Германский мастерер и его время (553387), страница 89

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 89)

личного ходатайства помог сделать карьеру в Англии своему ассистенту д-ру

Броку, еврею. Что касается антисемитизма Хайдеггера - а комиссия прямо

поставила перед Ясперсом этот вопрос, - то Ясперс пришел к такому выводу: "в

двадцатые годы Хайдеггер антисемитом не был", но в 1933 году он, как

показывает дело Баумгартена, "в определенных рамках стал антисемитом" [3].

1 См.: Платон. Государство. 496d.

2 В письме от 1 марта 1948 г. Ясперс пишет: "Когда в 1945 году миновала

опасность национал-социалистской цензуры, я ждал от Вас письма, которое

объяснило бы мне непонятное. Поскольку с 1933 года Вы, не сказав ни слова,

перестали встречаться со мной, а потом и писать, я надеялся, что Вы

воспользуетесь возможностью и откровенно объяснитесь" (Переписка. С. 237).

3 Отзыв Ясперса цит. по изд.: Хайдеггер/Ясперс. Переписка. С. 365.

Решающее влияние на окончательное решение университетского ученого

совета оказали следующие строки из отзыва Ясперса: "В нашей ситуации к

воспитанию молодежи следует подходить с величайшей ответственностью. Нужно

стремиться к полной свободе преподавания, но нельзя устанавливать ее сразу.

Стиль мышления Хайдеггера, который

449

кажется мне по сути несвободным, диктаторским, некоммуникативным, будет

ныне роковым в его преподавательском воздействии. Стиль мышления

представляется мне куда более важным, чем содержание политических суждений,

агрессивность которых способна легко менять свое направление. Пока в

преподавателе не произойдет подлинного возрождения, которое будет заметно в

творчестве, его, на мой взгляд, нельзя допускать к молодежи, ныне почти

беззащитной внутренне. Сначала молодежь должна прийти к самостоятельному

мышлению" [1].

Итак, Ясперс в своем отзыве не ограничился оценкой внешних проявлений

приверженности Хайдеггера национал-социализму, но заявил, что сам стиль

философского мышления Хайдеггера может нанести вред необходимому процессу

политико-нравственного возрождения Германии.

Основываясь на этом заключении, ученый совет 19 января 1946 года

порекомендовал французской военной администрации лишить Хайдеггера права

преподавания и уволить его из университета, сохранив за ним уменьшенную

пенсию. Военная администрация в конце 1946 года согласилась с этим решением

и даже еще более его ужесточила, вообще отменив с 1947 года пенсионные

выплаты Хайдеггеру [2]. Правда, уже в мае 1947 года последняя мера была

аннулирована.

1 Отзыв Ясперса цит. по изд.: Хайдеггер/Ясперс. Переписка. С. 366.

2 Речь идет о пенсии университетского профессора; пенсию

государственного служащего Хайдеггер продолжал получать. См.:

Хайдеггер/Ясперс. Переписка. С. 369-370.

Этому жесткому решению, как уже упоминалось, предшествовало изменение

отношения к Хайдеггеру в университете и в военной администрации. Еще в

начале осени Хайдеггер мог надеяться, что разбирательство закончится для

него благополучно. Ведь даже французские власти, хотя уже приняли решение о

конфискации его квартиры, в тот момент были настроены к нему довольно

доброжелательно; он был отнесен к категории "находящихся в резерве"

(disponibel), то есть считался человеком, скомпрометировавшим себя в

незначительной степени, который скоро может быть вновь восстановлен в своей

должности.

Но противников реабилитации Хайдеггера тревожили прежде всего сообщения

и слухи о том, что Фрайбург и Тодтнауберг стали настоящими местами

паломничества для французских интеллектуалов. Поговаривали даже, что на

октябрь 1945 года намечена встреча между Хайдеггером и Сартром. Утверждали,

будто Хайдеггеру уже предложили - с

450

официальной стороны - прокомментировать для французских газет нынешнее

положение в Германии. Так ли это было в реальности, мы скоро увидим; но уже

одних слухов хватило, чтобы изменить ситуацию. Воспользовавшись ими,

противники Хайдеггера, и прежде всего Адольф Лампе, в ноябре добились

возобновления расследования и потребовали более жесткого решения. Аргументы

Лампе сводились к следующему: если Хайдеггер полагает, что именно он призван

"сказать разъясняющие и указующие путь слова", значит, этот человек либо

безответственно отрицает свою вину, заключающуюся в том, что в свое время он

"посредством брутального властного вмешательства поставил наш университет на

путь национал-социализма", либо остается "в поистине ужасающей степени

оторванным от действительности". В том и в другом случае этого философа

следует, наконец, лишить возможности оказывать воздействие на умы.

Так и получилось, что университет и французская военная администрация

заняли более жесткую позицию в отношении Хайдеггера именно в тот момент,

когда начинался второй великий взлет его популярности - теперь уже на

французской культурной сцене.

Влияние идей Хайдеггера во Франции впервые стало прослеживаться в

начале тридцатых годов в связи с тем духовным течением, которому уже в конце

двадцатых Жан Валь [1] и Габриэль Марсель [2] дали название

"экзистенциализм". В 1929 году во Франции был опубликован новый перевод

сочинений Кьеркегора, и Жан Валь, высказываясь по поводу этого издания,

определил понятие "экзистенции" так: "Экзистировать значит: совершать выбор;

не проявлять равнодушия; находиться в становлении; быть единичным и

субъективным; бесконечно заботиться о себе самом; сознавать себя грешником;

стоять перед Богом".

1 Жан Валь (1888-1974) - французский философ, с 1927 г. профессор

Сорбонны; своими публикациями одним из первых сделал немецкую

экзистенциальную философию известной во Франции.

2 Габриэль Оноре Марсель (1889-1973) - французский философ, драматург,

театральный и музыкальный критик; с его именем связано возникновение

экзистенциализма во Франции. Автор работ "Метафизический дневник" (1927),

"Онтологическое таинство и конкретное приближение к нему" (1933), "Люди

против человеческого" (1951), "Человек, ставший проблемой" (1955) и др.

451

"Новое мышление" во Франции тридцатых годов определялось двумя идеями,

которые резко контрастировали с картезианством. Одной из них была идея

"экзистенции", понимаемой как телесное, конечное, расщепленное бытие,

которое не имеет никакого несущего основания. Согласно этой идее, ни

картезианский рационализм, ни бергсоновская интуиция не могут указать путь к

обретению подлинной защищенности. Действительность утратила свой

"компактный", гарантированный смысл, и человек ощущает себя брошенным среди

разных возможностей, между которыми он должен делать выбор. А значит, он

может стать виновным. Таким образом, идея экзистенции кладет конец фантазиям

о панлогизме мира. Идея экзистенции была связана с идеей непредрешенности

(Kontingenz). Согласно этой второй идее, отдельный человек осознает себя как

воплощение выпавшей ему на долю случайности - в буквальном смысле. Ему

"выпало на долю" определенное тело и вместе с этим телом - определенное

положение в пространстве и времени. Человеку не подвластны такие вещи, а

значит, он не властен изменить и большую часть прочих вещей. С человеком

всегда что-то "делается" - и он не властен здесь что-то изменить - еще

прежде, чем он получает возможность сделать что-то с самим собой. Идея

непредрешенности означает: того, что имеется, могло бы и не быть. Человек

более не может быть уверен в существовании какого бы то ни было высшего

замысла, а если он все-таки уверует в таковой, ему придется перепрыгнуть

через кьеркегоровскую бездну.

Идея непредрешенной экзистенции с самого начала подразумевала и идею

радикально понимаемой свободы. Для христианского направления в

экзистенциализме свобода означает заложенную в человеке возможность сделать

выбор против Бога и Абсолюта. То есть порвать все связи между собой и Богом,

собой и абсолютными ценностями. Для нехристианского же экзистенциализма

свобода означает "вытолкнутость" человека в пустоту.

На формирование той французской экзистенциалистской среды (против нее,

кстати, боролся уже цитировавшийся нами Жюльен Бенда), в которой мистические

интерпретации вот-бытия, децизионизм с упором на идею Божественного

милосердия, абсурдизм и нигилизм встречались на общей почве

антикартезианства, оказало влияние еще одно духовное течение -

феноменология. В двадцатые годы во Франции открыли Гуссерля и Шелера.

452

Если экзистенциализм сомневается в том, что в человеческой жизни и

культуре имеется некая a priori гарантированная осмысленность, внутренняя

согласованность, то феноменологический метод дополняет эту идеологию,

помогая ее приверженцам выработать у себя особого рода "осчастливливающее"

внимание к разрозненным феноменам мира. Феноменология стала во Франции

искусством извлекать удовольствие из самого внимания, которое целительно уже

потому, что разрушает представление об осмысленности целого. А кроме того,

феноменология позволяет даже в абсурдном мире насладиться счастьем познания.

Камю объяснил эту взаимосвязь между страстью к феноменологии и страданием от

абсурдности мира в "Мифе о Сизифе": лично для него мышление Гуссерля так

притягательно именно потому, что отказывается от единого объясняющего

принципа и описывает мир в его беспорядочном разнообразии. "Мыслить -

означает заново научиться смотреть, направлять сознание на предметы, ставить

каждый очередной образ, на манер Пруста, в привилегированное положение" [1].

Когда Реймон Арон [2], который учился в Германии и познакомился там с

феноменологией, в начале тридцатых годов рассказал своему другу Сартру о

своих феноменологических "опытах", Сартр мгновенно увлекся новой идеей. Так

значит, спросил он, есть некая философия, позволяющая философствовать обо

всем - вот об этой чашке, о ложке, которой я помешиваю чай, о стуле, об

официанте, ждущем моего заказа? Слухи о феноменологии - а поначалу ничего

кроме слухов о ней до Франции не доходило - побудили Сартра зимой 1933 года

отправиться в Берлин, чтобы там изучать Гуссерля. Позже он скажет о

феноменологии: "Уже много столетий в философии не было и следа столь

реалистического течения. Феноменологи вновь окунули человека в мир, вернули

всю весомость его страхам и горестям, как и его бунтам".

1 Камю А. Счастливая смерть. Посторонний. Чума. Падение. Калигула. Миф

о Сизифе. Нобелевская речь. М.: Фабр, 1993. С. 496 (пер. С. Великовского).

Выделенные курсивом слова в этом переводе отсутствуют, но есть в другом:

Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989. С. 240.

2 Реймон Арон (р. 1905) - французский социолог, участник Сопротивления,

политический редактор и обозреватель газеты "Фигаро" (с 1947 г.),

руководитель кафедры социологи в Сорбонне (с 1956 г.), член Академии

моральных и политических наук (с 1963 г.). Один из создателей теории

"единого индустриального общества".

В этой экзистенциалистско-феноменологической среде с начала тридцатых

годов начинает оказывать свое влияние и философия Хайдеггера.

В 1931 году во французских философских журналах появились доклады

Хайдеггера "О существе основания" и "Что такое метафизика?". Это были первые

переводы его работ. В 1938 году за ними последовал сборник избранных

произведений Хайдеггера, в который вошли две главы из "Бытия и времени" (о

заботе и о смерти), одна глава из книги "Кант и проблема метафизики" и

статья "Гельдерлин и сущность поэзии".

453

Однако своей популярностью у парижской интеллигенции Хайдеггер был

обязан не столько этим немногочисленным переводам, сколько легендарным

лекциям о Гегеле, которые читал в 1934-1938 годах русский эмигрант Александр

Кожев [1].

Роже Каюа [2] позже говорил об "абсолютно необычном интеллектуальном

господстве" Кожева "над целым поколением". Батай [3] вспоминал, что каждая

встреча с Кожевым оставляла его "сломленным, перемолотым, убитым десять раз

подряд: подавленным и прижатым к земле". Реймон Арон включал Кожева в число

трех истинно великих умов (наряду с Сартром и Эриком Вейлем), с которыми ему

довелось встретиться в своей жизни.

1 Александр Кожев (Кожевников; 1902-1968) - философ-неогегельянец.

Учился в Германии у К. Ясперса. С 1933 г. профессор Сорбонны. Лекции Кожева

Характеристики

Список файлов учебной работы