Диссертация (1168614), страница 55
Текст из файла (страница 55)
Он не может делать что-либо наперекор другим, тем болеегрубо и резко спорить с женщиной. Следует учитывать и то, что Г. Гауптманстоль важные обвинения, косвенно предъявляемые к Ганне и Геншелю как еемужу, а значит, соучастнику, вкладывает в уста Гауфе. Бывший работникГеншеля обижен на них – Ганна оставила его без заработка, а возчик допустилподобный поступок. Поэтому вполне понятно желание Гауфе очернить и Ганну, исвоего бывшего хозяина, но его слова не могут рассматриваться в качествеистины в последней инстанции, их правдоподобие весьма сомнительно.Становится ясно, что в «Возчике Геншеле» трагедия героя не связана с«роковой» женщиной. Ганна слишком понятна, примитивна, ее единственноежелание – преуспеть в жизни, разбогатеть, накопить денег, по возможности ни вчем не нуждаться.
В ней нет того внутреннего демонизма, того устрашающегогрозного величия, вампирической притягательности, что обычно свойственнотипу и стилю «la famme fatale». Ганна говорит Геншелю, что никого не убивала,скорее всего, это соответствует действительности. Правда, дело не в абсолютнойистинности ее утверждения, и не в утрате доверия к ней. Проблема заключается в245том, что в душе Геншеля постепенно совершается поворот к внутреннему, разладс собой усугубляется, переворот в сознании весьма значителен.Четвертое действие, в котором драматическое напряжение достигает апогея,служит ярким доказательством подобного душевного состояния героя. Геншельузнает об измене Ганны, поднимает руку на Гауфе, готов броситься на любого,приходит в бешенство, говорит, что убьет всякого, лицо его становится багровосиним75. Но неожиданно столь сильный приступ ярости прекращается, Геншельвнезапно успокаивается, не понимает, как он мог так себя вести, говорит, чтоникогда не был скандалистом, сам не знает, что натворил.
Характерен его жест вфинале – он закрывает лицо руками, как бы загораживаясь от мира, но в первуюочередь от себя самого. Важно, что герой думает вовсе не об измене Ганны, а оГустель, о первой жене, он погружается в мир по «ту» сторону, пытаясь обрести внем успокоение. Геншелем овладевает чувство страха, то чувство, без которого,по Г. Гауптману, немыслима трагедия. С воцарением страха надвигаетсяощущение неминуемой кары, героем овладевают мысли о власти проклятия. Этои есть та ситуация, которую Г.
Гауптман охарактеризовал как давление изпреисподней.Подобное давление еще более ощутимо в последнем действии. Геншельстранным образом меняется: почти ничего не говорит, не отвечает на вопросы,пристально смотрит на месяц. Г. Гауптман писал, что свет луны пробуждаетдуховную жизнь, человек погружается в глубокие раздумья, действительностькажется призрачной, нереальной. Создается особая поэтическая картина –«нереальность реальности» [345, s. 126]. Подобное внутреннее признаниенереальности реальности свойственно Геншелю.
В нем нарастает ощущениенравственной вины, недаром он говорит, что в него что-то въелось, в нем что-тосидит («S bleibt uf mir sitzen» [47, s. 259]), герой находится в страшном смятении,почти полностью отрешен от внешнего мира. Геншель считает, что кара им75Р. Декарт, подробно рассказывая о внутренних процессах, связанных с возбуждением нервной системы,определяемой силой страстей, обращает при этом внимание на изменение цвета лица. Этому, считает Декарт,«нелегко помешать, трудно проконтролировать подобное изменение, поскольку оно зависит не от нервов, а отсердца, которое можно назвать источником страстей» [133, c.
114].246заслужена, он должен расплатиться за ошибку – нарушение обета, так как несдержал слова, проиграл и теперь наказан («Das hab ich gebrochen da hatt ichverwonnen. Da war ich fertig. Da hatt ich verspielt» [47, s. 256]).Между тем из текста понятно, что на Геншеля не накладывается проклятие,возникает его внутреннее ощущение, представленное Г. Гауптманом через особоевещание голоса совести. К подобным выводам позволяет прийти интерпретацияодного из финальных монологов. Не случайно в нем обилие личного местоимения«ich», Геншель ориентируется на собственные субъективные ощущения, наличное в высшей степени расплывчатое видение: он считает, что виноват один,знает это очень хорошо, но говорит, что не виноват («ich bin ja an allen schuld»[47, s.
255], «bloß ich kann nischt dafier <…> kann ich auch schuld sein» [47, s. 256]).Вина его в том, что взял замуж Ганну, – в этом Геншель уверен, однако тут же онопровергает себя, утверждая нереальность реальности абстрактных «других –неких», тех, кто еще до его второй женитьбы поставили ему петлю («eh ich dieHanne nahm, da fing das schonn an und wurde mitsachten» [47, s. 255], «ane Schlingeward mir gelegt, und in die Schlinge ich halt nein» [47, s. 256]). Он рассказываетсвоему приятелю Зибенгаарту, что постоянно ощущает рядом с собойприсутствие покойной жены: она за дверью, в каморке под лестницей, все времясмотрит на него, перевесила часы, кладет ему руку на грудь. Г.
Гауптман, всознаниикоторогобытуютобразыгреческоймифологии,поэтическипредставляет ситуацию с этой точки зрения: в минуту раскаяния, пишет Г.Гауптман, «человек осознает себя во власти Эринний, они находят и мучают его,всасываются в душу» [345, s. 190].Подобные мучения испытывает и Геншель.
Недаром он не желаетподняться в верхнюю комнату, куда его зовут друзья. Он всеми силамисопротивляется пути наверх, поскольку данный подъем означает для него новуюдорогу в жизнь, ту, от которой он уже мысленно отрекся. Подобноемироощущение Г. Гауптман показывает особой поэтикой жестов. Ганнаоткрывает дверь, а Геншель все время ее запирает. Ганну пугает замкнутость,закрытость, Геншелю, напротив, они сейчас необходимы.
Он внутренне вступил,247как ему представляется, в контакт с потусторонним миром, впустил его в свойдом и должен сейчас удержать.Геншель,наделенныйвэтотмоментособойвнутреннейпроницательностью, наиболее остро ощущает присутствие покойной жены. Онведет беседу с ней и с самим собой.
Истоки такого диалога Г. Гауптман видит вАнтичности, приводит в пример «Диалоги» Платона. Все они, считает драматург,«ведутся не только с Сократом, но в первую очередь с самим собой, они – дваразделившихся «Я». Все думают диалогически, подчеркивает драматург,монологические рассуждения – это всегда обман» [346, s. 185]. Геншель к чему-топрислушивается, задает вопросы, ответы его односложные, непонятные, создаетсялишь видимость утвердительного предложения («Was meenst'n? Gelt! Nu ganznatierlich! Nischte! Wenn ooch! Warum ooch nich gar! 's is gutt! Ich weeß schonn, wasich zu hab! Das laß ock du gutt sein» [47, s. 254]).Геншель, переходя ту черту, которая в некоторой степени разделяет мирвидимый и невидимый, невольно впуская иррациональное в свое сознание,намеренно отдаляет себя от контактов с действительностью. Он устал смотретьспектакль о самом себе – о возчике из Силезии, старающемся нести жизненнуюношу, которая оказывается настолько тяжела и неоправданно трагична, чтовоспринимается как рок, злая судьба.
Кроме того, быть просто стороннимнаблюдателем, зрителем, оказывается невозможно, в такой спектакль включаютсявсе и в первую очередь сам Геншель. Он вынужден участвовать в нем, однакопытается отстраниться от этого участия. В данном случае Геншеля можно назватьпрекрасной душой, но не в том смысле, который имел в виду Шиллер (прекраснаядуша с легкостью выполняет тягчайшие обязанности), а как она виделась Гегелю– «прекрасная душа погружается внутрь себя самой,<…> ей недостает силывыдержать бытие,<…> несчастная прекрасная душа истлевает внутри себя» [116,c. 78].Действительно, чем больше Геншель погружается вглубь себя, тем большеон познает себя.
Он называет себя скверным, плохим – таковым он стал и этосамое страшное для него («Schlecht bin ich geworn» [47, s. 256]). Геншель248отдалился от мира людей, перестал думать о них, сострадать им, он уже не«наивный эллин», а «скверный» человек, утративший «Barmherzigkeit».
Однако сподобным прозрением углубляется его внутренняя целостность: стремлениеосвободиться от себя «нового» приводит его к себе «старому» – доброму,хорошему. Следствием такого мировоззренческого прозрения является катарсис,определяемый Г. Гауптманом в качестве «главного пункта, на который всегдадолженвыходить драматург» [346, s. 137]. Г.
Гауптман не пишет, что онконкретно имеет в виду под катарсисом, но в драме «Возчик Геншель» возникаетдостаточно четкое представление об очищении героя от себя самого. Он не можетбольше бороться с жизнью, воспринимаемой им как судьбоносное сцеплениетрагических для него внешних происшествий, и в этом плане Геншель, как он самговорит, проиграл.
Однако герой одерживает победу над собой «скверным»,возвышается над собой «дурным», возвращается к первоначальным истокаммилосердия, сострадания и добра и поэтому становится великим Возничим,способным виртуозно управлять самим собой.3.4. Трагический разлад личности и мира в драме Г. Гауптмана «РозаБернд»В произведении Г. Гауптмана «Роза Бернд» («Rose Bernd», 1903) речь идето крестьянке Розе, чувственной, чрезвычайно привлекательной девушке. Она истаршина Флам любят друг друга, Роза ждет ребенка от него, но скрывает своеположение от самого Флама (он женат и не может оставить больную жену), отсвоего отца, от будущего жениха Августа. Машинист Штрекман, зная о связиРозы и Флама, угрожает, что расскажет обо всем, если Роза не согласится статьего возлюбленной. Доведенная до отчаяния угрозами Штрекмана, пребывая впостоянном страхе, Роза лишается ребенка, говорит в финале, что удушила его.В литературоведении сложилось мнение, котортало почти традиционным:«Роза Бернд» Г.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
