Германский мастерер и его время (553387), страница 94

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 94)

идем в иной, совершенно чуждый нам мир... История не обрывается, и все же ее

преображения представляются нам крушениями..."

Как и Рейнхольд Шнайдер, Романо Гвардини хотел разглядеть проблески

света в самом крушении.

Романо Гвардини (между прочим, в 1946 году в нем некоторое время видели

возможного преемника Хайдеггера на кафедре философии Фрайбургского

университета) опубликовал в 1950 году свою - сразу ставшую популярной -

книгу "Конец Нового времени", которая базировалась на его тюбингенских

лекциях, прочитанных в зимний семестр 1947/48 года.

Новое время, говорил Гвардини, развивалось в результате взаимодействия

трех факторов: понимания природы как спасительной силы, понимания

человеческой субъективности как автономии личности и понимания культуры как

промежуточной между природой и человеком сферы, имеющей собственные законы.

Все получало свой смысл от природы, культуры и субъективности. Однако с

приближением конца Нового времени, то есть того процесса, свидетелями

которого нам довелось быть, эти идеи начинают девальвироваться. Природа

утрачивает свою спасительную силу, становится ненадежной и опасной.

"Массовый" человек постепенно вытесняет человека-личность, а былое

преклонение перед культурой отмирает, уступая место чувству глубокой неудов-

474

летворенности ею. Тоталитарные системы суть не что иное, как выражение

этого кризиса и ответ на него; однако вместе с тем сам кризис предоставляет

нам шанс нового начала. Очевидно, человек должен сперва потерять свои

природные и культурные богатства, чтобы благодаря этой "бедности" он смог

снова открыть себя самого как "нагую" личность, стоящую перед Богом. Может

быть, "туман секуляризации" рассеется и начнется новый день истории.

Таким образом, нельзя утверждать, что в первые годы после катастрофы

немецкий гуманизм недостаточно громко заявлял о себе. Правда, ощущалась и

растерянность, было много споров относительно частностей, особенно по

конкретным вопросам политического переустройства, но зато широко

распространилась тяга к общеевропейскому культурному наследию, из которого

надеялись почерпнуть пафос нового начала. В редакционной статье, открывавшей

первый номер журнала "Вандлунг" ("Изменение"), Карл Ясперс в ноябре 1945

года писал: "... но уже одно то, что мы остались живы, должно иметь некий

смысл. Мы собираемся с силами перед лицом Ничто... Мы потеряли далеко не

все, если не промотаем, впав в ярость отчаяния, еще и то, что может стать

нашим неотъемлемым достоянием: историческую почву, которой для нас является

прежде всего тысячелетняя немецкая история, затем западноевропейская история

и наконец история человечества в целом. Раскрывшись для восприятия человека

как человека, мы сможем углубиться в эту почву, в ближайшие и в самые

отдаленные воспоминания".

Уже тогда многим скептически настроенным современникам эти слова

показались чересчур высокопарными, были оценены как поздний рецидив

свойственного немцам "экзальтированного убожества" - феномена, о котором еще

в 1935 году писал в своем эссе "Судьба немецкого духа на исходе его

буржуазной эпохи" (в 1959 году оно было переиздано под названием "Опоздавшая

нация") эмигрировавший в Гронинген Хельмут Плеснер. Однако как и откуда в

этой Германии, которая до последнего часа хранила верность своему фюреру, на

место политики ставила послушание, а теперь оказалась разделенной на

оккупационные зоны, управлялась союзниками и, в общем, не особо настаивала

на том, чтобы самой нести бремя политической ответственности, - как и откуда

здесь могло появиться такое политическое мышление, которое не уклонилось бы

тотчас же в сферу сверхграндиозных задач, но служило бы противовесом

пресловутому немецкому духу, слишком часто устремляющемуся либо к горним

высям, либо к самым глубинам, либо к Ничто, либо к Богу, либо к гибели, либо

к возрождению?

475

Дольф Штернбергер [1], который вместе с Карлом Ясперсом издавал журнал

"Вандлунг", очень скоро высказал свое недовольство по поводу чересчур

"высокого" тона, взятого представителями духовно-политической элиты. Он

видел опасность в дальнейшем сохранении нелепой привычки немецкого духа

кичиться своим превосходством над политикой. И считал, что вообще

неправильно рассматривать культуру и дух как некую обособленную сферу,

отграниченную от политики, экономики, техники и повседневной жизни. О каких

бы жизненных вещах ни шла речь, всегда следует тщательно следить за тем,

чтобы к ним подходили с позиций духовности и культуры. В такого рода заботе

о будничных человеческих проблемах, в попытках добиться наилучшего их

решения как раз и выражается гуманизм. "Я бы, - сказал Штернбергер в 1950

году на Конгрессе в защиту культурной свободы, - со спокойной душой

пожертвовал в Германии кое-чем из так называемой культуры, если бы взамен мы

получили немного цивилизованности". Пусть бы стало меньше "чада и угара от

бесчисленных идеалов и высших ценностей", но зато больше понимания того, что

совершается у нас на глазах, больше гражданского сознания. "Не позволим

завлечь себя в тупики культуры: если мы хотим защищать свободу, то должны

защищать ее во всей ее определенности, целостности и неделимости, как

политическую, личную и духовную свободу. Давайте культивировать свободу!

Тогда все остальное само приложится" (379).

1 Дольф Штернбергер (1907-1989) учился у Ясперса (1927) и Хайдеггера

(1929). В 1932 г. защитился у Пауля Тиллиха во Франкфурте-на-Майне на тему

"Исследование экзистенциальной онтологии Мартина Хайдеггера".

Разумеется - и Дольф Штернбергер тоже это знал - именно вокруг вопроса

о культуре свободы на немецкой земле неизбежно должен был разгореться

ожесточенный спор между сторонниками различных мнений и программ. Нужно ли

ориентироваться на либерально-демократические принципы; следует ли выбрать

социалистический, капиталистический или какой-то третий путь; что лучше -

христианские ценности или радикальный плюрализм?.. Вновь и вновь

Штернбергеру приходилось доказывать то, что в Германии отнюдь еще не было

для всех очевидным: что подобные споры являются необходимой частью культуры,

а не просто свидетельствуют о межпартийных дрязгах или о закате западной

цивилизации. И что проблема заключается вовсе не в самих этих спорах, а в

том, что "дух" снова хочет возвыситься над схваткой и уже готов предаться

своему гностическому отчаянию, своим апокалиптическим навязчивым идеям и

своим фантазиям о "сумерках человечества", за которыми должен последовать то

ли закат, то ли новый рассвет.

476

Ситуация в Германии и в самом деле была чрезвычайно трудной для того

мышления, которое, так сказать, только что спустилось на землю с горы

глобальных рассуждений и теперь пыталось разобраться в запутанных конкретных

проблемах. Следует ли, например, смириться с тем Судным днем, который

устроили Германии победившие союзные державы, когда организовали

Нюрнбергский процесс и начали проводить различные меры по денацификации? Не

приведет ли это к тому, что немцы переложат ответственность за собственную

историю на плечи других? Но кто в самой Германии имеет право выступать в

роли судьи? С другой стороны, не должен ли эксперимент по нравственному

очищению германской нации закончиться крахом, если в нем участвует Советский

Союз, такая же преступная тоталитарная держава, как и бывшая нацистская

Германия? Как после поражения фашизма нужно относиться к новой угрозе со

стороны коммунизма? Война отодвинулась в прошлое, но на горизонте уже маячит

новый военный конфликт. Освобождение и катастрофа - где начинается одно и

заканчивается другое? Как можно осуществлять демократическое строительство

силами народа, который в своем подавляющем большинстве приветствовал приход

к власти фюрера? Капиталистическая экономическая элита, научная элита - все

они поддерживали нацистский режим. Жива ли еще традиция демократического

гражданского сознания? Поможет ли возрождение немецкого просветительского

идеализма? "Назад к Гете", как предлагает Мейнеке [1], - станет ли это

панацеей от всех бед? Не лучше ли сделать ставку на цивилизующее воздействие

рыночного хозяйства? Оправдана ли надежда, что, если товаров и вправду опять

станет много, это решит проблему нравственного очищения и жизни по истине?

Зачем нужна работа по осмыслению национальной вины, если она отвлекает от

производительного труда? А что, если представление о том, что народ обязан

проделать такую работу, является не только аполитичной фантазией, но и

недопустимым перенесением нормы поведения индивида на коллективного

субъекта?

1 Фридрих Мейнеке (1862-1954) - немецкий историк, профессор

Страсбургского, Фрайбургского, Берлинского (1914-1928) университетов. В

1896-1935 гг. главный редактор журнала "Хисторише Цайтшрифт". С 1948 г.

ректор Свободного университета в Западном Берлине. Автор работ

"Космополитизм и национальное государство" (1908), "Идея государственного

разума в новой истории" (1924), "Происхождение историзма" (1936),

"Германская катастрофа" (1946) и др. Мейнеке критиковал историцизм, считая,

что он порождает релятивизм, и предлагал избрать другой путь (путь Гете,

Ранке и Трельча), который "подталкивает искать и находить вечное в

мгновении, абсолютное - в вечном и индивидуальном" (см.: Реале Д., Антисери

Д. Западная философия. С. 297),

477

Повседневная реальная политика тех лет не позволяла сбить себя с толку

бесчисленными вопросами, а двигалась - в западных зонах - своим успешным с

практической точки зрения путем, и вехами на этом пути были денежная

реформа, объединение западных зон, основание Федеративной Республики и ее

интеграция в западное сообщество - событие, отмеченное знаком уже стоявшей

на пороге "холодной войны". Западная Германия превратилась в открытое

общество, управляемое патриархальными методами. Так в ситуации всеобщей

духовной растерянности началась история процветающего государства Аденауэра.

Многое в тогдашних обстоятельствах проясняют наблюдения Ханны Арендт,

относящиеся к 1950 году, к ее первому после войны посещению Германии. Она

описывает людей, которые живут среди развалин и посылают друг другу открытки

с видами уже не существующих церквей и рыночных площадей, общественных

зданий и мостов. Настроение немцев колеблется между апатией и нерассуждающей

деловитостью, между усердием в мелочах и равнодушием к политической судьбе

всего общества. "Реальность разрушения, окружающая каждого немца,

разрешается у них в умозрительной, но едва ли глубоко укорененной жалости к

самим себе; однако это настроение быстро улетучивается, стоит только

[местным властям] застроить несколько широких улиц уродливыми малоэтажными

домами, которые вполне могли бы располагаться на главной улице какого-нибудь

американского городка". Что сталось с любовью немцев к их стране, спрашивает

Ханна Арендт. Они выползают из своих развалин, жалуются на подлое устройство

мира и, если им голодно и холодно, ворчат: вот она, ваша демократия, которую

вы хотите нам навязать! И с "интеллектуалами" дело обстоит не лучше. Они

точно так же отмахиваются от реальной действительности. "Интеллектуальная

атмосфера проникнута расплывчатыми банальностями, воззрениями, которые

сформировались задолго до нынешних событий и лишь внешне приспособлены к

ним; гнетущее впечатление производит все шире распространяющаяся

политическая глупость" (50). К проявлениям этой "глупости" Ханна Арендт

относит, среди прочего, и особого рода немецкое "глубокоумие" - склонность

искать причины войны, разрушения Германии или убийства евреев не в действиях

нацистского режима, а "в тех событиях, которые привели к изгнанию из рая

Адама и Евы" (45).

478

В контексте ситуации, сложившейся непосредственно после войны,

хайдеггеровское "Письмо о гуманизме" воспринимается как документальное

свидетельство тогдашней всеобщей растерянности. В нем, безусловно,

прослеживается и подмеченная Ханной Арендт "глупость", которая выражается в

"придании (тому или иному феномену) существенности" (Verwesentlichung). Ведь

и Хайдеггер ищет первопричину "плохого конца" пусть не у Адама и Евы, пусть

не у Одиссея (как Адорно и Хоркхаймер в своей книге "Диалектика Просвещения"

[1], опубликованной одновременно с "Письмом о гуманизме"), но все-таки тоже

в седой древности - у Платона и его последователей.

Характеристики

Список файлов учебной работы