Основы истории и философии науки (856261), страница 19

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 19)

Актуализация и эволюция идей усовершенствования человеческого рода провозглашаемых от имени науки отнюдь не ограничивается пространством теоретической полемики и идеологических конфронтаций. В Германии конца 30-х – начала 40-х гг. практики эвтаназии были не только легализованы, но и приобрели значение важного элемента государственной политики. Практическая реализация представленного в ней социального проекта привела к уничтожению сотен тысяч человеческих жизней уже с расовой точки зрения не отвечающих требованиям «научно обоснованного» евгенического стандарта. Чрезвычайно восприимчивой к идеям евгеники оказалась и такая страна образцовой воинствующей демократии и непримиримой борьбы за права человека, как Соединенные Штаты Америки. Пионерскими следует считать принятые, начиная с 1907г., более чем 15 штатами законы о стерилизации. В течение последующих 13 лет по судебным решениям в США было насильственно стерилизовано более 3000 человек.⁹⁴

Антропологически агрессивные евгенические практики являются результатом недопустимой экстраполяции идей эволюционной биологии на жизнь человека и общества (социал-дарвинизм и др.). Осознание возможности катастрофических морально-этических последствий усовершенствования человека посредством евгенических манипуляций обусловило, конечно, формирование резко критического к ним отношения. Евгенические воззрения совершенно справедливо расцениваются как не имеющие ничего общего с наукой идеологические фантазии. Тем не менее, в последние десятилетия под влиянием новейших достижений в области генетики (расшифровка генетического кода человека), палеоантропологии и эволюционных исследований в биологии наблюдается своего рода «ренессанс» ранее скомпрометировавших себя идей в модифицированной форме «либеральной евгеники». Она, в отличие от предшествующего учения, не содержит какого-либо социокультурного или государственно-политического проекта, ограничиваясь задачами «производства детей» с заранее «заданными» свойствами физической конституции и психики.

1.6.3. Сциентистски-технократический утопизм

К корпусу очевидно сциентстски-технократических принадлежит и основополагающая в настоящее время доктрина «постиндустриального», или так называемого «информационного общества», именуемого нередко «обществом знания». В действительности оно не существует. Речь может идти лишь о возможности его формирования в отдаленном будущем. Степень вероятности такой возможности находится в прямой зависимости от надежности современной техники социального прогнозирования, а значит, достигает предельных значений неопределенности. Теория информационного общества отличается столь высокой насыщенностью мифологизаций и идеологических фантазий, что ее претензии на строго научную обоснованность и непреложную необходимость предсказания грядущего информационного общества, весьма не велики, а в опытах изображения безмятежности и исполненной любви и радости потребления социальной гармонии, - едва ли не смехотворны. Тем не менее, сами по себе апелляции к авторитету науки и новейшим информационным технологиям позволяют, во-первых, выдвинуть альтернативный коммунистическому и вместе с тем отвечающий стереотипам массового сознания общественный идеал, а, во-вторых, представить его в форме закономерного результата развития капитализма.

Сама доктрина информационного общества строится из «материала» далеко не бесспорных допущений. Она приобретает смысл широко рекламируемого в настоящее время «возвышенного» социального идеала при условии признания справедливости утверждений о реальности происходящих в настоящее время, во-первых, «информационного взрыва», во-вторых, «информационной революции», в-третьих, превращения информации в решающий фактор жизни человека и развития общества, в-четвертых, завершения процессов вытеснения физического труда умственным во всех без исключения видах производственной деятельности и, как следствие этого, в-пятых, становления «общества знания» как состояния всеобщего благоденствия и процветания. Более того все перечисленные выше изменения должны иметь значение детерминационных структур, порождающих имманентные человеку и обществу знания, личностные и социальные качества.

Поскольку все эти утверждения являются выражением различных смысловых значений одного и того же понятия, - информации, то возникает естественный вопрос о природе информации и правомерности уподобления процессов организации и эволюции социума тем, которые протекают в сфере изобретения и совершенствования электронных информационных технологий.

Нельзя не обратить внимание на то, что, будучи главным определением «информационного общества» сам термин информация остается в высшей степени неопределенным в специальной научной литературе.⁹⁵ Вместе с тем в самом общем виде под информацией принято понимать любое кодированное сообщение, включенное через каналы связи в процессы его передачи, преобразования и хранения. При этом смысл термина «информация» совершенно нейтрален по отношению к каким-либо оценочным суждениям, включая и характеристики истинных значений. Так, например, термин «сообщение» обозначает отнюдь не только «знание». «Сообщение» как информационное событие может иметь вид «знания по мнению», заблуждения, достоверного знания, ничем не прикрытой лжи, или имитации истины. Остается лишь догадываться в силу каких причин аксиологически нейтральным информационным процессам, непроницаемым для основополагающих ценностей человеческой жизни и культуры, приписывается ведущая роль в становлении общества знания. Его возникновение невозможно объяснить с научно-прогностической точки зрения, но, зато полностью согласуется с потребностями и правилами идеологического выражения практического интереса совершенно определенного, господствующего в буржуазном обществе социального класса, - класса капиталистов. Поэтому «информационное общество» следует рассматривать не как закономерный результат развития либерального капитализма, а как часто интеллектуальную конструкцию его желаемого будущего. В силу произвольности в выборе допущений, т.е. «материала» мысленного конструирования, и неограниченной свободы в использовании методов его комбинаторики, концепцией «информационного общества» (Э.Тоффлер, Д.Белл) далеко не исчерпывается существующий опыт прогнозирования, моделирования и конструирования будущего современного капитализма. Он представлен серией доктрин, охватывающих широкий диапазон прогнозов будущего, - от апокалипсических пророчеств до оптимистических ожиданий наступления эпохи практического воплощения принципов истины, добра и справедливости («посткапиталистическое общество» Гэлбрайта, «техностропное общество» З.Бжезинского, «постисторическое общество» Ф.Фукуямы, «постиндустриальное общество», «интегральное общество» К.Керра и т.д.).

При оценке принадлежности доктрины «информационного общества» к классу действительно научных, а не псевдонаучных, сциентистско-технократических версий будущего современного капитализма, следует иметь в виду, что их теоретическую основу составляет уже давно себя скомпрометировавшая концепция технологического детерминизма. Она исходит из признания безусловной справедливости далеко не бесспорного утверждения о прямой, непосредственной обусловленности процессов социализации личности и культурно-цивилизационного роста факторами научно-технического прогресса. Однако, вопреки уверениям «отцов основателей» доктрины информационного общества развитие информационных технологий не сопровождается превращением университета как субъекта производства знания в ключевую структуру социальной организации. Не только сомнительными, но по существу утопичными выглядят уверения, что уровень знаний, а не отношение к собственности будет определять социальную структуру информационного общества, в связи с чем свойственные капитализму антагонизмы полностью нейтрализуются инфраструктурой рационально осмысленных коллективных и индивидуальных практик.

Вместе с тем, вопреки столь впечатляющим обещаниям прогресс информационных технологий отнюдь не сопровождается сколько-нибудь заметными изменениями социальной структуры общества и снижением уровня его конфликтности. Скорее, наоборот. Наблюдается эскалация социальных антагонизмов, а состояние «войны всех против всех» охватывает все многообразие видов человеческих отношений, - от личностных и социально-классовых до региональных и глобальных (экономических, политических, этноконфессиональных и т.д.). Последствия же успехов в развитии информационных технологий, как это можно видеть, свелись к созданию глобального рынка компьютерной техники и информационных сетей (прежде всего «Интернета»), использующихся в настоящее время, прежде всего, в целях наращивания капитала и организации тотального экономического, политического и идеологического контроля в интересах формирования «гуманистически» размерных институций будущего общества. И современный «Университет», и современное «Знание» столь же далеки от превращения в главные, ключевые факторы социальной стратификации, как и в момент становления новоевропейской науки в XVII – XVIII столетиях. Сейчас, как и в прошлом, они выполняют роль отнюдь не ключевых, формообразующих, а всего лишь периферийных структур, обслуживающих интересы промышленной корпорации и финансового капитала.

Обоснование вывода об информационном обществе как необходимом, закономерном результате эволюции капитализма на пути его превращения в общество всеобщего благоденствия, образец социальных добродетелей, реальное воплощение принципов добра и справедливости опирается, прежде всего, на апелляции к современным достижениям научно-технического прогресса. Скажем, успех нынешней реформы отечественной системы образования, включая и общеобразовательную, и высшую школу, ставится в непосредственную зависимость от степени их технической оснащенности (компьютеризация и др.)

Развитие сциентистских умонастроений современности связано с теоретическим оформлением и эволюцией неопозитивизма в формах логического эмпиризма и лингвистического анализа.

Изучение вопросов природы и происхождения истинного знания с позиций неопозитивизма оказалось ограниченным анализом структуры теорий и методов только одних физико-математических наук. При этом в достижении целей анализа решающее значение придается системе средств символической логики и лингвистики. Неопозитивизм как в форме логического эмпиризма (М.Шлик, Р.Карнап и др.) и «критического рационализма» (К.Поппер), так и во всем многообразии своих «мутаций» ⁹⁶ был и остается главной причиной распространения сциентизма и технократических утопий в ХХ – начале XXI века.

Следует подчеркнуть, что ориентации сциентизма и технократизма далеко не ограничиваются сферой науки и технико-технологического творчества. Они охватывают область обыденного сознания и практик повседневности, оказывая существенное влияние на эволюцию художественно-эстетического освоения мира, морали, правосознания, политики, практик воспитания и образования.

1.6.4. Антисциентизм: радикальный и умеренный

Аналогичными свойствами универсальности действия характеризуются и антисциентистские установки познания и практики. Они оформляются под влиянием острой потребности уяснения природы кризиса науки рубежа XIX – XX столетий (оснований математики, логики, физики), а так же отрицательных антропологических («антропологическая катастрофа»), социальных (классовые, региональные и глобальные конфликты ХХ века) последствий научно-технического прогресса. Исследования в данном направлении приводят к необходимости признать принципиально важную роль ранее не учитывавшихся мотивов, интересов и целей человека в определении методов и направлений научного поиска. Этим, в частности, объясняется недавнее включение в систему средств научного исследования так называемого «антропного принципа». Его введение в научный обиход позволяет более или менее удовлетворительно решить проблему достоверности утверждений современной, т.е. неклассической и постклассической науки. Свойственное ей понимание объекта как сложно организованного мозаичного образования и теоретическое воспроизведение этого объекта в виде фрагментарной конструкции, лишенных единства, фактически не взаимосвязанных отдельных дисциплин, сделали совершенно неразрешимой задачу определения степени их обоснованности, познавательной и практической ценности. Дело в том, что непосредственным следствием кризиса оснований науки стал отказ от классической концепции истины как соответствии знаний их предмету, устанавливаемом посредством критериев логико-математической корректности (т.е. непротиворечивости - В.С.) и эмпирической обоснованности. Согласно антропному принципу лишь те логико-математические (и опытно-экспериментальные) модели реальности могут претендовать на объективное значение своих утверждений, которые отвечают универсальным физическим константам, обеспечивающим возможность существования человека в мире.

Замена требований антипсихологизма и объективности установками на субъективную (т.е. предметную. – В.С.), аксиологическую осмысленность теорий и фактов связана с рядом особенностей современного научного познания. К их числу принадлежат:

1. Признание безусловного приоритета теоретического уровня научного познания перед эмпирическим.⁹⁷

2. Отказ от идеи достижения абсолютного знания в форме исчерпывающего описания действительности.

3. Замена принципа объективности требованиями интерсубъективности (или, что то же самое – консенсуса членов научного сообщества).

4. Доминирование методологии комплексного (т.е. междисциплинарно) подхода, истолкованного с точки зрения принципа дополнительности.

5. Отказ от идеи построения единой, целостной системы научных знаний в пользу вывода об их производстве как процессе выдвижения и разрешения антропологически значимых проблем.

Вытекающее отсюда осознание ограниченности научного метода и понимание кризиса явлений в природе и культуре ХХ века как следствия его универсализации обусловили распространение антисциентистских умонастроений. Сейчас они представлены многообразием форм, различающихся по степени критического отношения к науке. Умеренный антисциентизм представляет собой гуманистическую реакцию на экстремистские проявления сциентизма, абсолютизирующие роль научного метода и отрицающие возможность постижения истины системой средств научного и вненаучного знания (религиозно-мифологических, художественно-эстетических, морально-этических, обыденного сознания и др.). В этом случае критика науки и технического прогресса ограничивается отстаиванием необходимости антропологической, социально-этической осмысленности научных открытий и технических изобретений. Это требование, в свою очередь, сочетается с доказательством, во-первых, необоснованности присвоения наукой исключительного права на провозглашение истины, а, во-вторых, оправданности и правомерности существования наряду с наукой наличного многообразия видов духовного и духовно-практического способов освоения человеком мира. Все они расцениваются в качестве необходимых элементов стратегии человеческого познания и знания.

Позиции умеренного антисциентизма так или иначе разделяются всеми представителями постпозитивизма (Т. Кун, И. Лакатос и др.), составляющего жесткую методолого-мировоззренческую оппозицию логическому позитивизму (и аналитической философии науки – В.С.). Начиная со второй половины ХХ века, развитие философии науки шло в направлении систематического ослабления демаркационных линий, общепринятых стандартов и правил научной деятельности и существенного расширения понятия научной рациональности до уровней включения в его состав едва ли не всех форм познавательной и практической активности научного сообщества (системы коммуникаций, институции, индивидуальное поведение, аксиологические установки и др.). Однако, уже к началу 70-х гг. прошлого столетия исследования науки как социокультурного феномена (а не только логического, психологического или теоретико-познавательного – В.С.) мотивируют радикализацию идей умеренного антисциентизма. В последней трети ХХ века они, в частности успешно развиваются К. Хюбнером в работах «Критика научного разума» и «Истина мифа».⁹⁸ Хюбнер показывает, поскольку культура порождает науку, то роль «априорных принципов» научного познания выполняют отнюдь не основоположения чистого разума (как в кантовской философии), а исторически релятивные факторы социокультурной детерминации, определяющие как выбор методов, гипотез, идей и теорий, так и отбор их содержания. Например, основания науки, образующие оценочную компоненту научного познания (правила обоснования, объяснения и доказательства и т.д.), находятся в прямой зависимости от культурно-цивилизационного контекста, влияют на его характер и выполняют роль опосредующего звена, связующего культуру с научными теориями и фактами. Развитие научного познания преследует цели согласования и гармонизации элементов концептуальной структуры исторически конкретного социокультурного комплекса. Однако продвижение в данном направлении возможно лишь при учете антропологических, социальных, экономических и др. последствий не только развития науки, но и действия целого ансамбля факторов религиозно-мифологического, политико-правового, морально-этического, идеологического и т.д. порядка. Как мы сейчас знаем, научно-технический прогресс в его наиболее впечатляющих достижениях вполне совместим с распадом культуры и чудовищными преступлениями против самого принципа человечности (мировые войны и социальные конфликты ХХ – начала XXI в. – В.С.). Наука не является единственным выражением рациональности. В действительности существует многообразие исторических и современных типов рациональности, образующих концептуальный «каркас» «живого и трепетного организма культуры» (Н. Лосев). И миф, и религия, и мораль, и политика, и право являются специфическими способами рационализации, т.е. объяснения и понимания реальности. Конечно, проблема «гармонизации» связей между мифом и наукой в составе концептуального каркаса культуры в принципе не разрешима, если она формулируется в терминах науки. Хюбнер стремится показать, что в контексте социокультурного анализа и миф, и наука являют очевидные черты специфических исторических типов рациональности. На этой почве преодолеваются отношения несовместимости и антагонизма между ними. С этой точки зрения признание многообразия типов рациональности следует рассматривать в качестве необходимого условия самой возможности гармонизации культуры.

Характеристики

Список файлов книги