Диссертация (958818), страница 31
Текст из файла (страница 31)
По крайней мере, он почувствовал себясовершенно чем-то вроде молодого человека, чуть-чуть не гусаром» (VI, 169). Каквидим, образ-символ России – как Мертвого дома не исчерпывает всего смысларассматриваемых произведений. Именно поэтому в финале «Мертвых душ»Россия предстает перед нами уже в образе тройки коней, которую авторсравнивает со свободной птицей и задумывается: «…что за неведомая силазаключена в сих неведомых светом конях?» (VI, 247).***Мы обнаружили следующие черты преемственности духовно-нравственнойпроблематикипоэмыГоголяи«Записок»Достоевского.Окружающаядействительность художественно трансформируется авторами в образ-символРоссии как «мертвого дома», при этом тексты обоих книг пронизывают формулыобобщения, переводящие изображаемое во всероссийский масштаб.
Образ домакак важнейший концепт национальной картины мира в подтексте «Мертвых душ»обнаруживает свое подобие с замкнутым и тесным пространством крепости изромана Достоевского. Это, конечно, еще и образ-символ внутренней, духовнойтюрьмы, в которой пребывают герои произведений. Жизнь в остроге сравниваетсяДостоевским с адом, и в символическом подтексте первого тома «Мертвых душ»,согласно замыслу Гоголя, прослеживаются параллели с «Адом» Данте. Писателисходятся в том, что обстановка и атмосфера в доме, состояние усадьбы (казармы)и одежды помещиков (арестантов) отражают душу и характер их хозяина.Человек предстает как существо ко всему привыкающее, поэтому Достоевскийсолидаризуется с Гоголем, считая, что добровольное духовное рабство, душевныйплен страшнее зависимости крепостной. Хотя образ-символ России как «мертвогодома» не исчерпывает всего смысла произведений, в них звучит и мотив концагрешного мира, и предчувствуется нравственное возрождение.135Существенно отличаются в сравниваемых произведениях художественныеподходы к изображению вещного мира.
В романе Достоевского заколоченныеокна, темные казармы и другие бытовые детали – это неотъемлемое условиежизни каторжан, изменить которое они не в силах, в то время как для помещиковиз поэмы Гоголя «мертвый дом» с заколоченными окнами – естественноеотражение их внутреннего мира, символ их духовной слепоты. Гоголь многихсвоих героев и их жилища намеренно изображает в уродливо-комическом виде,гиперболизируя их недостатки, чего никогда не делает Достоевский, весьмаосторожно прибегая к гротеску. Эти различия вызваны более высоким уровнемсимволизации быта в поэме Гоголя по сравнению с романом Достоевского. Вобразе«слепого»,безокондомареализуетсяметафоранравственногозаблуждения, в котором пребывают многие герои «Мертвых душ».
ДляДостоевского же острог - помимо всей нагруженности символическими смысламиэтого образа, все-таки еще и острог в собственном смысле слова.Позиция Герцена, для которого поэма Гоголя и «Записки» Достоевского сутьстрашные – «адские» – образы деспотической николаевской России, являетсяоднозначно либеральной и подчеркнуто социальной: дурной социум уродуетпроживающих в нем людей: они лишаются человеческого облика. Эта позицияидентична либеральной позиции Белинского и петрашевцев.
Для Белинскоговзгляд Гоголя на русскую жизнь в «Мертвых душах» и в «Переписке» – дварешительно разных взгляда, и нет сомнений, что либерально мыслящий в«Записках» Достоевский продолжает «критическую» гоголевскую позицию. Приэтом взгляд Достоевского не есть взгляд Гоголя как автора «Выбранных мест»,объективноблагословляющеготемныестороныниколаевскойимперии(бесчеловечную каторгу). Для автора «Переписки» любая оппозиция политике иидеологии Николая I - зло и позиция бунтарски-антихристианская, Достоевскийже в «Записках» сочувствует каторжникам как жертвам несправедливоустроенного николаевского социума. И все же в главном Достоевский и Гогольедины: одним усовершенствованием социума проблему зла не решить, посколькуего корень – в духовной слепоте человека, в его неспособности в собственной136душе разглядеть источники духовного возрождения.
Эта концепция «живойдуши», искаженной, изуродованной практикой социальной жизни, была вполнеактуальна и для Гоголя как автора первого тома «Мертвых душ», отразившись нетолько в жанровом подзаголовке «поэма» (на авторской обложке он занимаетцентральное место), но и в ряде так называемых «вставных новелл» (например, впритче о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче).3.2 Идеал человека как «образа и подобия Божия» и проблема русскогонационального характера в «Мертвых душах» и «Записках из Мертвогодома»В финале поэмы Гоголя описание выезда Павла Ивановича из города плавнопереходит в сравнение Руси с птицей-тройкой: «Кажись, неведомая силаподхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и всѐ летит <…>» (VI, 246). Нампредстоит разобраться, на чем же основано столь явное восхищение писателяполетом птицы-тройки.
Д.И. Стахеев вспоминает, как однажды Достоевскийсказал В. Соловьеву: «Надо тебя года на три в каторжную работу <…> за то, чтоты еще недостаточно хорош: тогда-то, после каторги, ты был бы совсемпрекрасный и чистый христианин»1. По словам А.Н. Майкова, автор «Записок»считал свою ссылку делом справедливым: «Там наверху, то есть, СамомуВысшему, нужно было меня привести в каторгу, чтоб я там что-нибудь узнал, т. е.узнал самое главное, без чего нельзя жить, иначе люди съедят друг друга, с ихматериальным развитием…»2 Чтобы понять восхищение Гоголя летящей птицейтройкой и узнать, какое важное открытие сделал Достоевский в ссылке, отметимна примере жителей «мертвого дома» и героев поэмы Гоголя встречающиесяпарадоксы в поведении русского человека.
О них Достоевский писал своемубрату Михаилу после каторги в начале 1854 года: «…есть характеры глубокие,сильные, прекрасные, и как весело было под грубой корой отыскать золото»(XXVIII, кн. 1, 172).1Цит. по: Волгин И.Л. Последний год Достоевского. С. 467. См. об этом также: Касаткина Т.А. Примечания // Отворящей природе слова. Онтологичность слова в творчестве Ф.М. Достоевского как основа «реализма в высшемсмысле». М.: ИМЛИ РАН, 2004. С. 179-203.2Цит.
по: Волгин И.Л. Последний год Достоевского. С. 469.137«Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил» (XIV, 100), - говоритДмитрий Карамазов. К такому выводу он приходит, рассуждая о парадоксальномсоединении в человеке высокого и низкого. О двойственности человека, окрайностях его характера говорит и Гоголь устами Тараса Бульбы: «У последнегоподлюки, <…> хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того,братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он,горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлуюжизнь свою, готовый муками искупить позорное дело» (II, 134).
Именно таким,изменившимся и отчаявшимся, предстанет перед нами Чичиков, оказавшись востроге: «…зарыдал громко от нестерпимой боли сердца, <…> и, запустивши оберуки себе в волоса, <…> безжалостно рвал их, услаждаясь болью, которою хотелзаглушить, ничем не угасимую боль сердца» (VII, 111). Горянчиков неоднократноподчеркивает, что раскаяния на лицах ссыльных не было: «…большая часть изних внутренно считает себя совершенно правыми» (IV, 15). Но писательпризывает задуматься: «Кто может сказать, что выследил глубину этих погибшихсердец и прочел в них сокровенное от всего света?» (IV, 34). Первые впечатленияо каторжниках оказались обманчивыми, спустя годы автор «Записок» изменитсвое мнение: «Везде есть люди дурные, а между дурными и хорошие, - спешил яподумать себе в утешение, - кто знает? Эти люди, может быть, вовсе не до такойстепени хуже тех остальных, которые остались (Курсив автора.
– П.Ч.) там, заострогом» (IV, 57).Отметим противоречивые качества заключенного Акима Акимовича, чудака,по словам Горянчикова: «…слабоумен, ужасно безграмотен, чрезвычайныйрезонер и аккуратен, как немец. <…> Честен он был феноменально. Заметитнесправедливость и тотчас же ввяжется, хоть бы не его было дело. Наивен докрайности; он, например, бранясь с арестантами, корил их иногда за то, что онибыли воры <…>» (IV, 26). Аким Акимович служил старшим начальником одногоиз укреплений на Кавказе. Соседний князек поджег его крепость. Аким Акимовичне подал виду, что ему известен злоумышленник, а спустя время пригласилкнязька в гости, уличил перед всем отрядом в преступлении и расстрелял.
При138этом Аким Акимович знал, что вершит самосуд, но не понимал своей вины.Достоевский отмечает также удивительную способность бывшего офицера ковсем ремеслам: «Он был столяр, сапожник, башмачник, маляр, золотильщик,слесарь <…>» (IV, 27). Поразительно, что такое необычное сочетание самыхразных особенностей поведения и характера мы встречаем в одном человеке:совершил убийство, понимает, что это беззаконие, но не чувствует раскаяния;приветливый, но мог быть придирчивым и вздорным; справедливый, наивный, нохладнокровно спланировал расстрел человека; мастер-самоучка на все руки, нобезграмотен. Но все же, по словам Достоевского, «этот народ был действительнограмотный и даже не в переносном, а в буквальном смысле.
Наверно, болееполовины из них умело читать и писать» (IV, 12). И Чичиков, попав в тюрьму,знал, что поступал неправильно, но тоже не осознавал вины. Это видно из егослов, когда он оправдывается перед Муразовым: «…не то, чтобы кого ограбилили казну обворовал, как делают. <…> Но ведь покривил только тогда, когдаувидел, что прямой дорогой не возьмешь <…>» (VII, 110-111).У ссыльного Петрова была любовь к истории и к знаниям вообще, онсерьезно и внимательно слушал ответы Горянчикова на вопросы, которые всегдаформулировал точно.
Он был благоразумным и смирным человеком: «Страсти внем таились, и даже сильные, жгучие; но горячие угли были постоянно посыпанызолою и тлели тихо. Ни тени фанфаронства или тщеславия <…>» (IV, 84-85). Сдругой стороны, заключенный М. оценивает его как самого решительного ибесстрашного: «…ни перед чем не остановится, если ему придет каприз.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
