Диссертация (1168614), страница 38
Текст из файла (страница 38)
Михалинасетует, что отец чувствует себя в доме как чужой, самые близкие оказываютсясамыми далекими. Лампа высветила страхи людей, показала сумерки души,озарила своим искусственным светом серое, неприглядное настоящее, навеялавоспоминания о прошлом – недаром служанка Берта сообщает о приходеЛахмана. Прежде он был поклонником Михалины, учеником и сильнейшимпочитателем ее отца. Прежде чем он входит, лампу тушат – просветлениепасмурного зимнего утра отчасти способствует просветлению человеческойдуши, представленной в тексте драмы как изменение темы разговора, – прежняябеседа о сложных, запутанных, семейных отношениях сменяется диалогическимиразмышлениями, касающимися искусства, роли художника в мире.169Лахман мечтает увидеть картину Крамера, полагая, что в ней сосредоточенадуша художника.
Он вспоминает о Крамере как о великом учителе, которыйвыколачивал из учеников все мещанское, переделывал их заново. Но стольсветлые воспоминания омрачаются репликой Михалины, она говорит, что отцусейчас очень тяжело, он мучается: «Papa ist zu peinlich» [51, s. 1121]. Не совсемясно, чем вызвано подобное состояние Крамера – непониманием со стороныблизких людей, конфликтом с сыном, отсутствием творческого вдохновения,собственным сложным характером.
Скорее всего, значим полный комплекспроблем, не случайно в ремарках ко второму действию сказано, что на столе уКрамера мучительный порядок («peinliche Ordnung»).ХудожникМихаэльКрамерпо-филистерскирегламентирован,уравновешен, приземлен, предстает под пером Г. Гауптмана в качестве барочногоперсонажа. Такой персонаж является плодом драматической рефлексии Г.Гауптмана, определяемой особым впечатлением от творчества Тинторетто.Немецкий драматург считает, что «художник изображает барочного персонажапри помощи изломанных линий, а трагический писатель призван выявитьизломанную душу» [354, s.
56]. Не случайно Г. Гауптман в ремаркахподчеркивает, что Крамер производит странное впечатление, это фигура явнозначительная, но больше отталкивающая, чем привлекательная. Во внешностихудожника два цвета – черный и белый (волосы черные с белыми прядями,одежда черная), полутона отсутствуют. Речи Крамера пронизаны филистерскимдухом: сына называет негодяем, советует всем работать (повторяет слово«arbeiten» четыре раза в своем небольшом монологе), утверждает, что работа –это и есть жизнь, работать надо добросовестно, необходимо исполнять свой долг(«Pflichten, Pflichten, das ist die Hauptsache»), главное – осознать всю серьезностьжизни («das Leben erkennen im ganzen Ernst»). Подобные речи странно звучат вустах художника, нет слов о вдохновении, о творческом призвании.
Не случайноГ. Гауптман вводит Михаэля Крамера в текст особым образом, приземленным,крайне унизительным для творческой натуры: художник сидит на софе иподписывает бумаги, в его кабинете находятся всевозможные предметы, но170только не кисти и краски. Создается ощущение изломанности во всем, а гнутыестулья на переднем плане представлены как символ подобной изломанности.Обращает на себя внимание то, что атмосфера всей драмы, вплоть дофинального, четвертого действия – темная, мрачная. Подобный темный фоннаиболее ярко прослеживается во втором действии, в котором Г. Гауптманпоказывает встречу отца и сына. Между ними существует как достаточно сильное«цветовое» внешнее сходство, так и внутреннее «цветовое» различие.
Оба онитемноволосые, их глаза горят огнем, который столь пугает трактирщицу Лизу.Внешность у обоих Крамеров несуразная, нескладная, в одежде преобладаютчерные оттенки, но указывается, что рубашка старшего Крамера накрахмалена,предполагается, что она белая. Арнольд приходит на встречу с отцом в красномгалстуке. Этот галстук выделяется как яркое, цветовое пятно на общем сероголубом фоне: занавес, скрывающий мастерскую, серый, стены голубовато-серогооттенка, гипсовые слепки, один из которых представляет собой маску Бетховена,как бы окутывают пространство мертвым, голубоватым сиянием.
Бледный лучэтого мертвого сияния пронзает души людей – они закрыты и для мира, и другдля друга, и для себя самих. Подобная закрытость души у Михаэля Крамеравнешне проявляется в том, что он плотно прикрывает окно, хотя день серый имрачный, но Крамер не допускает проникновения света в помещение и без тогодостаточно унылое. Арнольд на протяжении разговора с отцом старается несмотреть на него, торопится уйти, на лице у него застыло упрямство, отвращениеи страх.
Крамер пытается вызвать сына на откровенность, предлагает ему взятьего в товарищи, протягивает руку, хочет сгладить противоположности, устранитьнедоразумения. Однако он замечает красный галстук сына, для Крамера – это знакбеспутной жизни, поэтому он говорит, чтобы Арнольд снял его. В речах Крамерасквозит та незыблемость и правильность, которую не может принять Арнольд. Вданном случае Михаэль Крамер подобен Мартину Лютеру, поскольку охвачен«fixe idee», которая, считает Г. Гауптман, составляет саму сущность фанатизма[353, s. 178]. Крамер, не понимающий в полной мере ни себя, ни сына, требует отАрнольда абсолютной правды – Арнольд обязан сказать, что он провел прошлую171ночь не с приятелем, а в трактире Лизы. Абсолютной правды не бывает,утверждает Г. Гауптман, «человек, поглощенный ею, не знает ни сомнений, ниистиной жалости» [353, s.
178]. Крамер невольно подавляет в сыне всякуюрадость жизни, хочет видеть в нем аскета, а не олимпийца, каковым для Г.Гауптмана является всякий талантливый художник54. Крамер, любя сына, ведетсебя как греческий Периандр55. Не желая понимать смущения Арнольда, незадумываясь о том, что понимание не может быть достигнуто столь быстро, отецпрогоняет сына. Старший Крамер не в состоянии помочь Арнольду в страшныйчас полуночи, «в жуткий час вопиющей темноты» [345, s. 90].Третье действие вновь протекает под знаком смешения цветов – в ремаркахсказано, что сейчас вечерние сумерки – они царят в сердцах почти всех людей,темная ночь воцарилась в сердце Арнольда. Но в трактире отца Лизы все дышитбелизной. Белизна является свидетельством бездуховности, филистерства,отрешенности от людских страданий.
Действие происходит в пивной, в ней всеблестит, краны ярко вычищены, дверь стеклянная, Лиза в белом фартуке, онаждеттех,ктоназоветАрнольда«маляром»,«грифелем»,«пачкуном»,«фатальным Крамером». Так говорят о нем пьяные гости, их забавляетвлюбленность Арнольда, его гнев и недовольство.Данная сцена образует идейный центр драмы. Под пером Г. Гауптманапроисходит сложное драматическое сцепление пространственно-временныхкатегорий. Романтическая мысль об их непременном слиянии56 драматическиосмысливается Г. Гауптманом, они воссоздаются так, как были представлены на54Олимпийцы ˗ особое понятие для Г. Гауптмана. Он считает, что ими и создаётся великое искусство.Олимпийцами немецкий драматург называет Данте, Гёте, Бетховена, грандиозная гробница Медичи, сотворённаяМикельанджело, мыслится Г.
Гауптманом как «непревзойдённое творение истинного олимпийца», «храм вечнойрадости, в ней мистерия смерти и великая ей преданность» [347, s. 903]. Г. Гауптман соединяет воедино именаолимпийцев Микельанджело и Тинторетто, поскольку «у них душа выступает наружу… всё дышит такимвеличием, которое трудно выносить» [354, s. 524].55Г. Гауптман вспоминает Периандра, подчёркивает, что античная традиция причисляла его к семимудрецам, поскольку во время правления Периандра Коринф достиг небывалого культурного расцвета. Г.Гауптман подчёркивает, что правитель относился к сыну с беспощадной строгостью, но в то же время со страстнойотеческой любовью [348, s.
209].56Ф. Шлегель видел сопряжение пространства и времени в конечном и бесконечном, «первое включает всебя второе, антиномии лишь кажущиеся, полностью преодолимые» [258, с.180]. Сходной мысли придерживался иНовалис ˗ подлинный мистик, по убеждению Г.
Гейне. Новалис писал во «Фрагментах», что пространствопереходит во время, как тело в душу. Подобный процесс для Новалиса является истинной поэзией, поскольку«ничто так не поэтично, как всякие переходы и разнородные смешения» [35, с. 92].172картинах художников итальянского Ренессанса. Пространственно-временныекатегории явлены в качестве двух разных миров: конечный мир земной юдоли ивечный мир райского блаженства. На живописных полотнах оба плана внешнеобозримы, драматическая картина Г. Гауптмана внутренне ощутима. Различныепространства охватываются двумя комнатами – в одной разгоряченные вином исобственной неуязвимостью гости трактира издеваются над Арнольдом, в другой– Лахман рассказывает Михалине о картине ее отца. Прошлое – время созерцанияискусства – и настоящее – данный разговор о нем соединяются черезвоспоминание о картине, сильное впечатление от которой позволяет забыть онеприглядной действительности. Лахман видел спокойный лик Христа, как создалего Крамер, представляет Христа здесь, в этом чаду, во всем величии и чистоте[51, s.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
