Германский мастерер и его время (553387), страница 84
Текст из файла (страница 84)
сообщил темы своих предполагаемых выступлений, но так много раз переносил
сроки приезда, что в конце концов, когда война перешла в заключительную
стадию, осуществление этих поездок стало делом нереальным.
В начале апреля 1936 года по приглашению Итальянского института
германистики Хайдеггер приехал в Рим. Первоначально планировалось, что он
прочтет несколько докладов в Риме, Падуе и Милане. Однако Хайдеггер решил
ограничиться Римом, пробыл там десять дней и выступил перед большой
аудиторией с докладом на тему "Гельдерлин и существо поэзии". На докладе
присутствовал и Карл Левит, который, несмотря на свое положение эмигранта,
получил приглашение от итальянской стороны. В своей автобиографии Левит
описал эту встречу с бывшим учителем.
После доклада Хайдеггер проводил супругов Левит до их маленькой
квартирки и был "явно смущен бедностью... обстановки". На следующее утро обе
семьи отправились на прогулку во Фраскати и Тускул. Стоял солнечный день, но
в общении то и дело возникали какие-то заминки и трудности. Особенно
"болезненной" эта встреча, как кажется, была для Эльфриды. У Хайдеггера на
груди красовался партийный значок. Левит: "... ему (Хайдеггеру. - Т.Б.),
очевидно, и в голову не пришло, что эта свастика была неуместна, когда он
проводил день в моем обществе". Хайдеггер вел себя по-дружески, но старался
избегать любого намека на нынешнюю ситуацию в Германии. Левит же, которому
именно из-за этой ситуации пришлось уехать за границу, постоянно возвращался
к неприятным для Хайдеггера темам. В конце концов он заговорил о дискуссии в
швейцарских журналах, которая разгорелась за несколько недель до того в
связи с цюрихским докладом Хайдеггера.
424
Генрих Барт, брат знаменитого теолога, опубликовал в "Нойе Цюрихер
Цайтунг" обзор доклада "Исток художественного творения", прочитанного
Хайдеггером 20 января 1936 года, и начал свою рецензию следующим замечанием:
"Мы, очевидно, должны почитать за честь тот факт, что Хайдеггер берет слово
в демократическом государстве, ведь он - по крайней мере, некоторое время -
считался одним из философских лидеров новой Германии. Правда, многим еще
памятно, что книгу "Бытие и время" Хайдеггер "в почитании и дружбе" посвятил
еврею Эдмунду Гуссерлю, а свое толкование Канта навсегда связал с памятью
полуеврея Макса Шелера. Первая работа вышла в 1927 году, вторая - в 1929-м.
Люди, как правило, никакие не герои - это относится и к философам, хотя,
конечно, бывают исключения. Поэтому едва ли можно требовать, чтобы человек
плыл против течения; и все же определенная ответственность перед собственным
прошлым повышает престиж философии, которая ведь не просто наука, а когда-то
слыла мудростью".
Эмиль Штайгер [1], тогда еще приват-доцент, с возмущением ответил на
этот выпад: Барт, видимо, не будучи в состоянии на равных полемизировать с
Хайдеггером, состряпал "политический донос", чтобы раз и навсегда опорочить
его философию. Но Хайдеггер как мыслитель стоит "в одном ряду с Гегелем,
Кантом, Аристотелем и Гераклитом. И осознав это, люди будут жалеть, что ему
вообще приходилось заниматься повседневными проблемами, потому что всегда
трагично, когда происходит смешение разных сфер; восхищаясь им, люди не
позволят сбить себя с толку - точно так же, как образ прусского реакционера
не мешает им испытывать благоговение перед "Феноменологией духа"". На это
Генрих Барт ответил, что нельзя "разделять непроходимой пропастью
философское и человеческое, мышление и бытие".
1 Эмиль Штайгер (р. 1908) - швейцарский литературовед, профессор (с
1943 г.) университета в Цюрихе. Основоположник (наряду с В. Кайзером) "школы
интерпретации", которая рассматривает художественное произведение вне
обстоятельств его возникновения как специфический феномен человеческого
сознания, постигаемый с помощью непосредственных впечатлений и толкования
его отдельных аспектов и компонентов в их единстве. Автор работ "Время как
воображение поэта" (1939), "Искусство интерпретации" (1955) и др Переводил
древнегреческих писателей.
Беседуя с Хайдеггером, Левит объяснил, что не может согласиться ни с
политическими нападками Барта, ни с защитой со стороны Штайгера; лично он
считает, что причина хайдеггеровского "перехода на сторону
национал-социализма заключена в самом существе его философии". Хайдеггер
"безоговорочно" согласился с ним и сказал, "что основанием для его
"вовлечения" в политику явилось выдвинутое им понятие "историчности"".
425
Историчность, по Хайдеггеру, открывает горизонт - всякий раз
ограниченный - возможностей действия; в этом горизонте вынуждена двигаться и
философия, если она хочет "владеть своим временем". Хайдеггер, как мы уже
знаем, видел в революции 1933 года шанс, чтобы вырваться из роковой
устроенности (Machenschaft) Нового времени. И даже если ко времени поездки в
Рим бывший фрайбургский ректор уже начал смотреть на вещи по-другому, в
разговоре с Левитом он упорно отстаивал ту точку зрения, что шанс "нового
начала" еще не окончательно упущен - нужно только "продержаться достаточно
долго". Тем не менее, Хайдеггер признался, что в определенной мере
разочарован ходом политического развития в последние годы, и сразу же
возложил на "интеллектуалов" с их вечными колебаниями ответственность за то,
что перелом и прорыв в новую действительность пока не дали результатов,
которых от них ждали. "Не будь эти господа слишком щепетильными, чтобы самим
взяться за дело, все пошло бы по-другому, но я оказался в полном
одиночестве".
Хайдеггер был по-прежнему очарован Гитлером. Он, как и многие другие,
сталкиваясь с чем-то плохим, обычно думал: "Если бы об этом узнал фюрер!"
Карла Левита позиция Хайдеггера разочаровала, но в то же время показалась
вполне типичной: "Для немцев нет ничего легче, чем радикально поддерживать
какую-то идею, а ко всему фактичному относиться индифферентно. Они готовы
игнорировать все отдельные факты, чтобы тем решительнее держаться за свое
восприятие целого и отделять "дело" от "личности"".
Однако по мере того, как Хайдеггер все более дистанцировался от
повседневной политики, его "восприятие целого" утрачивало связь с конкретной
историей. Это можно заметить и по его римскому докладу, где Гельдерлин
изображается как человек, выброшенный в пространство между "намеками богов"
и "голосом народа", в то "Между, что между богами и людьми" (ЕН, 47). На
земле сейчас "ночь богов", то есть боги бежали с земли и пока не вернулись.
Мы живем в "оскудевшее время" и должны - так заканчивает Хайдеггер свой
доклад - выстоять, бок о бок с Гельдерлином, в "Ничто этой ночи", ибо, как
говорит поэт, "... хрупкий сосуд не всегда их вынести может, / Только в
избранный час бога вместит человек. / Сон о них отныне есть жизнь" [1].
1 Гельдерлин Ф. Хлеб и вино (пер. С. Аверинцева).
426
Письмо Карлу Ясперсу, написанное вскоре после поездки в Рим, позволяет
отчасти представить себе тогдашнее настроение Хайдеггера и, в частности,
показывает, что Хайдег-гер-философ ощущал свою близость к Гельдерлину как
"поэту оскудевшего времени": "По правде говоря, мы вправе считать, что
философия, не имея авторитета, находится в превосходной ситуации, ведь
теперь необходимо бороться за нее незаметно" (16.5.1936, Переписка, 232).
Хайдеггер почувствовал, что уже не пользуется, как раньше,
расположением сильных мира сего, по реакции немецкой общественности на тот
самый доклад о Гельдерлине, которому с таким благоговением внимала римская
публика. В журнале "Воля и власть", органе гитлерюгенда, некий д-р Кеницер
позволил себе заметить, что молодежь знает Гельдерлина "во всем его
своеобразии лучше... чем профессор Хайдеггер". Хайдеггера эти слова задели
больше, чем можно было ожидать от человека, внутренне настроившегося на
гельдерлиновскую "ночь богов". Он с возмущением писал одному из сотрудников
другого национал-социалистского журнала: "Если, как утверждает в "Воле и
власти" некий известный Вам господин, моя статья о Гельдерлине по сути своей
чужда гитлерюгендовцам, мы вряд ли можем многого ожидать от такого рода
"немцев". Впрочем, один фюрер СС с большим стажем, который хорошо знает
ситуацию в Марбурге, сообщил мне, что вышеупомянутый господин д-р К. еще
летом 1933 года разгуливал по Марбургу как социал-демократ, зато теперь стал
большой шишкой в ФБ [1
1 "Фелькишер беобахтер" - ежедневная газета, официальный орган НСДАП.
Не столь безобидным, как критические нападки в журнале гитлерюгенда,
был другой неприятный процесс, начавшийся вскоре после возвращения
Хайдеггера из Рима. 14 мая 1936 года ведомство Розенберга направило в
мюнхенский филиал Национал-социалистского союза доцентов запрос относительно
того, как там "оценивают личность профессора д-ра Мартина Хайдеггера".
Хуго Отт уже в наше время исследовал подоплеку этого события.
Оказалось, что в ведомстве Розенберга постепенно росло недоверие к
Хайдеггеру - отзывы Йенша и Крика сделали свое дело. Одним из поводов для
запроса послужили слухи о лекциях, которые Хайдеггер якобы регулярно читал в
монастыре Бойрон. Его подозревали в "иезуитской" подрывной работе. В письме
ведомства Розенберга Союзу доцентов говорилось: "Его [Хайдеггера] философия
проникнута схоластицизмом, поэтому странно было бы не предположить, что
Хайдеггер может в некоторых местах оказывать немалое негативное влияние и на
национал-социалистов".
427
Это подозрение в тайном клерикализме зародилось именно тогда, когда
Хайдеггер в отзывах на магистерские и докторские диссертации (например,
Макса Мюллера) несколько раз документально зафиксировал свое убеждение в
том, что "христианская" философия по большому счету есть не что иное, как
""деревянное железо", явная нелепица".
Как бы то ни было, информация, предоставленная Союзом доцентов, носила,
видимо, столь неблагоприятный характер, что ведомство Розенберга сочло себя
обязанным 29 мая 1936 года передать досье Хайдеггера в отдел науки Главного
управления имперской безопасности. В итоге Служба безопасности (СД)
установила за Хайдеггером наблюдение. В "Фактах и мыслях" Хайдеггер
рассказывает о том, как во время летнего семестра 1937 года в его семинаре
объявился некий д-р Ханке из Берлина, который показал себя "очень одаренным
и заинтересованным" человеком, а через некоторое время попросил профессора о
личной беседе. В ходе этой беседы, вспоминает Хайдеггер, "он признался, что
не может долее от меня скрывать: он работает по заданию д-ра Шееля [1],
тогдашнего руководителя сектора СД "Юго-запад"" [2] (R, 41).
1 Густав Адольф Шеель (1907-1979) - партийный деятель, группенфюрер СС
(с 1943 г.), доктор медицины. В 1936 г. возглавил Национал-социалистский
союз студентов (НССС) и получил звание имперского руководителя студентов. С
мая 1941 г. высший руководитель СС и полиции Альпенланда, с ноября 1941 г.
имперский наместник Зальцбурга. При этом за ним осталось и руководство НССС.
После войны к суду привлечен не был, с 1947 г. работал практикующим врачом в
Гамбурге.
2 Этот эпизод описан также в письме Хайдеггера Ясперсу от 8 апреля 1950
г.: "Я вел тогда семинар по Ницше, обсуждали проблему "бытия и видимости".
Некий д-р Ханке, чрезвычайно одаренный, представившийся как ученик Ник.
Гартмана, участвовал в работе. В первые недели он под впечатлением моего
изложения... пришел ко мне и заявил, что должен по секрету кое в чем
признаться: он - осведомитель СД по сектору Юг (Штутгарт) и хочет мне
сообщить, что я там на первом месте в черном списке. Когда началась война,
д-р X. вышел из СД и погиб во французской кампании" (Хайдеггер/Ясперс.
Переписка. С. 276-277).
Выходит, Хайдеггер знал, что находится под наблюдением, когда в лекциях
о Ницше критиковал биологизм и расизм, а значит, нельзя не согласиться с
тем, что в этом случае он проявил личное мужество. Именно так воспринимали
его критические высказывания и тогдашние слушатели лекций. Тем более их
удивляло, что Хайдеггер, в отличие от других профессоров, всегда соблюдал
гитлеровский церемониал приветствия.
428
В "Фактах и мыслях" Хайдеггер пишет, что с середины тридцатых годов
высшие партийные инстанции всячески препятствовали его философской работе и
даже пытались исключить его из научной жизни. Например, все было сделано для
того, чтобы он не принимал участия в международном Декартовском конгрессе в
Париже, в 1937 году. Только благодаря вмешательству французского оргкомитета
конгресса ему в самый последний момент предложили присоединиться к немецкой
делегации. "Все было проделано в такой форме, что для меня оказалось
невозможным поехать в Париж с немецкой делегацией" (R, 43).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
