Основы истории и философии науки (856261), страница 70
Текст из файла (страница 70)
Согласно Ю. Кристевой, христианство впервые лигитимизировало инфантильный нарциссизм и прида
ло ему статус доблести. По ее мнению, семантическая и символическая перекодировка фундаментальных ориентиров сознания началась с евангельских грез: «Станьте как дети», «Как птицы небесные, которые не сеют и не жнут, но корм имеют», «Не заботьтесь о хлебе насущном», «Манна небесная», «Ни один волосок не упадет...».312 Человек массы требует наглядных и непосредственных проявлений заботы и откликов на свои желания. Если верующий способен на ответственную работу ума и души, то у обывателя эти «органы» атрофированы за ненадобностью.
Налицо широкомасштабное смещение ценностного вектора социального бытия. Ориентацию на труд (духовный, интеллектуальный, физический), напряжение, заботу, созидание и эквивалентный (справедливый) обмен сменила ориентация на дары, карнавал организованный другими праздник жизни.
Закреплению тенденций этого сдвига способствовали демократические тенденции с размашистыми лозунгами «Свобода, Равенство, Братство». Общегуманистический пафос «естественных и неотъемлемых прав», уравнивания всех членов общества в правах перед некоей анонимной социальной инстанцией, выступающей метарегулятором социальной жизни, сами, в свою очередь, производны от духовных исканий, породивших протестантизм. Первично равенство всех перед Богом и абсолютным Божественным предопределением, ликвидирующее привилегированное положение католической иерархии.
Обретенное в итоге духовных и социальных революций равенство оказалось равенством всеобщего и тотального ничтожества, униженности, заброшенности и греховности. Все - равно «грязны», все пребывают «внизу». И кроме этого «низа» в этой жизни нет ничего. Протестантизм, уведя христианский опыт полностью во внутренний мир личности, лишил внешнее социальное бытие глубины и высоты (трансцендентности), сделал социальную жизнь «плоской». И, поскольку в этой ситуации ничего радикально исправить невозможно, то следует пересмотреть свое отношение к этой поверхности греховной жизни. В этом смысле импульс протестантизма оказался предопределяющим для развития европейской цивилизации.313
Другим немаловажным обстоятельством, стало формирование гражданско-правового общества - достаточно искусственного и даже фиктивного общественного образования.
Массовая культура – исторический феномен, сложившийся в эпоху индустриализации и получивший особое распространение в период развития современных информационных технологий.
Массовое производство, массовое потребление, массовый досуг и массовые зрелища, массовые искусства, помноженные на транслирующие их средства массовой информации – это и есть массовое общество, порождающее и требующее массового человека.
Человек массы не в состоянии удержать целостную картину происходящего, проследить и выстроить причинно-следственные связи. Массивы воспринимаемой, обрушивающейся на него информации им не усваиваются и просто вытесняются в его сознании друг друга. Сознание человека массы не выстроено рационально, оно мозаично, напоминая калейдоскоп, в котором образуются случайные узоры.
Х.Ортега-и-Гассет принципиально прав: чтобы ощутить массу как психологическую реальность, не требуется людских скопищ. По одному единственному человеку можно определить, масса это или нет».314 Масса - не толпа, которая есть «понятие количественное и визуальное множество». Масса - это когда количественная характеристика «многие» переходит в качественную, «масса - это средний человек»,315 который ощущает себя «как все» и «не только не удручен, но доволен собственной неотличимостью».316 Он вполне удовлетворен существующим положением, без напряжения воспринимает собственную посредственность, доволен собой и окружающими, не имея ни малейшего желания к изменению этой ситуации.
В этом плане, деление общества на социальные классы с их иерархией типологически не совпадает с делением его на массы и избранные меньшинства (элиты). Главное в характеристике человека массы - его усредненность, «масса это посредственность».317 Человек массы - это особый психологический тип, впервые возникший именно в рамках европейской цивилизации. Носителем такого сознания может быть кто угодно -аристократ и бомж, чиновник и рабочий, ученый и школьник, президент и продавец в киоске. Человеком массы его делает не его социальная принадлежность к той или иной социальной страте, не то место, которое он занимает в обществе, а «глубокая личностная посредственность, порожденная привычкой к комфорту и утратой положительной нравственной ориентации».318
Человеческая масса - «всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает себя таким же «как все», и не только не удручен, но доволен собственной неотличимостью, ... это те, кто плывет по течению».319 Развивая эту мысль Ортеги, Р. Гвардини писал: «Масса в сегодняшнем смысле слова ... это не множество неразвитых, но способных к развитию отдельных существ; она с самого начала подчинена другой структуре: нормирующему закону, образцом для которого служит функционирование машины».320 Массовое общество - не органическая общность, каковой является народ. Это механическая общность функциональных единиц. «Таковы даже самые развитые индивиды массы. Исчезает чувство собственного бытия... и неприкосновенность сферы личного..., слово «личность» выходит из употребления, и его место занимает «лицо» (person)».321 В этой связи стоит отметить, что на заре христианской цивилизации святые отцы каппадокийцы в спорах о тринитарности сознательно отказывались от термина «персона», который уже тогда обозначал скорее внешний вид, обличие, наружность, маску, личину, роль актера.322 В наше время уже и слово персона все больше вытесняется еще более внешней характеристикой - «имидж», который даже не столько внешняя характеристика, сколько просто производимое внешнее впечатление, производимое именно в массе.
Особенность нашего времени состоит именно в том, что весь «мир становится массой», а «заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду».323 Буквально - справедливость слов Х. Ортеги-и-Гассета, сказанных им еще в 1929, особенно очевидна в наши дни - «весь мир становится массой». Дело дошло до того, что элита становится неотличимой от массы.324 Люди, которые в наше время готовы возглавлять и возглавляют общество мало похожи на тех, кто делал это в XIX, или тем более - в XVIII веках.
В этом плане становится окончательно ясным, что масса - не толпа, а также - почему масса, в отличие от пугающе непроницаемой для контроля толпы, проницаема и подконтрольна. Толпа - осколок прошлых культурных и ментальных установок. Устранение толпы и замена ее массой произошло фактически на наших глазах. Как показал М.Фуко, проследивший этапы этого процесса в работе «Надзирать и наказывать», власть рассредоточилась по миллионам точечных сингулярностей, став некоей вездесущей властью-массой.325
Подавляющая часть массовой культуры – бытовая техника и бытовое обслуживание, транспорт и связь, СМИ и прежде всего – электронные, мода, туризм и кафе – вряд ли у кого вызывает осуждение,326 и воспринимаются просто как основное содержание повседневного опыта, как сама структура повседневности.
Сама по себе массовая культура амбивалентна. Поэтому, в условиях зрелого свободного и демократического общества должны существовать фильтры и механизмы противодействия, сдерживания этих негативных тенденций.
Если такие социальные сдержки отсутствуют, то происходит то, что случилось в нынешней России – разгул пошлости и непотребства, широко тиражируемый СМИ, зависимых от рекламы.
8.5. Образовательные альтернативы глобализации
8.5.1. Конец истории?
Уяснение антропологического смысла изменений, возникающих в образовательной практике под влиянием процессов глобализации, становления институций так называемого «постиндустриального» (или «информационного») общества, усиления инициатив по внедрению ценностей либеральной идеологии в структуры частной и общественной жизни принадлежит к числу важнейших задач, выдвинутых на первый план всем ходом социокультурной эволюции европейской цивилизации в ХХ в. Начиная с середины этого, уже истекшего столетия, до сегодняшнего дня прослеживаются тенденции лавинообразного роста интересов и максимальной концентрации усилий научного сообщества, направленных на изучение собственно человеческого, личностного измерения таких жизненно важных типов социальной активности как образование и воспитание. Это объясняется, во-первых, усилением кризисных тенденций в их развитии, обнаруживающихся в фактах беспрецедентного обострения социальных антагонизмов (терроризм, преступность, межэтнические и региональные конфликты и др.), во-вторых, не прекращающимся ростом отрицательных антропологических последствий «модернизации» образования на основе принципов идеологии либерализма (нравственно-этическая деградация, обострение межличностных конфликтов и т.д.), в третьих, неясностью и неопределенностью содержания самих понятий образования и воспитания, которые претерпевают существенные концептуальные трансформации, и, наконец, в четвертых, настоятельной потребностью изучения состояния и оценки антропологических перспектив отечественной системы образования в условиях реформ, глобализации и прогресса информационных технологий.
Недавно Ф.Фукуяма в ряде своих публикаций возвестил о «конце истории» 327 (1989), утверждая, что она завершилась неоспоримым торжеством идей социально-экономического и политического либерализма. Если иметь в виду, что с точки зрения Фукуямы именно идеи и понятия, а не материальные факторы обусловливают и творят социокультурную реальность, то уже в ближайшем будущем следует ожидать безусловной и окончательной победы капитализма, распространения и признания непогрешимости его образовательных идеалов во всемирно-историческом масштабе. Само собой разумеется, что с «концом истории» связывается и феномен «последнего человека», а капитализм, подобно прусской монархии в философии истории Гегеля, объявляется высшим достижением человечества, предельным воплощением экзистенциально-личностных и социальных целей общественного прогресса. По мнению Фукуямы, «Триумф Запада, Западной идеи очевиден, прежде всего, потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив.… То, чему мы, вероятно, свидетели – не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но завершение идеологической эволюции человечества, и универсализация западной либеральной демократии как окончательной формы правления».
Правда, в авторской редакции, всемирная и окончательная победа капитализма не означает полного отсутствия каких-либо изменений в настоящем и будущем. То есть установление абсолютного господства либеральной идеи, совсем не означает наступления эпохи тотального единомыслия, а тем более ее автоматического осуществления в формах реального жизненного мира людей. Индустриальное и постиндустриальное общества разделены довольно длительным временным этапом «переходного состояния», в пределах которого, как предполагается, будут параллельно и вместе с тем преемственно развиваться социальные структуры, часть из которых принадлежит к истории, а часть – к постистории. И хотя в исторической части мира, а так же между его исторической и постисторической составляющими возможно формирование острых противоречий и антагонизмов, по мнению Фукуямы, едва ли есть основания ожидать сколько-нибудь масштабных потрясений. Ведь для крупномасштабного конфликта необходимы большие государства, «… а они то, как раз и уходят с исторической сцены». В подтверждение тому, Фукуямой и другими идеологами англо-американского либерализма, приводятся факты распада СССР, Югославии и др., а также продолжающегося роста сепаратистских умонастроений едва ли не во всех без исключения регионах современного мира.
Производственно-экономические различия, политическая нестабильность, этноконфессиональные и этнокультурные противоречия, классовые антагонизмы, межличностные конфликты на почве расовых, - национальных и др. различий, особенности антропологических и образовательных традиций - все это необходимые моменты жизненной практики прошлого, или исторического человечества. Неизбежное установление безраздельного господства либерализма чревато заменой важнейших факторов детерминации человеческого существования. Согласно Фукуяме, «Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной идеи, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, - вместо всего этого, - экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории».328 В конечном счете, речь идет о реальном воплощении неолиберального антропологического и образовательного идеала в виде процветающего в рамках западных демократий царства радости безмятежного потребления и счастья абсолютной социальной гармонии.
При достижении «конца истории» соответствующие трансформации должны претерпевать и атрибутивные истории традиции образования и воспитания.
Похоже, что за исключением религиозных эсхатологий, у Фукуямы и его приверженцев нет предшественников в новоевропейской философии истории, а попытки связать идею «конца истории» и «конца человека» с марксизмом, вряд ли обоснованы. Систематически разрабатывая и отстаивая теорию общественно-экономических формаций, К. Маркс был весьма далек от утверждений о «конце истории» с наступлением коммунизма. Более того, он стремился показать, что переход к коммунистической общественно-экономической формации знаменует отнюдь не «конец», а начало подлинной истории. Все предшествующие коммунизму формы общественной жизни, образования и власти расцениваются К. Марксом и его последователями как принадлежащие к «предыстории человеческого общества».329 Правда мысль о конце истории выдвигалась и обосновывалась в первой трети XIX столетия Г. В. Ф. Гегелем330, а в первой половине ХХ в. известным исследователем гегелевского теоретического наследия А. В. Кожевым (Кожевниковым).331 Однако между этими представлениями и взглядами Фукуямы столько же сходства как, скажем, между демократическими устройствами систем образования в США и России, хотя последняя формируется по образцу первой.
Наряду с этим политико-экономический и социокультурный «ландшафт» современности отличается столь существенной напряженностью общественных противоречий, антрополого-образовательных различий, глобальных и региональных конфликтов, а протекание идеологических процессов так далеко от состояния гармонии интересов на почве неолиберального, или, что то же самое, капиталистического проекта, что обоснованность доктрины конца истории и человека вызывает большие сомнения. В частности, рано говорить о безальтернативности неолиберального выбора в пользу капиталистических идеалов человека, его образования и воспитания, полностью игнорируя, например, в высшей степени влиятельные в духовной жизни Европы ХХ в. социально-философские и идеологические доктрины «контркультуры», деконструктивизма, постструктурализма, а также марксизм и связанные с ним леворадикальные движения. И социальная практика, и духовная жизнь новоевропейской цивилизации у истоков XXI в. остаются предельно насыщенными альтернативами выбора в горизонте едва ли не бесконечного многообразия «возможным миров» развития социокультурного, а значит и образовательного творчества. Даже распад СССР и союза стран социалистического содружества лишь с большой степенью условности можно рассматривать в качестве веского аргумента в пользу торжества неолиберальной идеологии и окончательного ниспровержения самой возможности социалистической, коммунистической перспективы образования и воспитания. Абсолютная необходимость и даже неизбежность развития «мировой системы» на путях «конца истории», «постистории» и «последнего человека» не выдерживает критики даже с точки зрения исключительно отрицательной оценки опыта социализма и свойственных ему практик образования и воспитания. Малоубедительными остаются и ошеломляющие пропагандистские успехи по искусственному навязыванию общественному и индивидуальному сознанию, вымышленных в угоду групповым интересам капиталистических и постсоветстких «элит» принципов «плюрализма мнений», приоритета «общечеловеческих ценностей» и «прав человека», идеалов «информационного общества» и т.д. Их активное противопоставление антропологическим и социальным ценностям социалистического выбора лишь в условиях тотальной растерянности и острого психологического шока от распада мировой системы социализма могло порождать иллюзии, что по мере своего прогресса буржуазное общество способно обеспечить реализацию принципов гуманизма и социальной справедливости в будущем, на основе глобализации стандартов североамериканской демократии и построения «информационного общества». Однако позитивный опыт строительства социализма в наши дни (Китай), очевидные достижения народов некоторых капиталистических стран в их стремлении построить жизнь общества, систему образования и воспитания в соответствии с требованиями гуманизма и социальной справедливости, положительные производственно-экономические и, отчасти, культурно-цивилизационные моменты стратегии глобализации, существенные качественные сдвиги в эволюции функций образования и воспитания под влиянием прогресса информационных технологий, - все эти факты позволяют выдвинуть альтернативные неолиберализму гипотезы будущего.
8.5.2. «Новый коммунистический манифест»
Примером тому является, в частности, публикация в 2000 г. книги американского литературоведа М. Хардта и итальянского политолога А. Негри с символическим названием «Империя». В калейдоскопе мнений продолжающегося шумного обсуждения в западной специальной литературе и средствах массовой информации концепции настоящего и будущего «европейского человечества» книга Хардта и Негри общепринято рассматривается как наиболее значительное событие идеологической жизни Европы последнего десятилетия. Выход в свет «Империи» восторженно оценивается как появление своего рода «Коммунистического манифеста» эпохи информационных технологий, «Библии» антиглобализма. Более того, в «New York Time» значение выдвинутых в книге идей было охарактеризовано как создание «следующей большой теории», сравнимой по своим масштабам с наиболее влиятельными идеологическими доктринами XIX – ХХ вв. Поскольку же «Империя» принадлежит к спектру леворадикальных учений марксистского толка, то пресса буржуазного истеблишмента пестрит ее отрицательными оценками, а после 11 сентября американские средства массовой информации обвинили авторов в потворстве «мировому терроризму».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
