наантропоморфность описываемого существа, на его сходство с человеком. Таким112образом, анализ совокупности этих характеристик в каждом конкретном случаепозволяет составить представление о степени «очеловеченности» змееподобногосущества в том или ином тексте или сюжете.
Отметим, что способность змея коборотничеству, т.е. принятию человеческой формы, не влияет на этот показательв нашем понимании: в таких случаях мы рассматриваем черты его «истинного»,змеиного облика, а сама эта способность понимается нами как отдельная егохарактеристика.В следующих параграфах этой главы мы приступим к рассмотрениюособенностей змееборческого мотива в русской сказке и былине.
Произведенияэтих жанров объединяет общность идей, образов и сюжетов [124, с. 4], а внекоторых случаях – и определённая структурная близость [44, с. 2-3]. Несмотряна отличия в их эстетических функциях [95, с. 260], а также в отношениирассказчиков и слушателей к содержанию произведений этих жанров78, и сказка, игероический эпос могут предложить исследователю и любому заинтересованномучитателю богатый запас змееборческих сюжетов, некоторые из которыхпредставлены в существующих сборниках во множестве вариантов.2.2 Змееборчество в русской сказкеМногие исследователи высказывают мнение, что корни сказки следуетискать в мифе [67, с. 262].
И хотя мифологические сюжеты и их элементы, так жекак и само отношение народа к рассказываемым событиям79, претерпели в сказкеряд метаморфоз [64, с. 142], можно предположить, что большинство черт такихдревних и устойчивых мотивов, как змееборческий, в том или ином видесохранилось, в ряде случаев утратив своё исходное значение.78Одним из существенных признаков сказки, на который обращают внимание многие исследователи [12, с. 354;94, с. 26-27], является восприятие её рассказчиком и слушателями как вымысла.
Это отличие сказочного текста отбылинного полно и, вместе с тем, лаконично выражается в поговорке «Сказка – складка, песня – быль» [95, с. 261].Разумеется, данное утверждение не стоит считать непреложной аксиомой: например, А. И. Никифоров сообщает,что многие люди в народной среде верят в сказку, хотя большинство, разумеется, воспринимает её как выдумку[81, с. 46]. Для былин же характерен определённый историзм, придающий черты правдоподобия описываемымсобытиям и образам [89, с. 167]. К сущности этой жанровой особенности эпических песен мы обратимся ниже, втретьем параграфе этой главы (см. с.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
