Германский мастерер и его время (553387), страница 99
Текст из файла (страница 99)
означает: мы должны уметь делить этот мир со "многими" (другими) и уметь его
формировать. Открытость существует только там, где опыт осознания факта
человеческого плюрализма воспринимается всерьез. Но так называемое
"аутентичное" мышление, дискредитирующее понятие "многие", не желает
считаться с
498
тем вызовом, каким для него является плюрализм, этот неустранимый
аспект conditio humana. Такое мышление говорит о человеке не во
множественном, а в единственном числе, тем самым, по мнению Ханны Арендт,
предавая философию во имя политики. Как и Хайдеггер, Ханна Арендт тоже
искала в античной Греции сцену, на которой изначально свершилось то, что
теперь происходило в современности и о чем хотела задуматься она, Ханна. Для
Хайдеггера такой "сценической площадкой" стала платоновская притча о пещере,
для Ханны Арендт - ее представление о греческой демократии, сложившееся на
основе "Истории" Фукидида [1]: "В своих постоянно разгоравшихся спорах греки
открыли, что общий для всех нас мир, как правило, одновременно
рассматривается с разных позиций, которых бесконечно много и которым
соответствуют разнообразнейшие точки зрения... Греки учились понимать - не
просто понимать друг друга как отдельных индивидов, но смотреть на тот же
мир с точки зрения другого и подмечать одинаковое, даже если оно
обнаруживает себя в очень различных, а часто и прямо противоположных
аспектах. Речи, которые Фукидид включал в свой текст для того, чтобы
объяснить точки зрения и интересы противоборствующих партий, еще и сегодня
остаются живым свидетельством высокой степени объективности тогдашних
споров". Можно сказать, что Ханна Арендт реабилитирует "пещерную болтовню"
(Хайдеггер) узников из платоновской притчи. Света совершенной истины, о
котором говорил Платон, как и хайдеггеровского восхождения от сущего к "еще
более сущему" для нее не существует. Существуют только различные точки
зрения на общий для всех мир и разные степени умения обращаться с этим
многообразием. Отталкиваясь от хайдеггеровской негативной интерпретации
толков (Gerede), этого характерного аспекта публичности, Ханна Арендт в
своей речи о Лессинге (1959) сказала, что мир так и остался бы
нечеловеческим, бесчеловечным {unmenschlich), "если бы люди (Menschen)
постоянно не обсуждали его".
1 Фукидид (ок. 460-400 до н.э.) - греческий историк; в его "Истории" (в
восьми книгах) описываются события Пелопоннесской войны 431-404 гг.
Не подлинность, а только "виртуозность взаимодействия с другими" дает
миру ту открытость, о которой мечтал и Хайдеггер.
499
Что касается проблемы истины, то и здесь Ханна Арендт училась у
Хайдеггера, но продвинулась на шаг дальше. Она опирается на хайдеггеровскую
концепцию истины как непотаенности, но вместо того, чтобы, следуя за своим
учителем, искать событие истины прежде всего в отношении человека к вещам,
открывает его в пространстве между людьми. Только применительно к этому
"между", к трагедиям и комедиям совместной человеческой жизни, концепция
истины как непотаенности кажется ей достоверной. Исходной сценой, на которой
свершается событие истины, Ханна Арендт считает арену социального: "Действуя
и говоря, люди всякий раз обнаруживают, кто они суть, активно показывают
личную неповторимость своего существа, как бы выступают на сцене мира..."
[1]
1 Арендт X. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000.
С. 234 (пер. с нем. и англ. В. В. Бибихина).
Именно потому, что общение людей друг с другом имеет характерные
свойства сценической постановки, весь являющий себя мир тоже может стать для
них сценой. Только потому, что сами люди "выступают вперед" и могут
"показать себя", у них создается впечатление, что и с природой дело обстоит
так же, что и она тоже хочет "показать себя". Даже платоновская мысль о
восхождении к чистым идеям все еще остается привязанной к общественной игре
"появлений" и "выступаний вперед": ведь эти идеи, согласно Платону, должны
быть увиденными - увиденными на "внутренней сцене", существующей в сознании
философа.
"Мир", о котором говорит Ханна Арендт, представляет собой некое
подобное сцене общественное пространство, не существующее изначально и
всегда, но открывающееся. Мир открывается между людьми, поэтому его следует
понимать не как сумму всех вещей, людей и происшествий, но как такое место,
где люди встречаются друг другу и где вещи могут показываться людям; и где,
наконец, люди производят нечто такое, что превышает простую совокупность
результатов деятельности отдельных индивидов. Об этом "между" Ханна Арендт
упоминает и в том письме Хайдеггеру, которым она сопроводила отправленный
ему экземпляр "Vita activa": "Если бы между нами все было правильно - я имею
в виду именно "между", а не тебя и меня, - то я бы тебя спросила, могу ли я
посвятить эту книгу тебе". У Ханны всегда было такое ощущение, будто в ее
отношениях с Хайдеггером для нее возможны только две позиции: она должна
либо всем для него жертвовать, подчиняться его воле, либо утверждать свою
самостоятельность вопреки ему. При отношениях подобного рода промежуточное
пространство мира, если можно так выразиться, сгорает дотла [1]. Для
свободной встречи, для общения на равных не остается никакого места, потому
что слишком многое осталось несделанным, невысказанным, незамеченным.
500
В своей книге "Vita activa" Ханна Арендт исследует вопрос о том, как
сохранить этот "мир" промежутка и почему он может оказаться разрушенным - и
в рамках индивидуальной жизни, и в историческом масштабе. Она разграничивает
понятия "труд" ("работа"), "создание" ("изготовление") и "действие". И здесь
тоже она опирается на идеи Хайдеггера, но рассматривает бытие-в-мире как
иерархическую последовательность различных видов деятельности, посредством
которых люди в определенном смысле открывают себе выход на свободный простор
и тем самым создают предпосылки для возникновения "открытости".
"Труд", в понимании Ханны Арендт, служит исключительно биологическому
поддержанию жизни. Труд - это форма организации "обмена веществ" между
человеком и природой. Труд и покой, труд и потребление ритмически сменяют
друг друга; строго говоря, они не имеют ни начала, ни конца [2] и, подобно
жизни и смерти, суть лишь звенья в круговращении жизни человеческого вида. В
труде человек потребляет природу и в труде же расходует свою жизнь. Труд не
оставляет долговечных результатов [3]; он, собственно, не имеет
"миросозидающей" функции.
1 В "Vita activa" Ханна Арендт пишет об этом так: "В страсти, которая
схватывает лишь кто другого человека, то срединное пространство мира, через
которое мы и связаны с другими и одновременно от них отделены, словно
расплавляется в огне. Любящих отделяет от человеческого мира их безмирность,
мир между любящими сгорел. Пока длится очарование любви, тем единственным
между, которое может связать любящих друг с другом и одновременно разделить
их... оказывается ребенок, подлиннейшее порождение любви" (там же, с. 321).
2 Ср.: "В противоположность созданию, завершенному когда предмет
получил свой должный облик и отныне может быть встроен как готовая вещь в
наличный вещный мир, труд никогда не "готов", но вращается в бесконечном
повторении по неизменно возвращающемуся кругу, который предписан ему
биологическим жизненным процессом и "тяготы и бедствия" которого находят
себе конец лишь со смертью влачащего их организма" (там же, с. 126).
3 Ср.: "Среди всех предметов, находимых нами в мире и окружающих нас,
потребляемые продукты обладают наименьшей степенью постоянства, они едва
переживают момент своего изготовления" (там же, с. 123).
501
Иное дело - "создание", "изготовление". В процессе создания,
ремесленного или художественного, возникают продукты, выходящие за пределы
простого обслуживания жизненных потребностей: предметы, которые не могут
быть непосредственно потреблены [1]. Утварь, здания, мебель, произведения
искусства, которым предстоит пережить поколения. Чем в большей мере предмет
рассчитан на длительное использование, тем более "мирственна" (welthaft)
деятельность, направленная на его изготовление [2]. Процесс создания носит
линейный характер, ибо ориентируется на внешнюю цель. В ходе этого процесса
воздвигается, устанавливается, производится нечто такое, что потом занимает
свое место в мире и далее уже является частью тех прочных рамок, которые
создают для себя люди, чтобы обрести в них опору, прибежище и ориентир для
своего жизненного пути. Побуждают к созданию подобных предметов не только
"теснящие жизненные нужды", но и ощущаемая человеком потребность придать
своему вот-бытию, этому отрезку времени между рождением и смертью, некий
элемент длительности, возможность трансцендировать время [3].
"Деяние" еще резче, чем "создание", выделяет человека из естественного
круговращения жизни. Действие (по-гречески ###) отличается, как установил
еще Аристотель, от изготовления (по-гречески ###) тем, что оно есть
"вы-ступание-в-явленность" и форма выражения человеческой свободы. В
действии люди "выставляют себя", они показывают, кто они суть и что хотят
сделать с собой и из себя. Действие - это все, что происходит между людьми,
но не служит непосредственно для труда или для создания [4]. Действие - это
и есть театр мира, и потому на подмостках ми-
1 Ср.: "Эти предметы употребляются, а не потребляются, употребление их
не истребляет; их сохранность придает миру как созданию рук человеческих
долговечность и постоянство, без которых смертно-непостоянное бытие
человечества на земле не смогло бы учредить себя; в них собственно
человеческое отечество человека" (Арендт X. Vita activa. С. 175).
2 Ср.: "Художественные произведения - самые устойчивые и потому более
всего принадлежащие миру из всех вещей" (там же, с. 217).
3 Ср.: "Окружающий мир человека есть вещный мир, воздвигаемый для него
homo faber'oM, и свою задачу, быть родиной смертному существу, он способен
исполнить лишь в той мере, в какой его постоянство способно устоять среди
вечно-изменчивой подвижности человеческого существования, и всякий раз ее
переживает, т.е. поскольку он трансцендирует не только чистую
функциональность продуктов, произведенных для потребления, но и голую
полезность предметов употребления" (там же, с. 226).
4 Ханна Арендт включает в понятие "действия" и речь: "Действие и речь
так сродни друг другу потому, что действие способно отвечать специфически
человеческой ситуации, движению среди множества уникальных существ как среди
равных себе, только когда оно держит готовым ответ на вопрос, непроизвольно
задаваемый всякому новому пришельцу, - на вопрос: кто ты? ... Бессловесного
действия, строго говоря, вообще не существует, ибо это было бы действие без
деятеля" (там же, с. 233).
502
ровой сцены разыгрываются драмы любви, ревности, политики, войны,
разговоров, воспитания, дружбы. Только потому, что люди свободны, они
способны действовать. Многообразие перекрещивающихся и переплетающихся
действий образует хаос человеческой действительности, и потому существует
человеческая история, неподвластная никакой поддающейся расчету логике.
История не "создается" и не представляет собой "трудовой процесс"; она
вообще не процесс, а дискретное событие, порожденное чреватой конфликтами
плюральностью действующих людей. Люди производят механизмы и используют их в
своей работе, но ни индивидуальная, ни коллективная история не является
механизмом, хотя и не было недостатка в попытках превратить ее в таковой.
Хайдеггер, одержимый идеей "истории бытия", тоже поддался этому искушению,
попытался открыть подлинную логику за хаосом времени - такое предположение
Ханна выскажет во втором томе своей (лишь посмертно опубликованной) книги
"Жизнь разума". В этой работе она сближает Хайдеггера с теми
"профессиональными мыслителями", которые не желают считаться со свободой и
ее "неизбежным следствием - непредрешенностью", которые не хотят
"расплачиваться за сомнительное благо спонтанности непредрешенностью [всего
происходящего с ними]".
"С точки зрения естественных процессов" и "с точки зрения
автоматических процессов, вроде бы однозначно определяющих мировой ход
вещей, всякое деяние представляется каким-то курьезом или чудом" [1].
Действовать - значит уметь взять на себя инициативу. Слово же "инициатива"
происходит от латинского initium, "начало".
1 Арендт X. Vita activa. С. 327.
Ханна Арендт, чудом избежавшая Холокоста, предлагает в "Vita activa"
грандиозный набросок особой философии - философии умения начинать все
заново. И именно эта философия несет на себе отпечаток ее любви к
Хайдег-геру. Когда в Марбурге он поднимался к ней в мансарду, у него дома,
на письменном столе, лежали наброски к книге о философии обретения
подлинности через бытие-к-смерти. Она, женщина, избежавшая смерти, ответила
ему, как делают любящие, дополнив его философию философией бытия-к-началу,