Новая философская энциклопедия В 4 томах. Том 4 (1184481), страница 57
Текст из файла (страница 57)
Геккеля, гипотеза первобытной орды Ч. Дарвина,«психология народов» В. Вундта, антропологические студииЛ. Моргана, Дж. Фрейзера, У. Робертсона-Смита и др.).Фрейд отмечал, что его гипотеза не дает полного и исчерпывающего объяснения религии, морали, социальной организа83i \ j ч ivrt j f ы ш лмясо». Однако такого рода связь между людьми и тотемамиотносится к далекому прошлому, и о ее существовании свидетельствуют лишь древние предания и дошедшие до исследователей из глубины веков устойчивые языковые обороты.Несколько позднее в тотемизм были привнесены элементысоциальных, в первую очередь кровно-родственных, отношений. Члены родовой группы (кровные родственники) сталиверить в то, что родоначальником и покровителем их группыявляется определенное тотемное животное или растение и чтоих отдаленные предки, сочетавшие в себе признаки людей итотема, обладали необыкновенными возможностями.
Этовызывало, с одной стороны, усиление культа предков, а с другой — изменение отношения к самому тотему, в частности кпоявлению запретов на употребление тотема в пищу, за исключением тех случаев, когда его поедание носило ритуальный характер и напоминало о древних нормах и правилах.Впоследствии в рамках тотемизма возникла целая система запретов—табу. Тотемистические верования сыграли большуюроль в процессе формирования первобытного общества. Онивыполняли интегрирующую функцию, объединяя людей тойили иной группы вокруг признанного ими тотема.
Они же достаточно эффективно выполняли регулятивную функцию,подчиняя поведение людей многочисленным запретам—табу,которые должны были соблюдать все члены тотемной группы. В наиболее «чистом» и «удобном» для исследования видетотемизм был обнаружен у индейцев Северной Америки, аборигенов Австралии, коренных жителей Центральной и Южной Африки. Пережитки тотемизма (пищевые запреты, изображение священных существ в виде животных и т. п.) можнообнаружить во многих религиях мира.А. Н. КрасниковТОЧКА ЗРЕНИЯ — ограниченный перспективный образвидимого. Введенная точка зрения всегда располагается против, над, в стороне, снизу от мира как целостного образа. Благодаря точке зрения происходит перспективное сокращениеобъектов, которые в противном случае не могли бы быть восприняты.
В развитие философского учения о точке зрения наиболее заметный вклад внесли такие мыслители, как Г. В. Лейбниц, У. Джеймс, П. А Флоренский, П. Валери, X. Ортега-и-1ассет и др. Точка зрения соотносится с такими понятиями, как«перспектива», «аспект», «взгляд», «миро-воззрение» (Weltanschauung), «позиция», «дистанцирование» и т. п.В философии Г. В. Лейбница мир предстает в качестве театральной картины, мирового театра (theatrum mundi), точказрения возможна только в монаде — телесной, живой, действующей, активной пластической силе.
Любое тело есть некая, возможно, еще не проявленная точка зрения на мир. Не«сознание», а телесный образ формирует изнутри точку зрения. Каждый мир определяется из определенного точечногоугла зрения> отсюда идея множественности. Точка зренияпредсуществует, следовательно, весь мир — это лишь совокупность точек зрения. У П.
А. Флоренского точка есть символ,собирающий в себе возможные точечные образы-отношения.Установление точки зрения зависит от того, каким символическим содержанием ее наделяют, чтобы локализовать в пространственно-временном континууме как начало, исток, местопребывание или место пересечения сил, необходимых дляперспективного захвата мира (универсума). Другими словами,точка зрения обладает топологической размерностью, т.
е.составляется из тех образов-интерпретаций, которые необходимы, чтобы указать на начало и конец мысли (события,переживания, высказывания). Точке зрения придаются мировоззренческие функции, она наделяется психическими, сознательными, ценностными качествами, которые и проецируются на «видимый» мир в виде его неотъемлемых качеств.Все точки зрения можно разделить на два типа: единая точка зрения и частная, относительная. Первая определяется какметафизическая, или трансцендентальная, ее неизменноесвойство — парение-над, уникальность обзора, всеприсутствие,наподобие «ока Бога». Этим глазом философия всегда пыталась завладеть и тем самым «захватить» мир в целостный, единый, в конечном счете исчисляемый образ. Место второй точки зрения проектируется не вне мира, а в нем самом: она является всегда со-возможной, динамической, подвижной, в зависимости от дистанции, которую требуется установить.В. А.
ПодорогаТРАВМА (психическая) — понятие психоанализа, котороепереносит на психологический уровень медицинское (хирургическое) понятие травмы (греч. trauma: повреждение с нарушением кожного покрова, возникшее в результате внешнегонасилия). В результате травмы, нарушающей работу психики,субъект вступает в порочный круг навязчивых повторений(слов, поступков, сновидений и др.) или страдает от параличаволи и действия.
Сама трактовка травмы в психоанализе подвергалась значительным изменениям. Сначала Фрейд считалтравму (как правило, сексуальную) реальным событием жизни пациентов, пережитым ими в раннем возрасте в результате домогательств взрослых (теория соблазнения) и вытесненным из сознания; соответственно работа с пациентом предполагала воспоминание под гипнозом и осознание травматического события, что само по себе уже должно было иметьлечебное воздействие.
Затем (с 1897) он построил другую картину травмы: дело не в реальных фактах, а в фантазиях пациентов, принимаемых ими за факты. Это изменение имеет дваглавных следствия. Во-первых, вопрос о событиях и фантазиях по их поводу оказался достаточно сложным: возниклои укрепилось понятие «психической реальности», которая может быть более действенной, чем те или иные «материальные» и «объективные» события.
Во-вторых, отказ от объясняющего значения «внешней» травмы подтолкнул к построению теории детской сексуальности: сексуальность не привносится в мир детства взрослыми, она опирается на ранниебессознательные побуждения, развитие которых проходитразличные стадии.Травма приобретает новое значение в психоанализе в 1920-е гг.,когда после 1-й мировой войны умножаются случаи травматических неврозов (навязчивые сны и воспоминания о тяжелых насильственных сценах).
В объяснении этого явленияприходилось выбирать одно из двух: либо сон не являетсявыполнением скрытых желаний (что лишало бы психоаналитика этого опорного клинического материала), либо человеческие влечения не ограничиваются поиском удовольствийи должны включать в себя и «влечение к смерти». К тому жеоставались неясными более конкретные вопросы.
Почемусходные обстоятельства порождают разные психические реакции у разных людей, почему переживание катастрофы становится травмой только для данного человека? Как увязатьпонятие травмы (резкого вторжения) с механизмом повторения травматических событий (будь то реальных или вымышленных)?Для философии имеет значение не собственно травма какотдельный вид человеческого опыта, но скорее травма как ус-ттз л r u n c r v n cловие становления человека вообще и как предпосылка формирования познавательного интереса в частности. В послефрейдовском психоанализе, и прежде всего у Ж. Лакана, трагический опыт лишения, нехватки, символической «кастрации»является основоположным для человека в мире, изначальнопредполагая расщепленность субъекта и недоступность длянего объектов его желания, опосредованных языком. Проблема травмы как предпосылки формирования познавательного интереса обсуждается, напр., современными французскими психоаналитиками и философами, близкими к психоанализу (М.
Шнейдер, М. Бертран). У истоков обсуждаемой имипроблемы травматического генезиса мысли («эпистемофилическое влечение»), родившейся на периферии ортодоксального фрейдизма, стоял Ш. Ференци. Примеры детского психоанализа у Ференци дают яркую картину генезиса интеллектуальных абстракций в ситуации травмы. Рождение особой инстанции, напоминающей Бога или абсолютногонаблюдателя, принадлежит не логике философа-профессионала, а психике тяжело больного ребенка, который изо всехсил держится за жизнь. Но и здоровый ребенок впервые начинает строить свои «теории» (прежде всего — насчет того,«откуда берутся дети») в обстоятельствах, которые грозят емулишением (напр., уменьшением родительской любви в ситуации ожидания в семье рождения другого ребенка), превращая тем самым претерпевание в активное действие.У взрослого человека ответом на травму нередко становитсясоздание защитного фантазма всевластия вообще (некий аналог идеала детского совершенства, возврат к состоянию, когда ребенок был «пупом земли» и все казалось ему доступным)или же всевластия мысли (с психоаналитической точки зрения обе формы стремления к всевластию — это превращенные формы чувства бессилия).
Один из способов такого ответа на травму — построение социальных идеалов (осознанных или неосознанных): они порождаются человеком в замену родительской критики и предполагают напряженноесоотношение между сущим и должным. В основе построения идеала — вынесение вовне такого образа самого себя, который приносит нам удовлетворение. Парадоксальным образом именно неосуществимость идеалов поддерживает служение и преданность им: принося жертву, мы верим в ответнуюлюбовь, компенсируя этим неуверенность в себе.