Германский мастерер и его время (553387), страница 93

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 93)

На этот доклад в "Зале Сантро" собралось множество людей: все ждали, что

нынче же вечером услышат нечто вроде экзистенциалистской энциклики. Так оно

и случилось. Толкотня, рукоприкладство, штурмующие кассу поклонники,

сломанные стулья... Сартру потребовалась четверть часа, чтобы проложить себе

дорогу к подиуму. Затем в перегревшемся, переполненном, перевозбужденном

зале он, небрежно сунув руки в карманы, начал излагать свои объяснения,

которые - предложение за предложением - сразу производили впечатление

законченных, более того, окончательных формулировок. У тесно прижатых друг к

другу, толкавшихся, полузадохнувшихся слушателей возникало такое ощущение,

что вот сейчас они слышат фразы, которые отныне будут непрестанно

цитироваться. Действительно, после этого доклада - не только во Франции, но

и в других странах - не проходило почти ни одного дня, в который не поминали

бы Сартра или не цитировали его высказывания об экзистенциализме. Еще за

несколько месяцев до того Сартр заявлял: "Экзистенциализм? Я не знаю, что

это такое. Моя философия - это философия экзистенции". А уже в декабре

1945-го по рукам ходили первые популярные катехизисы экзистенциализма. В

них, в частности, говорилось: экзистенциализм - что это такое? Ответ: "Будь

ангажированным, увлекай человечество за собой, постоянно заново создавай

самого себя, исключительно своими собственными поступками".

469

Предложенная Сартром чеканная формулировка - "...экзистенция

предшествует "эссенции", сущности" - именно в разрушенной Германии не могла

не найти отклика в мироощущении тех, кто после катастрофы оказался среди

руин, но при этом сознавал, что ему все-таки удалось спастись. Тот, кто спас

свою экзистенцию, что бы с ним ни случилось, мог начать все заново. И прежде

всего именно в этом смысле фраза Сартра, чрезвычайно сложная с философской

точки зрения, была понята и обрела популярность в послевоенной Германии.

Когда Эрих Кестнер [1], освободившись из плена, вернулся в разрушенный

Дрезден, он, как рассказывается в одном из его репортажей, почувствовал, что

большая часть вещей утратила всякую значимость. "В сумеречной Германии ты

ощущаешь, что эссенция - это и есть экзистенция".

1 Эрих Кестнер (р. 1899) - немецкий писатель (ФРГ), автор романа

"Фабиан" (1931) и других произведений. Президент Пен-клуба ФРГ.

Своим легендарным докладом, прочитанным 29 октября 1945 года, Сартр

ответил на вопрос о судьбе гуманизма в эпоху, которая только что пережила

самые дикие проявления варварства. Ответ Сартра: гуманистических ценностей,

на которые мы могли бы положиться уже потому, что они, как предполагается,

прочно встроены в нашу цивилизацию, не существует. Чтобы они были, мы должны

каждый раз в ситуации принятия решения заново их изобретать и воплощать в

реальность. Экзистенциализм ставит человека перед этой свободой и связанной

с ней ответственностью. Поэтому экзистенциализм - это не философия бегства

от действительности, пессимизма, квиетизма, эгоизма или отчаяния. Это

философия ангажированности. Сартр пустил в обращение выразительные

формулировки, которые вскоре стали известны во всей Европе: "Экзистенциализм

определяет человека через его действия"; "Экзистенциализм говорит человеку,

что надежда заключена только в действии и что поступок - единственное, что

позволяет человеку жить"; "Человек в своей жизни ангажирует себя [выбирает

ту или иную позицию], он рисует себе лицо, и вне этого лица ничего нет"; "Мы

покинуты, и прощения нам нет. Это я и имею в виду, когда говорю, что человек

обречен на свободу".

Во Франции, как и в Германии, после 1945 года вновь стала актуальной

проблема гуманизма - то есть проблема его возрождения или обновления после

многих лет варварства и предательства; поэтому Сартр, а чуть позднее и

Хайдеггер, сочли необходимым обратиться к ней.

470

Сартру приходилось защищаться от упрека в том, что именно в нынешний

исторический момент, когда стало очевидно, насколько хрупки ценности

цивилизации - солидарность, истина, свобода; что именно в этой опасной

ситуации он еще более ослабляет этические нормы тем, что передает индивиду

право самому принимать решения об их значимости. На это Сартр отвечал: раз

уж мы исключили Бога, должен же быть кто-то, способный изобретать ценности.

Вещи следует принимать такими, каковы они есть. Просвещение покончило со

всякого рода наивностями. Мы очнулись от сна: и увидели, что находимся под

пустым небом и даже не можем более полагаться на человеческое сообщество.

Поэтому нам не остается ничего иного, кроме как самим, каждому в

отдельности, посредством нашей деятельности привносить в этот мир ценности и

защищать их значимость без благословения сверху, без того, чтобы они были

легитимизированы патетическими отсылками на Бога, "народный дух" или

универсальную идею человечности. Тот факт, что каждый вынужден заново

изобретать для себя "человечность", означает: "Жизнь a priori не имеет

никакого смысла". От каждого индивида зависит, придаст ли он жизни какой-то

смысл, сделав - своими поступками - выбор в пользу определенных ценностей.

На этом экзистенциальном выборе отдельного человека основывается сама

возможность существования "человеческого сообщества". Каждый такой выбор

является "проектом", актом преодоления некоего рубежа. Или, как говорит

Сартр, "трансцендированием" (35). Человек не покоится в себе как в готовой

реальности, он изгоняется из самого себя и должен каждый раз заново себя

реализовывать. То, что он реализовывает, и есть его трансцендентность. Под

которой следует понимать не нечто потустороннее, а совокупность всех

имеющихся у человека возможностей преодоления самого себя. Трансцендентность

- не что-то такое, в чем человек мог бы обрести покой; напротив, она сама

есть средоточие того беспокойства, которое непрестанно подгоняет человека,

не давая ему остановиться. Итак, экзистенциализм - это гуманизм, потому что

"мы напоминаем человеку о том, что кроме него нет никакого иного

законодателя и что он в своей заброшенности сам принимает решения о себе

самом; и потому, что мы показываем: не посредством обращения к самому себе,

а всегда только посредством поиска внешней по отношению к себе цели, которая

может быть тем или иным освобождением, тем или иным конкретным свершением, -

только таким путем человек, как гуманное существо, реализует себя" (35).

471

Полемизируя с этой концепцией, Габриэль Марсель - христианский

гуманист, воспринявший экзистенциалистские мотивы, чьи идеи получили

известность в Германии одновременно с сартровскими, - напоминал о том, что

"трансцендентность" Сартра остается пустой. И это не просто философская

проблема; это означает, что человек беззащитен перед лицом

общественно-политических катастроф. В эссе "Что такое свободный человек?",

написанном для журнала "Монат" (сентябрь 1950 года), Марсель ставит вопрос:

почему несвобода смогла утвердиться в тоталитарных системах фашизма и

сталинизма? Его ответ: несвобода смогла восторжествовать потому, что

секуляризация не оставила человеку никаких иных устремлений, кроме

стремления к осуществлению внутримирных целей. Потому-то человек не находит

покоя и безоговорочно "выдан" миру, так что он со своими избыточными

интенциями, трансцендирующими мир в целом, не может предпринять ничего

лучшего, как только объявить мирские цели безусловно значимыми и сделать из

них своих кумиров. Бог, открывавший перед нами свободное пространство выбора

по отношению к действительности, превратился в кумира, которого сотворили мы

сами и который теперь порабощает нас. Марсель говорит о "поклонении идолам

расы и класса". Сформулированный им принцип, в соответствии с которым

"человек может быть и оставаться свободным только в той мере, в какой он

остается связанным с трансцендентностью" (502), вводит в игру такую

трансцендентность, которая постигается в миг экстатического переживания

своей отчужденности от мира. "Созидательная творческая сила", о которой

Марсель говорит с не меньшим энтузиазмом, чем Сартр, порождает не только

человеческую цивилизацию; она замахивается на большее, хочет не просто жить,

но - больше чем жить. Только если мы останемся гражданами двух миров, мы

сможем сохранить человеческий мир в его человечности.

Собственно, Габриэль Марсель напоминает о фундаментальном смысле

религии. Трансцендентность - это тот ориентир, который освобождает людей от

необходимости быть друг для друга всем. Ориентир, благодаря которому они

могут прекратить взваливать друг на друга ответственность за "нехватку

бытия" и попеременно обвинять друг друга в том, что чувствуют себя в этом

мире чужими. Им также не нужно будет с таким страхом бороться за собственную

идентичность, если они смогут поверить, что по-настоящему их зна-

472

ет только Бог. Вместе с тем понимаемая таким образом трансцендентность

помогает человеку правильно подходить к миру, потому что поддерживает и даже

освящает в людях сознание их чуждости этому миру. Она мешает человеку с

головой погрузиться в мирские дела, напоминая ему, что на земле он всего

лишь гость с ограниченным сроком пребывания. Тем самым она дает человеку

мужество, потребное для осознания его бессилия, его бренности, его

способности ошибаться и быть виновным. Но она также дает силы, чтобы жить с

подобным сознанием, и в этом смысле представляет собой духовный ответ на

вопрос о пределах того, что способен осуществить человек.

Марсель не соглашается с утверждением Сартра: "Нет никакой иной

целостности, кроме целостности человеческого "я"" (35). Будь это так, мир

превратился бы в ад. Недостаточно, чтобы человек переступал через самого

себя, - он должен и может сделать шаг навстречу тому, чем сам он не является

и чем никогда не сможет стать. Человек вправе хотеть не только

самореализации; ему надо помочь вновь открыть то измерение, в котором он

сможет по собственному желанию - выпасть из реальности.

В Германии первых послевоенных лет христианский гуманизм,

представленный, например, такими именами, как Рейнхольд Шнайдер [1] или

Романо Гвардини, прибегал к аргументации, подобной той, которой пользовался

Габриэль Марсель.

1 Рейнхольд Шнайдер (1903-1958) - немецкий писатель и историк культуры.

Рейнхольд Шнайдер с 1938 года жил во Фрайбурге. В конце периода

национал-социалистского господства он был обвинен в государственной измене.

Его религиозные размышления, сонеты, рассказы переписывались от руки и

расходились в тысячах экземпляров, попадали даже на фронт к солдатам. В этих

произведениях Шнайдер взывал к религиозной совести, считая ее наиболее

эффективным оружием в борьбе против варварства. Этому основополагающему

принципу своего мышления он остался верен и после 1945 года. Действительно

ли дело обстоит так, спрашивал Шнайдер в своем эссе "Неразрушимое",

опубликованном в 1945 году, что ответственность за коллективные преступления

ни на кого конкретно возложить нельзя? Его ответ: мы не должны допускать,

чтобы политические лидеры уклонялись от ответственности, но и не должны

взваливать всю вину на них одних, тем самым освобождая обыкновенных людей от

необ-

473

ходимости какой бы то ни было самопроверки. Однако такая самопроверка

может привести нас не только к комфортному сознанию, что все мы как один -

грешники; если заняться ею всерьез, станет очевидно, как сильно мы нуждаемся

в опыте греха. Ибо во что превращается вина перед людьми, когда все людское

сообщество идет преступным путем? Тогда этой вины больше нет. Но если вина в

условиях обобществления преступлений исчезает, то грех перед Богом остается.

Только ориентируясь на Бога, человек может спастись от себя самого. К этому

выводу Рейнхольд Шнайдер приходит на основе опыта катастрофы

национал-социализма. Однако не в наших силах "установить" такого рода

отношение с Богом. Бог не является нашим "проектом". Рейнхольд Шнайдер не

предлагает никакого решения этой проблемы, у него нет никаких готовых

политических рецептов; ему остается только одно - верить в историю, которая,

может быть, обойдется с нами милосердно. "История - это мосты, которые Бог

воздвигает над немыслимыми безднами. Мы должны пройти по мосту. Но каждый

день мост чуть-чуть удлиняется, может быть, всего лишь на один шаг... Мы

Характеристики

Список файлов учебной работы