Германский мастерер и его время (553387), страница 81
Текст из файла (страница 81)
Хайдеггер, опьяненный своей новаторской исследовательской работой и
торжествовавший, потому что ему удалось-таки соорудить плот, как-то упустил
из виду вздымавшиеся в открытом море волны. Это было забвением бытия. Сам же
Хайдеггер не хотел совершать подобной ошибки и потому, вопрошая о бытии, тем
самым постоянно напоминал себе о переменчивости судьбы.
1 Китаро Нисида (1870-1945) - японский философ-идеалист, основатель так
называемой киотской школы; автор работ "Самосознающая система общего"
(1920), "Определение небытия в самосознании" (1931), "Основной вопрос в
философии" (1933). Истолковывал Небытие с позиций учения дзэн - как
всеобъемлющий универсум, который, "будучи всем, сам есть ничто". Согласно
его основной философской концепции, истинное бытие постигается интуитивно
благодаря особому "способу рассмотрения вещей", или "способу осознания
себя", позволяющему преодолеть противоположность объективного и
субъективного.
Однако на самом деле, как заметил Карл Левит в одной критической статье
по поводу хайдеггеровских лекций о Ницше, это еще большой вопрос, кто из них
двоих, Хайдеггер или Ницше, мыслил более радикально и открыто, а кто пытался
укрыться под "перекрытиями" общих понятий. Ведь все-таки для Ницше его
всеохватная концепция "дионисийской" жизни была отнюдь не прочным арочным
перекрытием, не "несущей опорой", а, напротив, той бездной, что грозит
поглотить все наши "аполлоновские" постройки, возводимые с целью самозащиты.
Может быть, именно Ницше мог бы предъявить Хайдеггеру упрек в том, что тот
недостаточно радикально преодолевал свою потребность в надежном укрытии.
Может, хайдеггеровское "бытие" показалось бы ему всего лишь декорацией в
духе Платона - большим миром на заднем плане, само присутствие которого
защищает и укрывает в потаенности наш маленький мир.
Анализируя доктрину "вечного возвращения того же самого", Хайдеггер
внезапно заговаривает о том, что Ницше утаил лучшие свои прозрения,
поскольку не нашел "места для [их] развертывания" (N I, 264). И цитирует
слова Ницше: "Едва поделившись с кем-то своими познаниями, человек перестает
любить их так, как любил прежде".
Хайдеггер с таким пониманием комментирует молчание Ницше, что мы сразу
же догадываемся - он говорит здесь и о себе самом: "Если бы мы знали только
то, что опубликовал сам Ницше, то не имели бы ни малейшего представления об
идеях, к которым он уже пришел, которые разрабатывал и о которых постоянно
думал, но которые до поры придерживал. Только ознакомление с его рукописным
наследием впервые дало возможность составить отчетливую картину" (N I, 266).
409
Когда Хайдеггер писал эти строки, сам он работал над рукописью, которую
"до поры придерживал", продумывал мысли, время для обнародования которых,
как он полагал, еще не пришло. Рукопись называлась "К делу философии" и
имела подзаголовок: "О событии".
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Философский дневник Хайдеггера: "К делу философии". Хайдеггер
перебирает философские четки. Большая шарманка. Малые небесные странствия.
Словообилъное немотствование.
"Официальная" версия хайдеггеровской концепции бытия около 1938 года
сводилась к следующему: "Бытие есть отказ..." Бытие ускользает, если мы
хотим непосредственно его ухватить. Ибо все, что мы "ухватываем", именно
из-за этого "ухватывания" превращается в нечто сущее. В предметы, которые мы
можем ввести в систему нашего знания или систему наших ценностей, можем
распределить по неким рубрикам, расчленить на составные части, использовать
в качестве масштаба, сделать именами нарицательными и пустить в дальнейший
оборот. Все это не есть бытие, но все это существует потому, что мы
находимся в определенном отношении к бытию. Это отношение - открытый
горизонт, в котором нам встречается все сущее. И смысл вопроса о бытии вовсе
не в поисках Высшего Сущего, некогда именовавшегося Богом, а в том, что
вопрос этот должен создать дистанцию, которая позволяла бы нам осознавать
наше отношение к бытию. Однако характер этого осознания меняется. Человек
замечает, что по отношению к миру он "свободен", что в нем самом открылось
"свободное пространство".
В лекциях о Ницше имеется один темный намек, который наводит нас на
след другой версии хайдеггеровского вопроса о бытии. "Как только человек,
смотрящий на бытие, позволяет последнему захватить его, он оказывается
выдвинутым "поверх" себя, то есть как бы распростертым между собой и бытием,
пребывающим вне себя. Это состояние выдвинутости-поверх-себя и
привлеченности-к-самому-бытию есть "эрос"" (N I, 226).
410
Заметки "К делу философии", которые писались между 1936 и 1938 годами и
тогда не предназначались для публикации, - единственный документ,
посвященный этому философскому эросу. Хайдеггер хочет оказаться "выдвинутым
"поверх" себя". Выдвинутым какой силой? Силой собственных мыслительных
упражнений. Выдвинутым, чтобы приблизиться к чему? На этот вопрос трудно
ответить, если не впутывать в игру представления о Боге христианского
Запада. И все же в заметках постоянно идет речь о Боге - правда, о таком,
какого христианская традиция еще не знает. Этот Бог возникает из бытийного
мышления. Бог, Который, согласно представлениям верующих, сотворил бытие из
Ничто, у Хайдеггера Сам сотворен из Ничто. Его вызывает экстатическое
мышление.
Читая "К делу философии", мы словно становимся свидетелями того, как
Хайдеггер посредством горячечных понятий и литании из отрывочных фраз
переводит себя в "иное состояние". Эти заметки - лаборатория, где
изобретается новый способ говорения о Боге. Хайдеггер ставит эксперименты
над самим собой, чтобы выяснить, возможно ли создать религию, не имеющую
положительного учения.
Сначала Хайдеггер действует, следуя классическим образцам учреждения
новых религий: "изобретение" Бога начинается с инсценировки "сумерек богов".
Ложные боги должны исчезнуть, ибо нужно прежде всего освободить место для
истинного Бога. С этой целью Хайдеггер повторяет свою (уже известную нам)
критику мышления Нового времени. Суть его критики сводится к тому, что Бог
тоже стал одним из предметов, доступных для рассудка или воображения. Но
поскольку такого рода представления о Боге в Новое время поблекли, их место
заняли эрзац-представления - о высшем благе, "первопричине" или о смысле
истории. Все это должно исчезнуть, ибо относится к сущему, Бытие же сможет
показать себя лишь после того, как сущее будет "повержено и опрокинуто".
Итак, хайдеггеровские упражнения в мышлении о бытии начинаются с
опустошения. Таким же образом надеялись познать своего Бога Мастер Экхарт и
Якоб Беме: они полагали, что Он наполняет Своей действительностью только
опустошенные сердца.
Какой же Бог приходит в опустошенное мышление Хайдеггера? Философ очень
осторожно приоткрывает свою тайну. "Отважимся на непосредственное слово...",
- пишет он; и далее: "Бытие есть трепет перед божествованием (die
Erzitterung des Gotterns)" (GA 65, 239).
411
Слова... Мог ли Хайдеггер думать о чем-то, когда писал подобные фразы?
Он пытался - и изложил свои мысли на многих сотнях страниц. Однако Богу или
Бытию (с ипсилоном или без) очень трудно показать себя, когда они не могут
показать себя в качестве "нечто". Ведь, как известно, любое мышление в
представлениях начинается с вопроса: "чем является то-то или то-то?", а как
раз мышление о бытии, по Хайдеггеру, не должно задавать подобных вопросов. В
иудейской религии, запрещающей изображать Бога, Бог все-таки является
чем-то, ибо может сказать о Себе "Я": "Я тот, кто Я есмь". Но
хайдеггеровское бытие не есть трансцендентная "я-сущность", "я-образность"
(Ichartigkeit). Оно - не то, что противостоит присутствию, а то, что с ним,
присутствием, происходит. Чтобы избежать представления о Боге как о
субстанции, Хайдеггер говорит о божествовании, понимая под этим некое
событие, которое заставляет нас трепетать. То есть нет Бога или богов, а
есть - божествование. Сталкиваясь с божествованием, мы не только трепещем,
но переживаем целый регистр различных настроений: "страх, настороженность,
растроганность, восторг, робость". Из этой "руды" "осново-настроев"
(Grundstimmungen) "существенное мышление" добывает свои идеи и положения.
"Если же осново-настрой отсутствует, то все превращается в натужный перестук
понятий и словесных оболочек" (GA 65, 21).
Хайдеггер заполняет страницу за страницей своими мыслями о бытии,
однако поскольку "осново-настрои", как он сам подчеркивает, посещают его
редко и лишь на какие-то мгновения, его записи чаще всего не вытекают из
настроений, а, наоборот, делаются для того, чтобы спровоцировать нужный
настрой. На подобное провоцирование, по сути, и нацелена литания, о чем не
мог не знать отпавший от католицизма Хайдеггер. Составление заметок "К делу
философии" имело для Хайдеггера такое же значение, какое для человека
верующего может иметь чтение молитв с перебиранием четок. Отсюда и
формализованные повторения, напоминающие звуки шарманки, которые кажутся
монотонными только тому, кого они не трогают и, соответственно, не
"заставляют измениться". А Хайдеггеру важно было найти силу, способную
изменить человека, и здесь шарманочная монотонность высказываний могла бы
сыграть весьма существенную роль. Ведь что такое монотонные высказывания,
как не высказывания, которые уже не говорят ничего нового и в которых
поэтому может угнездиться немотствование? А "погружение в немотствование"
(Erschweigung) Хайдеггер называет ""логикой" философии", насколько она хочет
приблизиться к Бытию (GA 65, 78). Значит, не стоит удивляться тому, что
Хайдеггер в одной из своих лекций о Ницше на примере Заратустры объясняет:
люди, не захваченные бытием, могут воспринимать учение только под монотонные
звуки арфы или шарманки (N I, 310). Говоря это, он, очевидно, имел в виду и
самого себя. Он видел в наигрышах шарманки метод словообильного
немотствования.
412
Во введении к заметкам Хайдеггер предупреждал: "Здесь ничего не
описывается и ничего не объясняется; здесь говорение не противостоит тому, о
чем говорится, но само есть сутепроявление Бытия (die Wesung des Seyns)" (GA
65, 4). У Хайдеггера говорит Бытие - как прежде, у Гегеля, говорил Мировой
Дух. Это смелое утверждение, и так откровенно Хайдеггер высказывал его
только в своих тайных записях.
Но как именно говорит Бытие? Вся эта торжественная литания говорения,
это невнятное бормотание о "фуге истины Бытия", и о "трепетании его
сущности", и о "высвободившейся мягкости, обусловленной непосредственной
близостью божествования Бога богов" (GA 65, 4) - весь этот метафизический
дадаизм, с точки зрения семантического содержания, не дает ничего. Что,
впрочем, уже само по себе является немаловажной информацией о Боге, который
все время ускользает и за которым мысль хочет последовать (которого хочет
мыслить) именно в этом ускользании (Entzug). "Заметки" Хайдеггера, поскольку
они напрямую обращаются к бытию, представляют собой выражение такого
мышления, которое страдает от ускользания Бога. У последователей Хайдеггера
этой проблемы уже не будет. Они предпочтут мыслить суше и трезвее.
Пока Хайдеггер занимается деструкцией философской традиции, его мысли
остаются (даже и в дневниковых заметках) точными и ухватистыми - что, в
общем, неудивительно, поскольку здесь у них есть предмет, который можно
схватить. Но вот пустота, которая возникает и должна возникнуть после
подобной деструкции, так ничем и не заполняется. События нового наполнения
не происходит.
Это было бы еще полбеды, если бы Хайдеггер мог вернуться к вере. Однако
он хочет, чтобы "событие наполнения" было произведено мыслью. Он более не
занимает ту позицию, которую изложил в своем марбургском докладе
"Феноменология и теология" 1927 года. Тогда Хайдеггер - вполне в духе Лютера
- проводил строгое разграничение между мышлением и верой. И говорил, что
вера - это не подвластное человеку событие, при котором Бог вторгается в
жизнь. Мышление способно лишь зафиксировать место такого вторжения. Само же
божественное событие не входит в его сферу.
413
И, тем не менее, в своем философском дневнике Хайдеггер берется за этот
честолюбивый проект: он хочет пережить реальное присутствие Божественного
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
