Диссертация (1168614), страница 51
Текст из файла (страница 51)
359]. Кроме того, Лессинг предлагает еще одно объяснение:«<…>ужас не может быть связан с состраданием, он мешает ему, не дает поводадля его возникновения. <…>тогда как страх овладевает нами из-за нашегосходства со страдающей личностью <…> страх есть сострадание, отнесенное кнам самим» [392, s. 363].Г. Гауптман, преклоняющийся перед великим творением Лессинга, его«Гамбургской драматургией», расходится с ее автором в оценке синонимичныхсуществительных, считает их разделение излишним, несколько искусственным. Г.Гауптман утверждает смысловые взаимосвязи между ними, акцентируетвнимание на идентичности чувств и ощущений, вызванных страхом и ужасом.Трагедия, с его точки зрения, тогда является «истинной, в которой сердцекаменеет от страха, в театре должен воцариться ужас» [348, s.
168]. Как видно, Г.Гауптман намеренно в одном предложении употребляет оба слова, придает имодно значение – чувства зрителей настолько сильны, что их охватывает сильныйстрах, который в целом приводит к ощущению глобального, всеобъемлющегоужаса.226Подобные размышления Г. Гауптмана позволяют говорить о всеобщемединении посредством тотального вовлечения в трагический процесс: страх унемецкого драматурга являет себя в многократном повторении, в движении, всопричастностивсехкаждому.Страхтемпоральнорастягивается,пространственно расширяется, всеобщее вовлечение в драматическое действиезаставляет страх превратиться в ужас.
Не случайно драматург подчеркивает, чточувство страха подобно взору ужасной Медузы, «при взгляде на Медузувоцаряется тяжесть трагического<…> писатель должен все время представлятьголову Медузы, узреть ее внутренним оком» [346, s. 55]69. Тогда трагедия станетужасной, приобретет «вид давления из преисподней, прорыв адских сил в свет»[346, s. 60]. Страх и ужас, те чувства, которые Лессинг настоятельно стремилсяразделить, говоря, что употребление «ужаса», а не «страха» свидетельствует онеправильном переводе Аристотеля, мыслятся Г.
Гауптманом в качествесинонимов. Дело, вероятно, заключается в том, что немецкий драматург думает нео верном переводе Аристотеля, а о выражении собственной этической позиции,связанной с драматургическим творчеством.Рассуждения Г. Гауптмана касаются прежде всего идеи сострадания, а недушевныхдвижений,определяемыхстрахомиужасом.Соединив,этимологически и лексически, эти две страсти, которые в философии векаПросвещения или предавались забвению, или же расценивались как нечто стольнегативное, от чего нужно избавляться, Г. Гауптман размышляет о сострадании,вызываемом этими чувствами.
Для Г. Гауптмана оно является важнейшимэтическим критерием, согласно которому драма приобретает «вид давления изпреисподней». Подобные выводы и этические оценки немецкого драматургадовольнозатруднительныдляпониманияитребуюттщательногокомментирования.69Следует иметь в виду, что на рубеже веков ужасная Медуза Горгона связывалась не только со страхом, нои с красотой, поражала своей прелестью.
Так, Баховен, ведя речь о Медузе, ссылаясь на замечания Павсания [204,2, 21, 6], подчёркивает, что Персей очарован мёртвой красотой Медузы, в смерти она обрела ещё большее женскоеочарование, чем при жизни. Подобную мысль находим и у Я. Бурхарта: он выделяет Персея как героя, который согромным трудом избежал любовных чар страшной Горгоны.227Кажется странным, что Г. Гауптман рисует довольно-таки неприглядныекартины, касающиеся, на его взгляд, специфики драматического действия вГреции. Представление, подчеркивает немецкий драматург, «велось для богов,давалось в их честь <…> они находились среди зрителей, требовали кровавогослужения,<…> театральное действие было устрашающим» [348, s. 168].Драматург воссоздает в своем воображении «образ колодца, наполненногожертвенной кровью, и содрогается от ужаса» [348, s. 217].Объяснения могут быть следующие.
Во-первых, Г. Гауптман акцентируетвнимание на том, что ускользало и скрывалось от мыслителей XVIII – XIX вв. –кровавые жертвоприношения в Античности, ее трагедийную жестокость,необузданную стихийность. Немецкий драматург на рубеже XIX – XX вв.сохраняет верность прошлой эпохе касательно восприятия античной драмы, впервую очередь Лессингу, однако на него влияют и современные рассуждения,связанные с осознанием Античности как страшного времени, в котором творилисьужасные, кровавые деяния70. Постигая все в совокупности, принимая концепциипрошлого, «старого» – XVIII века и своего «нового» времени, Г.
Гауптманпридает греческой трагедии романтическое освещение, осмысливает ее мистикоприродный, иррациональный ход, который столь важен был в натуралистическойдраме.Во-вторых, столь наглядно и зрительно достоверно представленная картина– боги на театральном действии – позволяет судить о специфике драматическогопроцесса так, как он мыслится Г. Гауптманом. Воплощая собою собственноебытие – природное, боги через спектакль, через включенность в него в качествезрителей, познают свое иное бытие – драматическое. Посредством такойвключенности и такого познания они узнают самих себя, постигают себя втворческом становлении, театральное деяние подтверждает их собственное70Сходным образом Э.
Роде подчёркивает «тёмное, гневное, бушующее время, страх, охватывающий всехво время дионисийских праздников во Фракии» [424, s. 45]. Я. Бурхарт в свою очередь рассуждает об особомощущении присутствия богов во время жертвоприношения, о чувстве страха перед богами, что и приводило кобилию религиозных культов в древней Греции, из которых и возникла драма ˗ вершина греческого искусства[299, s.
146]. Подобные аналогичные мировоззренческие подчёркивания свидетельствуют о глубокомпроникновении в стихию первозданности, что было чуждо прошлой эпохе, провиденческий мистицизм несоприкасался с «простотой и спокойным величием».228существование, в итоге боги оказываются сопричастны самим себе. Однако этосопричастие особое: древние боги, как воспринимает их Г. Гауптман, благодаряспектаклю отказываются от себя прежних, «старых», познают себя иных,«новых», проникаются истиной своего прошлого мира, но и оказываютсяподвержены истине «нового» мира – искусству, которое рассказывает им о нихсамих.Под пером Г. Гауптмана, как видно, вершится сложный процесс, которыйсвязан с далеко неоднозначными отношениями этических и эстетическихценностей.
Н. Гартман, размышляя о соединении драматической поэзии сэтическим поведением личности в целом, подчеркивал их специфическоефундирование: «<…> пробуждение нравственных чувств всецело принадлежитдраматическому эффекту, но эстетическая ценность трагического не зависит отстепени реализации нравственной ценности в трагическом <…> о простомотношении наслоения говорить не приходится» [113, c. 503].Поэтому, в-третьих, можно вести речь о синтезе этичесокго и эстетическогов творчестве Гауптмана. Древние боги, требующие кровавого служения, не могутбыть этически значимы для него.
Однако немецкий драматург не в состоянииуйти от такого образа античных богов – так Г. Гауптман чувствует древность, такон воспринимает ее трактовку XVIII веком, наконец, именно так ощущает он«античные сказания» своей эпохи. Но Г. Гауптман наделяет «своих» боговскрытым этическим смыслом – «его» боги меняют собственное нравственноесодержание благодаря глубокой внутренней логике драматического процесса.«Старые»богистановятся«новыми»,этическидуховными,посколькуиспытывают страх – ужас от самих себя и, соответственно, проникаютсясостраданием к себе самим. Иными словами, боги, которых показывает Г.Гауптман в качестве зрителей, осмысливаются в качестве репрезентации особойреальности – драматической. Она являет для Г. Гауптмана саму жизнь –многогранную, в которой больше страданий и несчастий, чем радости иудовольствия (таковы этические наблюдения Г. Гауптмана), но, несомненно,229достойную поэтического представления во всем своем фантасмагорическомвеличии.Именно тогда возникает осознание всеобщего трагедийного удела,соприкосновение и проникновение в который приводит к некоторому познаниюдраматической техники Вселенной.
В ней, по мысли Г. Гауптмана, доминируетстрадание, объясняемое «давлением из преисподней», но чем оно сильнее, темглубже и проникновеннее сострадание, сочувствие и милосердие, – тенравственные критерии, которые для Г. Гауптмана являются движущей силойфилософского мышления и составляют основу его «Homo religiosus». На ней, егоиндивидуальной, человеческой религии, осмысленной и прочувствованной черезсаму жизнь (через мир повседневности и мир, лежащий за ее рамками, черезбытие в мире и бытие вне мира, через открывающийся взору мир и ускользающийот него), строятся все драмы Г. Гауптмана, в том числе и «античные». Ихгреческая основа базируется на исконно немецких, национальных обычаях инравах, но они антично постигаются, антично ощущаются, антично подвергаютсямодернистскому трансферу.3.3.
Философия рока в «греческой» драме Г. Гауптмана «ВозчикГеншель»: самопознание – миропознание.В драме Г. Гауптмана «Возчик Геншель» («Fuhrmann Henschel», 1897) речьидет о возчике Геншеле. Его жена умирает, он дает обет, что не женится наработнице Ганне. Обещание Геншель не сдержал, его жизнь, как он считает,становится все хуже, несчастья и удары судьбы преследуют его. Узнав об изменеГанны, предполагая, что она в какой-то степени явилась причиной смерти егодочери от первого брака, герой накладывает на себя руки, считая себя виновным внарушении слова, данного супруге на смертном одре.Литературоведы с самого начала определяли «Возчика Геншеля» какнатуралистическую драму судьбы, она объясняется средой, которая внутреннедавит на героя, не предоставляет никакой возможности вырваться из нее.
Такой230подход сохраняется и в современных трактовках71, что вполне обоснованно.Натуралисты, обращая взоры на жизненные проблемы третьего сословия,конечно, не могли не заметить, что в такой среде сложные вопросысуществования ставятся более остро, справиться с бытовой ситуацией,приобретающейхарактербытийности,практическиневозможно.Однакоподобные смысловые акценты нуждаются в существенном расширении. «ВозчикГеншель» Г. Гауптмана может определяться как драма времени модерна,внутренний процесс которого основан на тесном смыкании разных эпох друг сдругом. Основой подобного смыкания в данном случае является проблемачеловека и судьбы, та, которая с самого начала приводила в движениедраматическое действие.