Германский мастерер и его время (553387), страница 102

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 102)

Герхард Штрооман открыл этот санаторий в начале двадцатых годов, в здании,

построенном в стиле модерн, где раньше находилось казино. Штрооман был

врачом того же типа, к которому принадлежал надворный советник Беренс,

персонаж "Волшебной горы" Томаса Манна. Склонный к интригам, деспотичный, от

природы наделенный харизмой, которой и должен обладать курортный врач,

Штрооман предлагал своим состоятельным пациентам, съезжавшимся со всей

Европы, курс лечения, при котором основное внимание уделялось

терапевтическому воздействию "творческого духа". Творческих людей не только

приглашали со стороны, их было немало и среди самих пациентов. Здесь,

например, лечились Эрнст Толлер, Генрих Манн, Карл Кереньи, а приглашали в

двадцатые - тридцатые годы всех, кто сделал себе имя и добился авторитетного

положения в духовной сфере. После войны Штрооман сумел возобновить эту

традицию. В 1949 году он ввел в обиход так называемые "вечера по средам",

которые регулярно устраивались до 1957 года. На этих вечерах, собиравших все

больше публики и вызывавших все больший интерес со стороны средств массовой

информации, обсуждались "великие духовные проблемы современности". Ученые,

деятели искусств, политики выступали с докладами и отвечали на вопросы

присутствовавших, которые благодаря таким дискуссиям могли ощущать себя

частью духовной элиты. В пятидесятые годы самым известным местом, где

практиковался "жаргон подлинности", бесспорно был санаторий "Бюлерхеэ".

Подтверждением тому не в последнюю очередь служат и личные записи Штроомана,

касающиеся вечеров с участием Хайдеггера: "Хайдеггер... выступал в

"Бюлерхеэ" четыре раза, и каждый раз его доклад, само его появление на

кафедре вызывали совершенно исключительный ажиотаж - такой бурной реакцией

слушателей не мог бы похвастаться никто другой из наших современников... Но

кто способен остаться равнодушным к сметающей все преграды могучей силе его

мышления и знания, силе, которая в каждом слове проявляет свой новаторский,

творческий характер и свидетельствует о существовании еще неоткрытых

источников?" Вечера с участием Хайдеггера восприни-

514

мались "как праздник, как насквозь прокаливающее пламя. Слово замирало

на устах. Если же все-таки завязывалась дискуссия, это подразумевало

величайшую ответственность, но и крайнюю опасность". Публика в "Бюлерхеэ" -

та самая, что брала на себя "величайшую ответственность" и подвергалась

"крайней опасности", - состояла из богатых баден-баденских рантье,

промышленных воротил, банкиров, замужних дам, чиновников высокого ранга,

политиков, зарубежных знаменитостей и немногих студентов, которых легко было

отличить от других по их скромной одежде. Здесь-то и читал свои доклады

Мартин Хайдеггер, иногда, сверх того, вступая в дискуссии, - например, с

афганским министром культуры он как-то раз поспорил об абстрактном искусстве

и о значении слова "уступать, допускать" (einraumen). В другой раз речь

зашла о поэзии и ритме. Хайдеггер прокомментировал чьи-то слова, сказав, что

ритм в жизни и поэзии есть "игра взаимодействия между Откуда и Куда"

(Widerspiel des Woher und Wozu) [1]. Публика растерялась, Хайдеггера

попросили пояснить свою мысль. Кто-то невежливо крикнул: "К чему вообще

всегда все объяснять!" Хайдеггер на это ответил: "Вы заблуждаетесь - мы

здесь хотим не объ-яснять, а про-яснять!" Дискуссия продолжалась еще

некоторое время, потом стала затухать. И вдруг возглас: "Вы позволите теперь

и даме кое-что сказать - чтобы разрядить обстановку?!" Все смущенно молчат.

Секретарша Штроомана собирается с духом и цитирует индийскую пословицу:

"Тот, кто понял тайну колебаний, понимает все". Другая дама соглашается с

ней и говорит, что поэт не в силах сам создать божественный образ, он лишь

ткет покрывало, за которым этот образ угадывается. Теперь в зале снова

воцаряется оживление, потому что дама, которая только что выступала, весьма

привлекательна. "А возможно ли вообще существовать без произведений

искусства?" - кричит кто-то; другой голос: "Лично я прекрасно обхожусь без

них". Третий недовольно бурчит, что стремление "попасть в ритм и оставаться

в нем", о котором здесь только что спорили, есть чистейшей воды дадаизм и

для довершения картины не хватает лишь, чтобы мы, отказавшись от

членораздельной речи, перешли на лепет. Поднимается гвалт, теперь все

пререкаются еще громче и с большим раздражением. Но

1 Ср.: "Ритм, ###, между прочим, - это не поток и не течение, а

слаженность. Ритм есть та покоящаяся основа, которая вносит лад в движение

танца и пения и тем дает им успокоиться в себе. Ритм наделяет покоем"

(Слово. ВиБ. С. 308).

515

уже начинается следующий номер программы. На подиум выходят Густав

Грюдгенс [1] и Элизабет Фликеншильдт, чтобы разыграть скетч на тему "Дух

современной сцены". Хайдеггер покидает зал, не дождавшись конца

представления...

В конце пятидесятых годов сложилась традиция завершать "вечера по

средам" "утренниками", которые устраивались на следующий день. Однажды

Хайдеггер уехал сразу после вечернего выступления, но его брат остался.

Некая дама, видимо, приняв Фрица за Мартина, спросила его, что он думает о

Мао Цзэдуне. Хитроумный Фриц ей ответил: Мао Цзы - постав Лао-Цзы [2].

1 Один из ведущих актеров гамбургской труппы, исполнявший, например,

роль Мефистофеля в гетевском "Фаусте".

2 Лао-Цзы - автор древнекитайского даосского трактата "Лао-Цзы" (другое

название "Дао дэ цзин").

К тому времени, когда состоялся этот разговор, хайдеггеровский термин

постав как обозначение технического мира был уже известен во всей Германии.

Впервые Хайдеггер использовал его в Бремене. Но знаменитым это слово стало

только после доклада "Вопрос о технике", прочитанного Хайдеггером в 1953

году в Баварской академии изящных искусств.

С начала пятидесятых Баварская академия неоднократно приглашала

Хайдеггера выступать с докладами. Поначалу в Мюнхене находилось много

активных противников этих приглашений. По этому поводу были даже дебаты в

ландтаге, в ходе которых министр Хундхаммер порицал Академию за то, что она

предоставляет слово Хайдеггеру, "бывшему приспешнику нацистского режима". В

то время как студенты из Вены, Франкфурта и Гамбурга специально приехали в

Мюнхен, чтобы послушать впервые выступавшего там Хайдеггера, Кантовское

общество, очевидно, заботясь о душевном здоровье своих членов, объявило на

тот же вечер альтернативный доклад. Летом 1950-го Хайдеггер вообще едва не

отказался читать этот свой первый мюнхенский доклад. Ему отправили

телеграмму, в которой просили изменить название доклада. Но в текст

телеграммы вкралась ошибка, и на месте слов "название доклада"

(Vortragstitel) стояло "стиль доклада" (Vortragsstil). Хайдеггер решил, что

на него оказывают давление, требуя от него некоего соответствующего

общепринятым нормам "стиля". И с возмущением написал Петцету: "Это, в конце

концов, переходит всякие границы... Не говоря уже обо всем прочем, о самой

манере поведения этих людей, они даже не считают меня способным прочитать

для их академии что-нибудь стоящее. Ничего подобного со мной не

516

случалось за весь гитлеровский период". Когда недоразумение

разъяснилось, Хайдеггер согласился приехать в Мюнхен, но Петцету сказал:

"Все-таки ситуация остается двусмысленной, и это неизбежная дань поставу".

Вечером того дня, когда должен был состояться доклад, публика в буквальном

смысле штурмовала зал Академии. Приглашенных гостей теснили те, кого никто

не приглашал и кто устраивался на принесенных с собою стульях, на ступеньках

и подоконниках, в нишах и проходах. Доклад назывался "Вещь". Речь в нем

опять шла о "единой четверице" мира, но когда Хайдеггер заговорил о

"зеркальной игре едино-сложенности земли и неба, божеств и смертных" (Вещь,

324), присутствовавшему в зале статс-секретарю показалось, что это уже

чересчур, и он, возмущенный, покинул аудиторию, с трудом прокладывая себе

дорогу. Это произошло летом 1950-го, а три года спустя Хайдеггер там же

читал свой доклад "Вопрос о технике". В тот вечер послушать его собралась

вся культурная элита Мюнхена пятидесятых годов. В зале присутствовали Ханс

Каросса [1], Фридрих Георг Юнгер, Вернер Гейзенберг, Эрнст Юнгер, Хосе

Ортега-и-Гассет [2]. Пожалуй, это был самый большой публичный успех

Хайдеггера в послевоенной Германии. Когда Хайдеггер закончил свое

выступление словами (которые мгновенно стали знаменитыми) о том, что

"вопрошание есть благочестие мысли" (Вопрос о технике, 238), благоговейного

молчания не последовало - слушатели поднялись на ноги и раздался гром

аплодисментов. Выступление Хайдеггера восприняли как философскую арию

бельканто, и овации объяснялись тем, что он взял самые высокие ноты, столь

любимые в пятидесятые годы.

1 Ханс Каросса (1878-1956) - немецкий поэт и писатель, врач по

профессии. В 1941 г. был избран президентом профашистского "Европейского

объединения писателей". Автор книг "Военный дневник" (1934), "Год прекрасных

обманов" (1941), "Итальянские зарисовки" (1946), "Неравные миры" (1951) и

др.

2 Хосе Ортега-и-Гассет (1883-1955) - испанский философ, публицист,

издатель. Учился в Германии у Г. Когена и П. Наторпа. С 1910 по 1936 г.

руководил кафедрой метафизики Мадридского университета, с 1936 по 1945 г.

находился в эмиграции. Основал Институт гуманитарных наук (1948), журнал и

издательство "Ревиста де Оксиденте" (1923). Автор работ "Размышления о "Дон

Кихоте"" (1914), "Испания со сломанным хребтом" (1922), "Восстание масс"

(1930), "Вокруг Галилея" (1933), "Идеи и верования" (1940), "История как

система" (1941) и др.

517

Формулируя свои идеи о технике, Хайдеггер отчасти облекал в слова

тайные - впрочем, тогда уже не совсем тайные - страхи своих современников.

Он был не единственным, кто это делал. В эпоху "холодной войны", когда как

бы сама собой напрашивалась мысль о том, что политика это и есть судьба, все

чаще и громче раздавались голоса тех, кто критиковал такую чрезмерную

сосредоточенность на политическом аспекте жизни, как самообман, и говорил,

что в действительности нашей судьбой стала техника. Более того, мы уже не

можем воздействовать на эту судьбу политическими средствами - прежде всего

потому, что цепляемся за унаследованные от прошлого политические понятия,

такие, как "плановая экономика" или "рынок". Конечно, в пятидесятые годы

сказывалась "неспособность" немцев (на которую позже будет жаловаться

Мичерлих [1]) к осмыслению своей общей ответственности за преступления

национал-социализма, о тревожном и страшном прошлом старались забыть, однако

вопреки "экономическому чуду" и азарту строительства нового благоустроенного

общества люди все с большей тревогой думали о будушем нашего

технизированного мира. Этой теме посвящались многочисленные заседания

евангелических академий, она звучала в воскресных речах политиков, широко

обсуждалась на страницах журналов. Ее непосредственным политическим

выражением стало движение "Борьба против атомной смерти". Появился и целый

ряд важных книг, так или иначе связанных с проблемой технизации. Первая

после войны волна интереса к Кафке прокатилась под знаком метафизической

критики техники и жестко управляемого мира. Гюнтер Андерс в 1951 году

приобрел известность благодаря своему эссе "Кафка, за и против", где он

изобразил Кафку как поэта, который пришел в ужас от "сверхвластия

овеществленного мира" и превратил этот ужас в "священный" страх; как своего

рода мистика технической эпохи. В 1953 году появилось немецкоязычное издание

"Прекрасного нового мира" Одцоса Хаксли [2], бестселлера пятидесятых годов.

Этот роман - кошмарное видение некоего мира, в котором людей создают в

пробирках, заранее программируя их на ощущение счастья и на их будущую

профессию; мира, судьба которого заключается в том, что он не может иметь

никакой судьбы, и который складывается в тоталитарную систему - без всякого

воздействия со стороны политики, только за счет

1 Имеется в виду Александр Мичерлих, автор книги "На пути к обществу

безотцовщины. Идеи к социальной философии" (A. Mitscherlich. Auf dem Weg zur

vaterlosen Gesellschafi. Ideen zur Sozialphilosophie), опубликованной в

Мюнхене в 1963 г.

2 Антиутопия английского писателя Оддоса Хаксли (1894-1963) "Прекрасный

новый мир" впервые была опубликована в 1932 г.

518

технического развития. В том же году вышла книга Альфреда Вебера [1]

"Третий или четвертый человек". Она вызвала большой интерес, так как в ней

страшная картина будущей технической цивилизации людей-роботов описывалась

языком научной социологии и философии культуры. Кроме того, книга давала

Характеристики

Список файлов учебной работы