Диссертация (1168614), страница 40
Текст из файла (страница 40)
Внутренняя сущность искусства неспособна проявиться сама по себе, она может быть осознана через раскрытиетайны Троицы, через субъективное в нее проникновение, через личное еепереживание.Характерен жест Крамера – он поднимает занавес над мастерской, тотзанавес, который прежде был плотно задернут. Данный жест – знак особойвстречи с миром, прежде всего миром собственного искусства.Крамер58Одним из зрителей премьеры «Михаэля Крамера» был Рильке. Он говорил, что не может поставить поэмоциональному переживанию рядом с этой пьесой никакую другую. Рильке писал в дневнике: «Я был весьвзбудоражен, весь переполнен переживаниями, моё сердце оголено» [398, s.
726].178раскрывает окно, что не решался сделать прежде, впускает свет вечерней зари вмастерскую, садится за мольберт и начинает работать. Страдание оказываетсяпозитивным для Крамера, благодаря страданию он постиг тайну Троицы в своейдуше, осознал свое сокровенное начало – он любящий и мудрый, свои творческиесилы. В тексте не сказано конкретно, что пишет Крамер, возможно он хочетзакончить картину о человеке в терновом венце или гравюру, на которойизображен мертвый рыцарь в доспехах. Главное, что темой его творениястановится смерть.Смерть принадлежит к великим темам эпохи. Ею пронизаны искусство,музыка и литература.
Рильке пишет «Мелодии жизни и смерти», Т. Манн «Смертьв Венеции», Гофмансталь создает «Смерть Тициана», музыка Г. Малера подобнаЭвридике, выведенной из царства мертвых, гравюра Клингера «Мать и дитя»пронизана сложными мыслями о переплетении жизни и смерти59. Размышления Г.Гауптманаосмертивбольшейстепениобъясняютсяеголичнымипереживаниями, чем духовным потоком времени.
Г. Гауптман читает книгу«Сокровище смиренных» Метерлинка и находит в ней важную для себя мысль:«Наша жизнь не имеет иной цели, кроме смерти, смерть есть та форма, которуюпринимает наша жизнь» [353, s. 79]. Его герой воочию столкнулся со смертью.Она осветила его душу особым светом прозрения – любви, добра, блага, помоглапочувствовать Отца в себе в тот момент, когда скорбь за Сына достигла апогея.Смерть, сглаживая все противоречия, являет себя через особый цвет и свет –синие отблески погребальных свечей. Они зажжены перед гробом Арнольда иозаряют все вокруг.Михаэль Крамер, пристально всматриваясь в черты умершего сына, говоритЛахману о своей жажде света, его надо добиться, открыть ему доступ («Wirwollen die Lichter aufstecken») [51, s.
1168]. Крамер зажигает много свечей (2канделябра и 6 подсвечников), расставляет их вокруг гроба. Мистический свет59Клингер показывает ребёнка, едва вышедшего из младенческого возраста. Он, наполовинуприподнявшись, сидит на груди у мёртвой матери. Ни один немецкий поэт, художник, музыкант этого времени неостался равнодушен при созерцании этого творения, равным образом как от известной картины Бёклина «Островмёртвых» [399, s. 32].179погребальных свечей позволяет ему понять значение смерти («Der Tod ist immerdas Große») [51, s. 1168]. Именно смерть высветила величие его сына, а прижизни, говорит Крамер, ему не удалось увидеть в чертах сына ту ясность, котораялишь сейчас проступает на его лице.
Смерть, разрушение приводит в итоге кстановлению, к новому познанию и признанию жизни. То, чего невозможно былодостигнуть при свете лампы (понимания), удалось добиться при светепогребальных свечей, расставленных на возвышении, на котором покоится телоАрнольда. Крамер обретает истинное религиозное сознание, религиознуюмудрость, его душа пронизана любовью, мистически ею освещается. Сейчас,соотнеся смерть с жизнью, герой обретает ту свободу духа, которая необходимадля творчества («Tod ist auch mild wie die Liebe <...> Der Tod ist die mildeste Formdes Lebens<…> der ewigen Liebe Meisterstück») [51, s.
1172]. Однако такая свободане дает Крамеру душевного успокоения, напротив, вызывает многочисленныевопросы, ответов на которые у него нет.Крамер задает вопросы вечности, бросает их в метафизическую пустоту,сомневается во всем, размышляет о потерях, о предполагаемом конце, о том, чтожизненный праздник есть ничто, догматические церковные размышления неприводят к истине (« <...> wo treiben wir hin? Warum jauchzen wir manchmal insUngewisse? Und was hast du gewust? Von irdischen Festen ist es nicht! – Der Himmelder Pfaffen ist es nicht!») [51, s.
1172]. Благодаря смерти познается жизнь,проступает эманация души, свет лампы переходит в свет свечей, их причудливоесияние вызывает осознание возвышения в смерти, красный цвет наполняетсясиним, который приобретает цвет «небесно-зеленый» (такой оттенок, по Г.Гауптману, присущ любой молитве). Дальше подобной истины разум человекапроникнуть не в состоянии, возникает растерянность перед вечностью, неслучайно заключительные фразы преподносятся Г.
Гауптманом в качествевопросительных предложений. Индивид, пораженный внутренним входом вбожественное бесконечное, ощутив эманационный прорыв в него, мысленноостанавливается, теряется перед вечностью, представшей перед его внутреннимвзором, застывает в мистическом молчании.1802.5.Философско-эстетическаятрансформацияшекстпировскихпостулатов в драме Г. Гауптмана «Ткачи». Трагедия мира и трагедия героев.«Ткачи» («Die Weber», 1892) – наиболее известная драма Г. Гауптмана иодна из самых загадочных. Данному произведению немецкого драматургапосвящено достаточно много исследований, поэтому в целом можно выделить двеальтернативные точки зрения.
Практически у всех исследователей не возникаетсомнений в том, что «Ткачи» – социальная, натуралистическая драма. Так онабыла определена с самого начала, таковой считается до сих пор60. Правда, бытуети другое мнение, согласно которому в «Ткачах» сделан акцент не наполитических, а на этических вопросах. В связи с этим обращалось внимание наоткрытый финал: вопрос об отношении Г. Гауптмана к восстанию остается непроясненным, а шальная пуля поражает того, кого с самого начала возмущалидействия ткачей, – старика Гильзе. Исследователей приводит в недоумениеданный факт, нелепость и бессмысленность смерти Гильзе очевидна61.Основания для подобных трактовок, бесспорно, имеются.
Г. Гауптманописывает бунт ткачей, решившихся на него из-за страшной бедности, когда ихдушевные силы, долготерпение оказались на исходе. Подобная сюжетная линияспособствовала закреплению социального взгляда на произведение. Однакоименно из таких устойчивых воззрений вытекала возможность и другой оценки –этической, связанной с трактовкой правомерности бунта, размышления о еговнутренней закономерности, духовной логичности. Этическая постановка вопросаказалась неизбежной, но с ней никак не сопрягалась мысль о тех кровавыхдействиях ткачей, которые они как бы невольно были вынуждены совершить,60Подобный взгляд сохранялся вплоть до конца XX века.
Gafert Karin. Die soziale Frage in Literatur und Kunstdes XIX Jahrhundert. Ästhetische Politisierung des Weberstoffes 2Bd. Kronberg, 1973. Hildebrant Klaus. NaturalistischeDramen G. Hauptmann. München, 1983. Werner Johannes. Der Glaube der Weber. Sozialgeschichtliche Nachträge. In:Diskussion Deusch 13. 1982. P. Sprengel. G. Hauptmann.
Die Weber. In: Dramen des Naturalismus. Interpretation.Stuttgart, 1988 J. Lehmann. G. Hauptmann. Die Weber In Dramen des 19 Jahrhundert. Stuttgart, 1997. Современные,довольно-таки малочисленные, трактовки «Ткачей» не прибавляют ничего принципиально нового.61W. Hans. Der alte Hilse.
In: Das Leid im Werke G. Hauptmann. K. S. Gutke und H. M. Wolff Bern. 1958. Rey.William H. Der offene Schluß der Weber. 1982.181решившись на восстание. Текст в какой-то мере обесценивался, рушился при егоэтическом анализе, который в то же время не проводить было невозможно. Сам Г.Гауптман никак и нигде не поясняет свою позицию. Поэтому попытка понятьглубинное содержание «Ткачей», драму, которая при всей своей кажущейсяпростоте предстает в качестве одной из самых сложных, наводит на мысль онесколько иной интерпретации, которая была принята ранее.
Она основывается напосявящении, предшествующего тексту. Именно на него в первую очередьобращают внимания исследователи, дающие «Ткачам» определение социальнойдрамы. Его внимательное прочтение позволяет прийти к не столь категоричнымвыводам.Свое произведение Г. Гауптман посвящает отцу, которому, пишетдраматург, известны чувства сына, о них нет необходимости говорить («<…>ausGefühlen heraus, die Du kennst und die an dieser Stelle zu zerlegen keine Nötigungbestehht»). Вероятно, Г. Гауптман имеет в виду, что отец всегда поддерживал его,ратовал за свободу выбора жизненного пути.
Драматург вспоминает ободряющиеслова отца, произнесенные им в достаточно сложный для Г. Гауптмана период,когда он решил оставить занятия в художественной школе, почувствовав в себесильнейшую склонность к творчеству62. Становится ясно, что на передний планвыдвигается идея драматургического творчества, выраженная в форме глубокойблагодарности отцу, который всегда поощрял духовные порывы сына. В данномслучае подобное поощрение способствует и развитию творческого замысла – отецрассказывал о деде, который в юности был бедным ткачом, сидел за станком,подобно персонажам, представленным в драме («Deine erzählung vom Großvater,der in jungen Jahren, ein armer Weber, wie die Geschilderten hinterm Webstuhlgesessen»).
Г. Гауптман добавляет, что такие беседы с отцом стали теми ростками,из которых возникло его произведение («<...> ist der Keim meiner Dichtunggeworden»).62Отец сказал, что когда человек действительно чего-то хочет, даже если цель кажется недостижимой, то онв любом случае должен к ней стремиться, не отступая перед трудностями. Надо стараться не лишаться мужества,несмотря на удары судьбы и препятствия. Он радуется, что такая воля и желание есть у сына, цель его ясна иопределённа, его можно поздравить. Г. Гауптман пишет, что не мог ничего сказать, сильное чувство благодарностии радости переполняло его [344, s.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
