Каллистов Д.П. - Античный театр. (1250004), страница 8

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 8)

Под одежды эти поддевали особого рода накладки, которые совершенно изменяли нормальные пропорции челове- ",:",. ческого тела, На ногах у актеров была особая обувь, непомерно увеличнвавшая рост. Играли они в масках и в масках,:,,' же пели и танцевали хоревты. Само собой разумеется, что маски эти лишь очень относительно могли походить на живые человеческие лица. Все женские роли исполнялись актерами- '-', мужчинами, ибо женщины никогда не допускались на сцену афинского театра. Как бы ни были талантливы исполнители этих ролей, >киного женского обаяния в свою игру они, конечно, внести не могли, и создаваемые ими женские образы,:х1 должны были выглядеть весьма схематично. Как >ке воспринимались все эти сугубо условные приемы сценического изобра>кения действительности многочисленными посетителями афинского театра? Что чувствовали они и переживали, взирая со своих мест на актеров н хоревтов в диковинных старомодных одеяниях и причудливых масках с застывшими выражениями человеческих лиц, внимая доносившимся до них из орхестры необычайным стихотворным речам, уснащенным непривычными для их слуха словами и оборотами? Афинская театральная публика отнюдь не была на спектаклях пассивной.

Об этом свидетельствует ряд античных авторов. Зрители живо, темпераментно реагировали на все то, что показывали им на театральной сцене. В одних случаях— восторженными, шумными овациями и аплодисментами, в других — свистом и криками возмущения. А известны н такие случаи, когда зрители вскакивали со своих мест в полной готовности ринуться на орхестру, чтобы изгнать, а то и избить не пришедшихся им по вкусу актеров. ' С. М, С о Е о л е и с и и й.

Аристофаи и его время. М., ! 957, стр. Ззб. Нет, однако, ни одного такого свидетельства, из которого бы следовало, что посетители афинского театра выражали <вое одобрение или возмущение не по поводу содер>кания виденных ими там трагедий, комедий и сатировских драм или игры актеров, а по поводу самой постановки этих спектаклей и практиковавшихся приемов сценического изображения. Ос1ается прийти к выводу, что, как ни были условны эти приемы, воспринимались они как нечто весьма привычное н само собой разумеющееся. Очевидно, в приемах сценического изображения, утвердившихся в афинском театре, не было ничего нарочитого и надуманного. Появились они не в результате критического пересмотра прежнего опыта и неких исканий новых творческих путей в искусстве, вошли в театральный обиход не в виде смелого эксперимента, еще нуждавшегося в признании со стороны зрителей, — для афинского театра такие изобразитель- иые формы были изначальны.

Театр не придумал их, а уна следовал от времен давних, ибо генетически они восходили и культовым обрядовым играм глубокой древности. Это была традиция, такая же стоикая, как и многие другие известные пам традиции, пронизывавшие общественную, культурную и религиозную жизнь люден античного мира Но вот что примечательно. Театр как самостоятельный вид искусства зародился в Афинах во второй половине, собственно, уже в конце 'и"1 века до н. э. На протяжении и' века до и. э.

этот новый вид искусства проделал поражающе огромный путь и, можно сказать, достиг кульминации в своем развитии. За один этот век, если сравнивать его начало, середину н конец, неизмеримо расширилось и углубилось идейное содер>кение ставившихся на афинской сцене драматургических произведений, и значительно тоньше и совершеннее стали их художественные формы. Немалый прогресс был достигнут и и области оформления спектаклей и театральной техники. 'и' век до н.' э. вообще был веком бурного развития и круп-' ных перемен во всех сферах афинской жизни: общественной, политической, экономической и культурной.

Это был век софистов, когда все и вся подвергалось критическому переосмыслению. Но приемы сугубо условного показа >кивни на афинской театральной сцене в этом отношении являлись исключением: нам неизвестно ни одной попытки их мало-мальски радикального пересмотра.

В принципе они остались неизменпымн на протяжении всего этого века. Никому из тех, кто гиорнл для театра и в театре или находился в нем на местах, 31 отведенных для зрителей, и в голову не приходило, что ак м теры и хоревты, допустим, могут выступать на орхестре б з ': асок, что можно модернизировать их одежды, а поэты-драе матургн могут писать прозой, а не стихами, и на более со;,. временном языке. п Подобные крамольные мысли оказались бы в вопиюще ротиворечии со всем строем эстетических воззрений афинян -":; м того времени.

С точки зрения Аристотеля, выраженной в «Поэтике» и, .'-,, с очевидно, отражающей в большей или меньшей мере госпо -;.,! твующне в его эпоху взгляды, сущность искусства состоит ':,:.'; в «подражании» и цель его в том, чтобы доставлять людям эстетическое «удовольствие». Наклонность к подражанию, по мнению Аристотеля, заложена в самой природе человека. «Во-первых, — 'пишет он,— подражание присуще людям сдетства, и они тем отличаются от прочих животных, что наиболее .:-', способны к подражанию.. во-вторых, продукты подражания всем доставляют удовольствие» («Поэтика», 4, 1448"). Отли- .:. чаются отдельные виды искусства друг от друга, по Аристо- '.';: телю, в зависимости от того — «чем совершается подражание, или тем, чему подражают» («Поэтика», 1, 1447'). Живописец,' '-::: например, воспроизводя окружающую его жизнь, пользуется красками, поэт-драматург, он же постановщик спектакля,— ритмом, словами, гармонией и хореографией: танцовщики «посредством выразительных ритмических движений воспроизводят характеры, душевные состояния и действия» («Поэтика», 1, 1447').

Таким образом, воспроизведениедейст' вительности в художественных творениях, по взглядам Ари- '";"! стотеля, прежде всего зависит от тех средств, какими располагает тот или иной вид искусства; средства же эти условны ~ по самому своему существу и природе. Такова теория. Но такова и практика. Дошедшие до нашего времени произведения античного искусства показывают, что те, кто их создавал, широко пользовались приемами откровенно условного воспроизведения действительности и многие из этих приемов стали традиционными. Как далеко, однако, это условное могло увести античных художников отбезусловного — от самой жизни? Жизнь древних ие была такой у>к безмятежной.

Горя и страданий, вероятно, у большинства нз них было в жизни больше, чем радостей. Непосредственное восприятие явлений жизни при таких условиях далека не всегда «всем доставляет ,:;;-'=„ удовольствие». Но те же явления, подвергнутые художествен- 32 пой интерпретации, могут стать предметом эстетического наслаждения.

«На что смотреть неприятно, изображение того мы рассматриваем с удовольствием», — пйшет ' Аристотель. Не только с удовольствием, но и с йользой; ибо люди, как пишет он дальше, «взирая на них (то есть на изображения.— Л. К), могут учиться и рассуждать», приобретение же знаний — «весьма приятно не только философам, но равно ипрочпм людям» («Поэтика», 4, 1448').

Итак, искусство призвано доставлять людям удовольствие и пользу, непосредственное же лицезрение >кивни далеко ".. пс всегда способно к ним привести. Значит лн это, что искусс>во в глазах древних тем более соответствует своему назначспию, чем дальше оно... От чего? От жизни? Ни в коем случае. Такое утверждение прозвучало бы !;., явным и совершенно неоправданным поклепом на античных ."' ' художников, Исходные позиции у них были иными. Жизнь многообразна. И движения духа человеческого со всеми его ш«сокими взлетами, и быт будничный со всеми порождаемыми пм мелкими страстишками — все это жизнь.

Никакое художе;,:: ственное произведение не в состоянии отразить такого многообразия. Да и нужно ли это? Задача искусства — как, впрочем, и науки — понималась иначе: она прежде всего сводится к отбору. Из бесконечного разнообразия единичных явлений следует брать такие явления, какие соответствуют творческому замыслу художника. Однако отбор — это еще не все.

В ходе работы художника становятся необходимыми обобщения. В непосредственном восприятии человеком окружающей его действительности— только единичное. Обобщения — результат активной, преобразующей эту действительность творческой мысли. В конечном счете Аристотель предлагает поэту писать «не о действительно случившемся, но о том, что могло бы случиться, следовательно, о возможном по вероятности нли необходимости» («Поэтика», 9, 1481«). Под «возможным по вероятности»вЂ” нужно понимать общее соответствие реальной действительв>стн в целом, а под «возмо>кным по необходимости»вЂ” реальные закономерности жизни, о которых у этого величай- инто мыслителя древности были достаточно четкие представления.

В обоих случаях, следовательно, Аристотель требует рппнения на действительность. Однако, равняясь на действительность, искусство не копирует ее, а осмысляет н преобразует. «Если поэта упрекают и том, — говорит Аристотель, — что он неверен действитель- 33 ности, то, может быть. следует отвечать на это так, как;-;::1 сказал Софокл, что сам он изображает людей, какими они.,": должны быть, а Еврипид такими, какими онн есть» («По-:!'." этика», 25, 1460»).

Характеристики

Список файлов книги