Основы истории и философии науки (856261), страница 22
Текст из файла (страница 22)
Перспективными направлениями развития современной научной историографии остаются развитые в ней макро – и микроисторические подходы. Макроисторические историко-научные реконструкции представлены марксизмом и структурным функционализмом. Идеи марксистской историографии развивались, в частности, Д. Берналом в его исторических реконструкциях науки как социального института.116
В центре внимания структурно-функциональной историко-научной реконструкции были и остаются вопросы науки как социального института со стороны свойственных ему норм нравственно-этического поведения (Р. Мертон).
Оба макроисторические подхода акцентированы на задачах анализа развития научного знания как выражения достижений социального прогресса едва ли не от начала до современных этапов культурно-цивилизационной эволюции общества. Однако марксистская историография основывается на признании решающего значения экстерналистских факторов в генезисе и развитии науки как социального института, - тенденций технико-технологического роста, классовой борьбы. В противоположность марксистской, структурно-функциональная традиция рассматривает развитие науки как охватывающий масштабные исторические эпохи процесс эволюции ценностно-нормативного компонента ее социальной структуры.
В отличие от макроисторического, микроисторический подход, характеризуется переходом от глобальных историко-научных реконструкций к исследованию отдельных случаев, от «генерализирующей» методологии выявления всеобщеуниверсальных законов истории науки к методам «индивидуализирующим» (идеографическим – В.С.), ориентированных целями описания истории науки как совокупностей развернутых во времени, уникальных, неповторимых событий научного творчества. Они могут быть приурочены к жизни и деятельности отдельного ученого, научной школы, лаборатории или неформального исследовательского коллектива («невидимый колледж) и т.д. Сосредоточение внимания на изучении не глобальных процессов, а «отдельных случаев» («cas studies») связывается обычно с укреплением позиций постмодернизма в историографии науки, что ознаменовалось превращением ее единой истории науки в своего рода «караван историй».
Несмотря на очевидную односторонность макро - и микроисторических подходов есть все основания считать, что реальная перспектива углубления знаний о закономерностях генезиса и развития науки открывается на путях синтеза методов «генерализирующей» (номотетической) и «индивидуализирующей» (идеографической) историографии.
Здесь нельзя не упомянуть также о влиянии «коммуникативного поворота» на эволюцию исследовательских программ историографии науки. В частности, с изучением науки, как феномена коммуникации связываются надежды на преодоление альтернативы «генерализирующей» и «индивидуализирующей» методологии в историографии математического естествознания и социальных наук. Пристальное внимание к изучению процессов коммуникации как структуры порождающей многообразие форм продуктивной познавательной активности объясняется осознанием ведущей роли коммуникативных актов в детерминации когнитивного поведения научного сообщества.
Таким образом, в современной истории науки сложилась программа изучения многообразия видов междисциплинарного научного общения, включая коммуникативные связи ученых с вненаучными эпистемологическими сообществами (искусство, мораль, религия, философия и др.)
Численность развивающихся в настоящее время программ историографии науки далеко не исчерпывается представленными выше направлениями исследования. Интересные результаты можно ожидать и от инициатив, по изучению истории науки, развитых разработчиками проектов «Антропологии науки», «Риторики науки», «История науки как дискурсивных практик» и др. В конечном счете, наиболее существенные различия между ними сводятся отнюдь не к особенностям методологии и характеру аналитических средств. Каждая из исследовательских программ является выражением одной из сторон не преодоленной до настоящего времени альтернативы эпистемологчиеского и культурно-исторического подходов в историографии науки. Это, в сочетании с фактами несовместимости методов «наук о природе и наук о культуре», а также историографий естественных и социогуманитарных наук предельно актуализирует задачи поиска и идентификации синтетических тенденций в развитии историко-научных исследований. Уже сейчас развита убедительная аргументация в пользу заключения, что познавательный потенциал системы средств коммуникативной аналитики адекватен целям преодоления методологических противоречий и концептуальных оппозиций современной историографии науки.
2.2. Генезис и основные этапы исторической эволюции преднауки
Развитие науки, хотя и обусловлено и даже порождается структурами социальной динамики, вместе с тем характеризуется определенной степенью автономности в пространстве событий культурно-цивилизационной эволюции. В силу дифференцированности темпоральных стратегий компонентов культуры (духовных и материально-практических) наука имеет свою собственную, индивидуальную историю, не совпадающую с общепринятыми представлениями об основных стадиях истории общества.
Как известно, уже в конце XVIII - первой половине XIX столетия первые попытки синтеза концепции развития с идеями социальной истории подводят к заключению о реальности существования целого ряда исторически релятивных и преемственно взаимосвязанных стадий общественного прогресса. Каждая из них характеризуется специфическими типами социальной субъективности (монархия, олигархия, демократия и т.д.), особенностями детерминации, темпами и масштабами количественно-качественных изменений и т.д.
В пользу справедливости данного утверждения свидетельствует обширный эмпирический и теоретический материал, накопленный философами, историками, экономистами и др. об отношениях тождества и различия между такими впервые выявленными периодами в истории человечества как «дикость», «варварство», «цивилизация» (А. Фергюсон), или же в редакции А.Р. Тюрго, - «охотничье-собирательский», «земледельческий», «торгово-промышленный». Вполне убедительной выглядит идентификация стадий истории науки с периодами «античности», «средневековья», «нового времени» (К. Келер, конец XVII века), с последовательностью событий возникновения и смены общественно-экономических формаций (К. Маркс), с этапами эволюции «культурно-исторических типов» (Н.Я. Данилевский), «цивилизаций» (О. Шпенглер), «доиндустриального», «индустриального» и «постиндустриального или информационного общества» (Д. Белл).
Все выше перечисленные подходы к расчленению исторического процесса на стадии если и учитывают достижения научного поиска, то, по-преимуществу, лишь в их технико-технологическом выражении (К. Маркс, Д. Белл) и не придают сколько-нибудь существенного значения событиям внутренней, индивидуальной истории науки. Противопоставление и кажущаяся несовместимость факторов внутри-научной и внешней, собственно социокультурной детерминации мотивировало возникновение альтернативы интернализма и экстернализма в истории науки. В первом случае наука рассматривалась вне соответствующих социокультурных контекстов, а, во втором, напротив, уделялось недостаточное внимание роли факторов когнитивной истории науки. Экстернализм оказался чреватым отождествлением истории науки со стадиями социальной историей в целом. В редакции же интернализма история науки приобретала вид изолированного от событий культурно-цивилизационной эволюции развернутого во времени процесса производства и воспроизводства нового знания.
Если же в поле анализа науки включаются не только факторы культурно-цивилизационного роста, но и временные изменения в содержании смысловых значений основных категорий самого понятия науки, то ее история распадается на 2 периода: «предыстории» и «истории науки». Каждый из этих периодов складывается из последовательности фаз. Период предыстории науки включает этапы ее эволюции, охватывающие социальную историю от древних Востока, Египта и Месопотамии до конца XVIII столетия, - момента завершения процесса становления и начала «классической науки». В свою очередь историю сформировавшейся науки принято расчленять на стадии «классической», «неклассической» и «постклассической» науки.
2.2.1. Преднаука в культуре древних цивилизаций
С историко-генетической точки зрения наука возникает гораздо раньше, чем появляются знания, отвечающие её понятию. Изначально они не представляют собой сколько-нибудь организованную целостность и в виде разрозненных фрагментов были «вплетены» в продукты мифопоэтического мышления и образования духовного и материально-практического опыта повседневности. Конечно, возможность идентификации науки в структуре донаучного и вненаучного знания древних культур, - задача в принципе неразрешимая на основе использования критериев научности, разработанных в современной науковедческой литературе. Историческая реконструкция начала науки путём их простой экстраполяции на прошлое, будет иметь следствием всего лишь его модернизацию и превращение в настоящее. Таков, к примеру, опыт постмодернистских историко-научных реконструкций. Поэтому, обсуждая проблему начала науки, следует иметь в виду отнюдь не развитие, а лишь предпосылочные «кристаллизации» некоторых форм рациональной осмысленности реальности. С целью их выявления и исследования принято опираться на ряд технических требований, удовлетворяющих целям историко-научной реконструкции. Эти требования сформированы в результате ретроспективного переосмысления идентификационных признаков развитой, т.е. современной науки и отнюдь не являются их простым повторением. Действительно, о какой системной организации или методологической рефлексии как критериях науки может идти речь на стадиях её зарождения.
Вместе с тем для начала становления научных знаний необходимы:
а) Наличие способности к логически упорядоченному абстрактно-понятийному мышлению и возможностей фиксации продуктов его познавательной активности в знаково-символических средствах языковых выражений. Непосредственно вплетённая в систему наличных практик повседневности, опираясь на абстрактно-понятийные структуры сознания, преднаука выполняет функцию моделирования процессов изменения объектов, включенных в практическую деятельность, и на этой основе прогнозирует их возможное поведение. В сочетании с использованием знаково-символических (прежде всего, языковых) средств обозначения понятий, внеположенные сознанию реально существующие объекты замещаются идеальными объектами, которыми как отвлеченными понятиями, или абстракциями оперирует мышление. Содержание идеальных объектов, связи и отношения между ними строятся в соответствии со схемами поведения освоенных практикой реальных объектов. Таким образом, идеальные объекты и связи между ними являются мысленным выражением универсальных инвариантов практической деятельности, порождающих и абстрактно-понятийные формы мысли, и упорядочивающие их «фигуры логики». Наглядным тому подтверждением может служить опыт становления геометрических знаний древних египтян. Сейчас не вызывает сомнений, что построенные ими первые геометрические фигуры были планами (моделями) земельных участков. В практике их разметки использовался инструментарий, позволяющий проводить прямые линии, чертить на местности круги, квадраты, треугольники и т.д., т.е. осуществлять все действия, которые впоследствии начали производиться на бумаге, с помощью циркуля и линейки. Аналогичные тенденции замещения реальных объектов идеальными прослеживаются на примере начала символических обозначений отдельных предметов и их совокупностей в ходе становления осмысленных арифметических операций сложения и вычитания. Например, у древних египтян единичный объект обозначался знаком │, а для обозначения десяти реальных объектов вместо начертания десятью палочками использовался особый знак ﬨ. Результат сложения 10 и 1 записывался ﬨ │, а запись суммы 11 (ﬨ│) и 20 (ﬨﬨ) выглядела так: ﬨﬨﬨ│. Едва ли геометрические фигуры обозначения чисел и техники операций с ними могут рассматриваться как результат абстрагирования в современном значении этого термина. Для ранних пифагорейцев числа представлялись в виде точек, или частиц. Понятия о треугольных, квадратных, пятиугольных и др. числах обозначали наборы точек, камешков и др., расположенных в форме треугольников, квадратов и др. геометрических фигур свидетельствует о неразличимости реальных объектов с их математическими обозначениями, а значит и о сращенности, непосредственной «выраженности» элементов абстрактно-понятийной мысли в структурах практик повседневности древних цивилизаций. Лишь значительно позже в учениях пифагорейцев V столетия до н.э. числа начинают рассматриваться как абстрактные понятия, а объекты, - как способы существования чисел. По словам выдающегося математика V в. до н.э. пифагорейца Филолая: «Если бы не число и его природа, ничто существующее нельзя было бы постичь ни само по себе, ни в его отношении к другим вещам… Мощь чисел проявляется… во всех деяниях и помыслах людей, во всех ремёслах и музыке».
Есть все основания считать, что абстрактно-понятийное, логически упорядоченное мышление не является врождённой способностью человеческого интеллекта, а является продуктом культурно-цивилизационного прогресса.
б) Создание в структурах мифопоэтического гносиса языковых средств описания, ориентированных целями адекватной знаково-символической фиксации и рационального осмысления объективного содержания продуктов духовной активности.
С момента своего возникновения и первых шагов эволюции как средства артикуляции религиозно-мифологических образов первобытного интеллекта, язык представляет собой сложную знаковую систему средств объективизации содержания сознания, выражая противоречивую множественность знаний, верований, и переживаний человека. В составе духовного и практического опыта древних цивилизаций (как, впрочем, и сейчас), язык представляет собой, одновременно: систему знаков и правил их преобразования, систему понятий (значений, смыслов), обозначающих действительность, выражающих и фиксирующих мысли, искусство понимания знаковой системы в речи и письме, систему средств общения, форму социальной памяти как средства хранения и передачи информации… в силу этих, изначально присущих ему потенциальных возможностей, язык выполняет в культуре такие, определяющие её существование функции, как, - экспрессивная, когнитивная, сигнификативная, информационная, коммуникативная. Иначе говоря, язык, так же как и мышление, является атрибутивным признаком человеческого бытия, без которого немыслимо само существование общества и культуры.
Благодаря исследованиям последних десятилетий, установлено, что знаково-символические средства языка отнюдь не нейтральны по отношению к содержанию выражаемых ими понятий. В противоположность убеждениям о независимости знаков и обозначаемых ими мыслей (Ф. де Соасюр) показали, что языковые средства, используемые научным сообществом, существенно определяют не только характер производимых знаний, но и саму направленность исследовательского поиска.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
