Германский мастерер и его время (553387), страница 105

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 105)

написал он Кестнеру, - что я по-прежнему буду позволять себе кое-что думать

о "Греции", не видя ее. Я сейчас должен думать о том, как удержать стоящее

перед моим внутренним взором в подобающих словах. Добиться необходимой для

этого сосредоточенности скорее всего будет легче в родных местах"

(21.2.1960, BwHK, 43). И все-таки еще через два года, весной 1962-го, Мартин

Хайдеггер наконец почувствовал себя готовым переступить через "порог грезы"

(Эрхарт Кестнер) и увидеть реальную Грецию. Записки об этом путешествии,

которые он назвал "Остановки в пути" ("Aufenthalte"), Хайдеггер посвятил

своей жене, отметив таким образом ее семидесятилетие.

В дождливый, холодный день, в Венеции, когда он ждал посадки на

пароход, его снова охватили сомнения: "... не может ли все то, что он

примысливал стране бежавших богов, оказаться пустым вымыслом, и самый путь

его мышления - ложным путем?" (А, 3). Хайдеггер понимал, что рискует многим.

А вдруг Греция встретит его так же, как эта Венеция, давно превратившаяся в

мертвый "объект истории", "отданный на разграбление индустрии туризма"?

После двух ночей плавания рано утром показался остров Корфу, древняя

Ке-фалления. Неужели это и есть страна феаков? Хайдеггер, сидя в шезлонге на

верхней палубе, еще раз перечитал VI книгу "Одиссеи", но не нашел никакого

сходства. То, что он надеялся увидеть, не показывалось. Все скорее походило

на итальянский ландшафт... Его не тронула и Итака, родина Одиссея. Хайдеггер

уже опять сомневался: поиски "изначально-греческого" - правильный ли это

путь, чтобы открыть Грецию? А вдруг "непосредственное восприятие" (А, 5)

только осквернит, погубит страну его грез? Корабль бросил якорь у берега, и

солнечным весенним утром автобус повез их в Олимпию. Ни-

528

чем не примечательное селение, недостроенные корпуса американской

гостиницы вдоль шоссе... Хайдеггер приготовился к худшему. Что же - от его

Греции не осталось ничего, кроме "произвольных представлений" (А, 8)? На

руинах Олимпии в то утро пел соловей, "барабаны будто скошенных пулеметным

огнем колонн" еще сохраняли "пеньки несущих конструкций". Этот мир

мало-помалу входил в Хайдеггера. В полдень - отдых на траве под деревьями,

ничем не нарушаемая тишина... Только теперь он почувствовал, что, быть

может, приехал не зря: мелькнуло "слабое предощущение часа Пана". Следующая

остановка, окрестности Микен. Это место показалось ему "единым стадионом,

приглашающим к праздничным играм" (А, 12). На холме три колонны, оставшиеся

от храма Зевса: "...в шири ландшафта, как три струны невидимой лиры, на

которой, быть может, неслышно для смертных, ветры играют траурные песнопения

- в память о покинувших эти места богах" (А, 12). Хайдеггер начал

погружаться в родную для него стихию. Пароход между тем приблизился к

греческим островам, разбросанным вдоль малоазийского побережья. Вот и Родос,

"остров роз". Хайдеггер не пожелал сойти на берег, "сосредоточенность на

некоей новой мысли предъявила свои права" (А, 16). Греческому духу - в те,

давние времена - приходилось бороться с "азиатским духом", и он был всецело

захвачен этим актуальным для него противостоянием. А нам, сегодняшним людям,

бросает вызов техника. Учиться у греков - не тому ли должны мы у них

учиться, как вынести вызов, который бросает нам наша современность?

"Вспоминающе мыслить" (Andenken [1]) о греках - не значит ли это заниматься

"чуждым миру делом", которое уже в силу этой чуждости есть предательство по

отношению к греческому духу, всегда открытому для восприятия актуального?

"Так, по крайней мере, кажется" (А, 16) - этими словами Хайдеггер закончил

абзац. Пароход тем временем причалил к Делосу. Уже само название острова

говорило о многом: "явный, ясный" (А, 19). Сияло солнце, на берегу

дожидались покупателей местные женщины, разложив для продажи, прямо на

земле, пестрые ткани и вышивки, - "радостный вид". Если не считать этих

женщин, остров оставался почти безлюдным, но везде виднелись развалины

храмов и других древних построек. "Отовсюду говорило сокровенное,

сопряженное с давно минувшим великим началом". По заросшей травой каменистой

тропке, заваленной

1 См. комментарий В. В. Бибихина к употреблению этого термина в

"Преодолении метафизики": "Andenken прочитывается здесь одновременно как

"память" и как "мысль о..."" (Время и бытие. С. 417).

529

какими-то обломками и обдуваемой свежим ветром, Хайдеггер поднялся к

иссеченной трещинами вершине Кинфа. И тут для него наступил великий миг.

Горы, небо, море, острова вокруг вдруг раскрылись, показали себя, вступив в

освещенный круг. "Что же это - то, что таким образом проявилось в них? На

что они намекают?" Они намекают на праздник зримости, ибо позволяют всему

явленному "обнаружить себя в качестве собственно присутствующего таким-то и

таким-то образом" (А, 21). На самой высокой горе Делоса, с которой, в какую

сторону ни посмотри, видны море и рассыпанные по нему острова, Хайдеггер

отпраздновал свое прибытие в обетованную страну грез. Но почему его так

поразил именно Делос? Хайдеггеровские заметки не дают материала, чтобы

судить о том, чем это место превосходило другие, похожие. Может, все дело в

магии названия острова? Или Хайдеггер не умел точно выразить свои ощущения?

Он сдержанно упоминает о присутствии божественного - и тут же обрывает себя,

желая избежать "расплывчатого пантеизма". Потом обращается к своим формулам

"события истины", уже нам знакомым; однако в новом контексте формулы не

воспроизводят помыс-ленное когда-то раньше, а просто указывают на место,

которому эти мысли обязаны своим возникновением. Хайдеггер отказывается от

попыток "удержать увиденное в чисто описательном рассказе" (А, 5) и выбирает

для выражения пережитого им экстатического ощущения счастья такие слова:

"То, что казалось лишь пред-ставлением, ис-полнилось, на-полнилось

присутствованием - тем самым, что когда-то, прояснившись, впервые даровало

грекам их присутствие" (А, 21).

А путешествие между тем продолжалось: Хайдеггер с женой побывали в

Афинах, на утреннем Акрополе, еще не успевшем заполниться толпами туристов;

потом в Дельфах, где в пределах священного участка кишели люди, которые,

вместо того чтобы справлять "праздник мысли" (А, 32), только непрестанно

щелкали фотоаппаратами. Они утратили свою память, свою способность

"вспоминающе мыслить".

Однако то, что Хайдеггер пережил на Делосе, осталось для него

незабываемым апогеем греческих впечатлений. Полгода спустя он писал из

Фрайбурга Эрхарту Кестнеру: "Я часто "бываю" на острове". Но: "Уместное

слово об этом едва ли существует". А потому остается одно: бережно хранить в

памяти эту "ошеломительность чистого присутствия" (23.8.1962, BwHK, 51).

Так закончилось первое паломничество Хайдеггера на родину его грез;

потом будут и другие - в 1964, 1966 и 1967 годах.

530

Примерно в те же годы Хайдеггер открыл для себя Прованс, свою вторую

Грецию. Приехав в 1955 году на конференцию в Серизи-ля-Саль (в Нормандии),

он через Жана Бофре познакомился с французским поэтом Рене Шаром [1].

Знакомство быстро переросло в дружбу с этим человеком, которого все знали не

только как поэта, но и как партизанского командира времен Сопротивления.

Стихи Шара, по его собственным словам, были "насильственным вторжением в

несказанное", но, тем не менее, он вновь и вновь пытался сделать фронтом

этого вторжения свою любимую родину, Прованс. Туда, в свой дом около Летора

(в департаменте Воклюз), он пригласил Хайдеггера. Бофре договорился с

Хайдеггером о том, что в связи с приездом последнего в Летор там будет

организован небольшой семинар для немногих избранных друзей и ближайших

учеников Бофре, в число которых входили, например, Федье и Вазен (который

позже переведет "Бытие и время" на французский язык). Такие семинары

проводились в 1966, 1968 и 1969 годах. Постепенно сложился устойчивый ритуал

этих встреч. До полудня все сидели в саду под платанами и под стрекотание

цикад обсуждали, скажем, изречения Гераклита; или слова Гегеля: "Разорванный

чулок лучше заштопанного. Но с самосознанием дело обстоит не так"; или

греческое понятие судьбы; или - в 1969 году - одиннадцатый тезис Маркса о

Фейербахе [2]: "Философы лишь различным образом объясняли мир, задача же в

том, чтобы его изменить". Во время этих утренних разговоров под колышущимися

тенистыми кронами все единодушно сходились на том, что мир следует объяснять

так, чтобы люди, наконец, снова научились обращаться с ним бережно. Беседы

всегда протоколировались, хотя мистраль порою разбрасывал страницы. Что ж,

тогда все присутствовавшие дружно собирали эти листки и приводили их в

порядок. Один из таких протоколов начинается словами: "Здесь, рядом с

масличными деревьями, которые жмутся к нашему склону и спускаются до самой

равнины, на просторе которой, отсюда невидная, струится Рона, мы опять

начинаем со второго фрагмента (Гераклита. - Р. С.). За нами - дельфийский

горный массив. Это ландшафт Ребанка. Тот, кто найдет туда дорогу, побывает в

гостях у богов" (VS, 13).

1 Рене Шар (1907-1988) - французский поэт, автор сборников стихов

"Молот без хозяина" (1934), "Лишь те остаются" (1945), "Ярость и тайна"

(1948), "Поиски основания и вершины" (1955), "Вверх по течению" (1966) и др.

2 Из "Тезисов о Фейербахе" (1845).

531

После полудня все выбирались на прогулки по окрестностям - в Авиньон,

на виноградники Воклюза или, чаще всего, к прославленной Сезанном горе

Сент-Виктуар. Хайдеггер любил дорогу до каменоломни Бибемюса - дорогу, после

поворота которой взгляду внезапно открывался весь горный массив. По этой

дороге когда-то ходил Сезанн, и Хайдеггер однажды сказал: этой дороге, "от

ее начала и до конца, по-своему соответствует путь моего мышления".

Хайдеггер подолгу сидел на одном большом камне, прямо напротив горы, и

смотрел перед собой. Сезанн как-то раз, оказавшись на этом месте, упомянул о

"миге равновесия мира". Конечно, друзья Хайдеггера вспоминали в этой связи и

о Сократе, который, погрузившись в свои мысли, мог часами оставаться в

полной неподвижности. По вечером все опять собирались в саду у Рене Шара;

Хайдеггер говорил, что в словах и в манере поведения их хозяина, даже в

самом облике его дома оживает Древняя Греция. Шар же был благодарен

Хайдеггеру за то, что тот снова свободным взглядом проник в сущность поэзии

и понял, что поэзия есть не что иное, как "мир в самом лучшем его месте".

Каждый раз, когда наступал момент отъезда Хайдеггера, Шар давал ему охапку

растений - лаванду и шалфей из своего сада, тимьян и другие дикие травы, - а

также оливковое масло и мед.

"Совершенно невозможно передать словами неповторимую атмосферу тех

сияющих дней, - писал один из тогдашних гостей Шара, - ненавязчивое уважение

к Хайдеггеру, преклонение перед ним участников семинара, которые все были

проникнуты глубоким пониманием исторической значимости его революционного

мышления; и вместе с тем непринужденное, по-дружески близкое общение с нашим

учителем - короче говоря: южный свет, отрешенный покой и радость тех

незабвенных дней" (VS, 147).

На вторую половину шестидесятых годов пришлась также самая плодотворная

и интенсивная фаза семинаров в Цолликоне, в доме Медарда Босса. В этих

семинарах участвовали врачи и психотерапевты - ученики и коллеги Медарда

Босса, который преподавал в цюрихской университетской психиатрической

клинике "Бургхельцли", где раньше работал К. Г. Юнг [1]. Медард Босс во

время войны был врачом в батальоне швейцарских горных стрелков. Не особенно

обремененный работой, он, чтобы развеять скуку, занялся чтением "Бытия и

времени". И постепенно понял, что в

1 Карл Густав Юнг (1875-1961) - создатель школы "аналитической

психологии", работал в клинике "Бургхельцли" с 1900 г.

532

этой книге "обрело словесное выражение принципиально новое, неслыханное

прозрение в человеческое существование и его мир" (ZS, VIII) - прозрение,

которое можно было бы плодотворно использовать и в психотерапии. В 1947 году

Босс написал свое первое письмо Хайдеггеру; тот дружелюбно ответил и

попросил прислать "маленькую бандероль с шоколадом". В 1949-м Медард Босс

впервые приехал в Тодтнауберг. Их переписка переросла в сердечную дружбу.

Характеристики

Список файлов учебной работы