Германский мастерер и его время (553387), страница 98

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 98)

1951 г.

493

Хайдеггер, пишет Эттингер, рассказывал, как он впутался в политику, как

в ту пору его "оседлал дьявол", жаловался на гонения, которым подвергался

после войны. Ханна видела перед собой деспотичного, но вконец подавленного и

ожесточившегося человека; ей казалось, что он нуждается в ее помощи. И она

хотела ему помочь. Вернувшись в Америку, она возьмет на себя ведение

переговоров с тамошними издателями его работ, будет обсуждать условия

договоров, просматривать переводы его текстов, отправлять ему посылки с

продуктами, книгами, пластинками. А он будет писать ей нежные письма, иногда

вкладывая между страниц стебель трясунки, будет рассказывать о своей работе,

описывать вид из окна, напоминать ей о зеленом костюме, который она когда-то

носила в Марбурге. И каждый раз передавать привет от Эльфриды.

В ту первую встречу Хайдеггер предложил основать своего рода

тройственный союз. Он, если верить Эттингер, признался Ханне, что именно

Эльфрида укрепила в нем мужество, необходимое для возобновления этой дружбы.

На следующий день после приезда Ханны Хайдеггер организовал встречу втроем.

Через два дня Ханна писала Хайдеггеру. "Я была потрясена - и потрясена до

сих пор - честностью и настойчивостью этой попытки сближения (предпринятой

Эльфридой. - Р. С.)". Ее, Ханну, охватило "внезапное чувство солидарности".

Совсем по-другому представлена та же ситуация в письме Блюхеру: "Сегодня

утром мне пришлось вступить в дискуссию с его женой - которая, очевидно, уже

25 лет или, может, только с тех пор, как каким-то образом узнала о

неприятной для нее истории, устраивает ему ад на земле. А он - и это столь

же очевидно, то есть с очевидностью следует из нашего запутанного разговора

втроем, - он, человек, который, как всем известно, лжет всегда и везде, где

только может, на протяжении всех этих 25 лет ни разу даже не пытался

отрицать, что я была единственной страстью его жизни. Боюсь, пока я жива,

эта женщина будет мечтать об одном - перетопить всех евреев как котят. Она,

к сожалению, непроходимо глупа". Хайдеггер, согласно интерпретации Эттингер,

воспринял эту сцену по-иному. Он увидел в ней не борьбу, а примирение. И был

растроган, когда на прощание обе женщины обнялись. Он тут же пожелал принять

в их дружеский союз также Генриха Блюхера и попросил Ханну передать ему

сердечный привет. Ханна попыталась немного охладить восторженное настроение

Хайдеггера, напомнив ему, что только ради него согласилась на встречу с

Эльфридой. Сама же она придерживается своего старого принципа: "Не делать

ничего еще более трудным, чем оно должно быть. Из Марбурга я уехала

исключительно ради тебя".

494

Через два дня после этой инсценировки "дружбы втроем" Ханна написала

Эльфриде письмо - в первый и последний раз. Она сумела осуществить сложный

трюк: воспользоваться правом на откровенность, вытекавшим из новой ситуации

"сближения" с женой Хайдеггера, и одновременно восстановить необходимую для

нее самой дистанцию. "Вы сломали лед, - признает Ханна, - и за это я Вам от

души благодарна". Но чувства вины за те тайны, которые были у нее в прошлом,

она не испытывает. Из-за той любовной истории, пишет Ханна, у нее было много

неприятностей. "Видите ли, уезжая из Марбурга, я твердо решила никогда

больше не любить мужчину, а потом вышла замуж (за Гюнтера Андерса. - Р. С.),

за кого попало и без любви". Она уже достаточно наказана и потому просит

избавить ее от попреков за прошлое. По поводу же настоящего Ханна рассуждает

так, будто никаких объятий два дня назад и в помине не было. "Вы никогда не

скрывали своих взглядов, не скрываете их и теперь, даже в моем присутствии.

Но эти взгляды таковы, что делают любой разговор почти невозможным,

поскольку все то, что другой мог бы сказать, уже заранее определенным

образом характеризуется и (Вы уж извините) каталогизируется - как еврейское,

немецкое или китайское".

К тому времени, когда Ханна Арендт два года спустя, 19 мая 1952 года,

снова посетила Хайдеггеров, от надуманной идиллии "тройственного союза" не

осталось и следа. Ханна Генриху Блюхеру: "Его жена совсем ополоумела от

ревности, только усилившейся за те годы, когда она, очевидно, жила надеждой,

что он меня попросту забудет. Это выразилось по отношению ко мне в

полуантисемитской сцене, разыгравшейся в его отсутствие. Вообще политические

убеждения этой дамы... не замутнены никаким опытом и отличаются такой тупой,

злобной и обремененной затаенными обидами глупостью, что можно понять все

преследования, которым он подвергался... Короче говоря, дело кончилось тем,

что я устроила ему настоящий скандал, и с тех пор все значительно

улучшилось". Теперь Ханна Арендт нисколько не сомневалась, что во всем

виновата Эльфрида. То, что Ханна и Карл Ясперс в своей переписке о

Хайдеггере называли его "нечистотой", в ее представлении было не чем иным,

как загрязнением в результате общения с этой женщиной.

495

Но Ханна ошибалась, думая, что Эльфрида играла в жизни Хайдеггера

только роль злого демона. В действительности Эльфрида была хорошей женой и

верной спутницей жизни. Она вышла замуж за Хайдеггера, когда ничто еще не

предвещало его будущей славы. В годы его приват-доцентуры Эльфрида сама

содержала семью, работая учительницей в школе. Она была эмансипированной,

уверенной в себе женщиной, получившей (что в то время случалось нечасто)

высшее экономическое образование. Она всегда оставалась для Хайдеггера

надежной опорой - и когда он порвал с Католической Церковью, и когда к нему

пришла слава, и после войны, когда его отстранили от преподавания. Она

всегда заботилась о создании таких условий, которые позволили бы Хайдеггеру

спокойно работать. По ее инициативе была построена "хижина" в Тодтнауберге.

Это правда, что она раньше, чем Хайдеггер, приняла сторону

национал-социализма. Но у Хайдеггера имелись свои мотивы, побудившие его

поддаться "опьянению властью". Для нее же важную роль играли идеи женской

эмансипации. Она связывала надежды на прогресс с национал-социалистской

революцией. В отличие от Хайдеггера, который в этом не следовал ее примеру,

она также разделяла расистскую и антисемитскую идеологию нацистского

движения. И дольше, чем ее муж, сохраняла приверженность

национал-социализму. Многие соседи боялись ее и в ее присутствии не

позволяли себе ни единого критического замечания по поводу "режима". Осенью

1944 года она навлекла на себя всеобщую ненависть тем, что в качестве

районной активистки "самым зверским образом обращалась с женщинами Церингена

[1]" и "отправляла на рытье окопов даже больных и беременных" (так, во

всяком случае, говорилось в письме Фридриха Элькерса, члена "Комиссии по

чистке", Карлу Ясперсу). Конечно, когда дело Хайдеггера обсуждалось в

"Комиссии по чистке" и потом, когда он проходил процедуру денацификации, его

брак с Эльфридой наверняка рассматривался как дополнительное отягчающее

обстоятельство. Однако сам он нуждался в своей жене как в защите от

враждебного ему (по его представлениям) мира. И Эльфрида с готовностью

приняла на себя эту роль. Она не идеализировала своего мужа, но понимала его

страсть к "делу мышления" и делала все от нее зависевшее, чтобы он мог

заниматься своим любимым делом. Хайдеггер это понимал и всю жизнь был ей за

это благода-

1 Район г. Фрайбурга.

496

рен. Более всего он ценил в ней то, что она считалась с его

потребностью в одиночестве и в то же время умела создать атмосферу домашнего

уюта. Бремя повседневных забот и воспитания детей несла в основном она. Его

такое разделение труда вполне устраивало. В ранние годы их брака он

несколько раз давал ей повод для ревности, ибо принадлежал к типу мужчин, в

которых женщины охотно влюбляются. Короткие любовные увлечения были для него

как бы в порядке вещей. Но никогда, даже в период его близости с Ханной

Арендт, Хайдеггер не думал о разводе с Эльфридой. Во всяком случае, как

отмечает Эттингер, сохранившиеся письма не дают ни малейших оснований для

иного вывода. Теперь же, когда Ханна вновь вошла в его жизнь, он вдруг стал

мечтать о "тройственном союзе", который позволил бы ему и сохранить

Эльфриду, и вернуть себе Ханну - пусть не как возлюбленную, но как любимую

подругу. Однако такой союз был невозможен: его не хотели ни Ханна, ни

Эльфрида. Ревность, так сказать, мобилизовала в Эльфриде все ее

антисемитские предрассудки. Ханна же видела в семейной жизни Хайдеггеров

наглядный пример "союза между толпой и элитой".

Как рассказывает Эттингер, в те немногие часы, которые Ханна в мае 1952

года (когда приехала в Германию во второй раз) провела наедине с

Хайдеггером, она снова подпала под чары своего философа, обсуждавшего с ней

некоторые пассажи из лекции "Что значит мыслить?". Ханна писала Блюхеру: "(В

такие мгновения я] совершенно уверена в его (Хайдеггера. - Т. Б.)

фундаментальной порядочности, в его вновь и вновь потрясающей меня

доверчивости (назвать это по-другому я вряд ли сумею), в полной

незначимости, когда он рядом со мной, всех тех вещей, которые в иное время,

возможно, легко выдвигаются на первый план, в его подлинной беспомощности и

беззащитности. Пока у него сохраняется работоспособность, никакой опасности

нет; я боюсь только все чаще повторяющихся депрессий. Я сейчас пытаюсь их

как-то предотвратить. Может быть, он об этом вспомнит, когда меня уже здесь

не будет".

Ханна видела себя в роли ангела-хранителя, оберегающего "лучшего"

Хайдеггера. Она хотела помочь ему, поддержать его работоспособность, и

Генрих Блюхер укреплял ее в этом намерении: ""Что значит мыслить?" - великий

вопрос к Богу. Помоги же ему в этом вопрошании".

Но Ханна Арендт не просто помогала Хайдеггеру в вопрошании, она также -

в философском плане - отвечала ему.

497

Когда в 1960 году вышло в свет немецкое издание ее главного

философского труда "Vita activa", она послала Хайдеггеру экземпляр книги; в

сопроводительном письме говорилось, что эта работа не могла бы возникнуть -

далее я цитирую по монографии Эттингер - "без того, чему я в молодости

научилась от тебя... Она происходит непосредственно из первых марбургских

дней и во всех отношениях обязана тебе почти всем".

На отдельном листке, который она так и не вложила в письмо (и который

потом обнаружила Эттингер), Ханна написала: "De Vita activa. / Посвящения в

этой книге нет. / Да и как я посмела бы посвятить ее тебе - / столь близкому

мне человеку, / которому я хранила / и не хранила верность, / но то и другое

с любовью?"

В чем же Ханна Арендт, как философ, сохранила "верность" своему

учителю?

Она вместе с Хайдеггером по-революционному порвала все связи с

философской традицией и потом всегда твердо придерживалась той точки зрения,

что первичное отношение человека к миру является не

познавательно-теоретическим, а озабоченно-деятельным и что такого рода

деяние представляет собой открывающее событие, событие истины. Для

Хайдеггера, как и для Ханны Арендт, "открытое" - то, что Хайдеггер называл

просветом, - было внутренним решением и свершением (###) присутствия. Но

Хайдеггер, в отличие от Ханны Арендт, отличал такую открытость (Offenheit)

от публичности (Offentlichkeit). Хайдеггер в "Бытии и времени" объяснял, что

"Публичность замутняет все и выдает так скрытое за известное и каждому

доступное" (127). В публичности присутствие, как правило, подпадает под

влияние обезличенных людей (Man): "Каждый оказывается другой и никто он сам"

(128). Как известно, публичности Хайдеггер противопоставлял подлинность.

Как и Хайдеггер, Ханна Арендт ориентировалась на идею открытости, но

была готова признать, что потенциально эта идея осуществима и в публичности.

Ханна надеялась, что открытость возникнет не из измененного отношения

индивида к себе самому, то есть не из хайдеггеровской подлинности, а из

плюралистического сознания, то есть понимания того, что наше бытие-в-мире

Характеристики

Список файлов учебной работы