Диссертация (1168614), страница 34
Текст из файла (страница 34)
Гауптманом вначале четвертого действия. Карлики вынуждены помогать Генриху, онзаставляет их служить ему. Мастер обращается с карликами повелительно, отдаетжесткие, суровые приказы, грозится спалить им бороды, если они не выполнятдолжным образом работу, считает, что держать карликов надо в страхе. В данном151случае поведение Генриха весьма напоминает действия карлика Альберихта из«Кольца Нибелунгов» Вагнера.
Альберихт, осознавая себя господином над всемисуществами, превратил их в рабов, бьет своего брата – карлика Миме, заставляяего безоговорочно ему подчиняться. У Вагнера подобные сцены служатдоказательством всеобщей надвигающейся мировой катастрофы: Вагнер, как иШопенгауэр, с которым музыкант познакомился летом 1854 года, «ощущаетмировую основу как нечто неблагополучное и бессмысленное, отсюда ивозникают у него мотивы отречения, отказ от воли и жизни» [138, с.
36].Г. Гауптман, при всем своем восхищении Вагнером, преклонении перед еготворением «Кольцо Нибелунгов», размышляет не об отречении, а, напротив, опринятии бытия, его духовном радостном наполнении. Правда, внутренний путь кподобному восприятию сложен и тернист. Отрекаясь от солнца души, не чувствуяего света, мастер Генрих вновь, как вначале своего драматического пути,погружен в сумерки сознания. Он понимает, что способен создавать лишьпрекрасные части своей работы, но не может соединитьих в целое, поскольку вдуше его царит подобное разъединение. Одного магического искусства феиРаутенделейн оказалось недостаточно для ощущения глобального Всеединства,необходимо еще и особое внутреннее прозрение.
Оно призвано изменить ракурсвидения, сделать иной точку отсчета – почувствовать не только творящее Я, но иЯкающееся,тогда,поГ.Гауптману,окажетсявозможнымновыйвысокоорганизованный амальгамный синтез – индивид поймет волю мира,соединит с ней собственные стремления, с радостью подчинится великомукосмическому решению.Последниедвадействия«Потонувшегоколокола»повествуютовозможности этого нового амальгамного слияния. Необходимо иметь в видуоценку Генриха, которую дает ему Водяной. Он говорит о вине мастера («Schuldbleibt Schuld»), о расплате, которая будет равнозначна вине («Schuld in Verdienst,Strafe in Lohn»), о его одежде, которая вся пропитана кровью («Blutig starrt Dein»)[43, s.
158].В данной сцене драматически представлено изменение сферыподсознания Генриха, внутренняя работа его мысли, «исследование Я в качестве152монады высшего порядка» – как называет Э. фон Гартман творческогоиндивидуума [112, с. 142]. Генрих, как сказано в ремарках, грезит с открытымиглазами, что, по Г. Гауптману, равнозначно бессознательному погружению в сон.Он находится на границе сознания, она «чрезвычайно зыбкая, как и разницамежду мыслимым и немыслимым» [347, s.
249]. Отсутствие четких границ, ихнамеренная размытость драматически представлена через образ тумана, который,как подчеркивает Г. Гауптман, проникает в отверстие в стене и окутывает всекругом. Из тумана появляется Водяной и предвещает Генриху грядущие беды.Именно в данный момент Генрих способен ощутить свою тяжелуюнравственную вину. Он чувствует раскаяние, как пишет Фихте: «<…>беспокойный, но очень ценный залог нашей более благородной природы <...>неприятное чувство из-за того, что человечность была побеждена» [239, c.
99].Нечто подобное ощущает в данную минуту и Генрих. Он обретает мистическоезнание, в основе которого лежит этический момент – вина перед женою ималенькими детьми. Об этом пытался сказать ему пастор, но его слова имелимало значения для Генриха, в них сквозила мораль, высокий нравственный смыслотсутствовал. Сейчас мастер погружен во мрак бессознательного, из глубиныкоторого невольно всплывают мысли о вине. Она, как писал Э. фон Гартман, «неможет быть почерпнута из внешнего восприятия <...> это непосредственноемистическое знание, внушенное только Бессознательным» [112, с.
167],«происходит наполнение сознания тем содержанием, которое независимо отнашей воли всплывает из Бессознательного» [112, с. 252].Речи Водяного, мыслимого как часть природы, как ее важнейшеепервоначало, проникают в подсознание Генриха. Водяной включает Генриха вобщую природную связь всех вещей, заставляет слиться с универсумом,услышать его божественный глас, его божественное веление.
Речи Водяногоподобны, используя образное сравнение Фихте, «оракулу из вечного мира»,который «объясняет индивидууму, как он должен приспособиться к порядкудуховного единения» [239, c. 654]. Столь сложный психологический процесс, вкотором герой становится участником драматических событий собственного Я,153чрезвычайно тонко передается Г. Гауптманом. Генрих спит, сон его беспокоен,поскольку в его сознание, беззащитное и незащищенное в данный момент,проникает трансцендентная истина. Водяной говорит о колоколе, которым играютрусалки – дочери Водяного, колокол стремится выплыть из глубины вод наружу.Раздается его звон, гул, Генрих боится подобных звуков.
Пророческие речиВодяного передаются Г. Гауптманом в форме экстатического вещания, почти вкаждомпредложенииставитсязнаквосклицания,придающегосмыслувысказывании яркую стилистическую и эмоциональную наполненность. НедаромГенрих мечется во сне, взывает о помощи. Водяной говорит не абстрактно, аобращается напрямую к мастеру: «O wehe, Du, wenn ihre Stimme Dir wiederschall!», вызывая тем самым ощущение четкого присутствия трансцендентногомира. Погребальный звон колокола раздается в душе мастера, музыкальный ритм,слышимый в словах Водяного («Bim! Baum! Bim! Baum!», гармоничносливающийся с неоднократно повторяющимся словом «Traum»), придает иммистическую силу, влияние которой чувствует Генрих. Г.
Гауптман творческиосуществляет то, о чем мечтал Р. Вагнер, говоря в работе «Искусство будущего» о«музыкальной поддержке драматического диалога» [100, с. 107]. Водяной как бынамеренно напевно растягивает гласные «а», и их смысловое, музыкальное,лейтмотивное, по Вагнеру, «ein», укрепляя подобным мистическим растягиваниемневидимые глазом, но ощутимые музыкально нити между индивидом и космосом.Музыкальность ритма приобретает вселенский размах: «Sie rüttelt, sie lockert undhebt sich vom Grund./ O wehe, Du, wenn ihre Stimme Dir wieder schallt!/ Bim! Baum!/Helfe Dir Gott aus Deinem Traum! /Bin! Baum!/ Bang und schwer, wie wenn der Todin der Glocke war'!/ Bin! Baum!/ Helfe Dir Gott aus Deinem Traum!» [43, s. 15].Необходимо отметить, что в пророческих речах Водяного, кроме ихмистически-пугающего смысла, угадываются и намеки на возможное духовноеизменение и избавление Генриха от себя самого.
Дух воды не случайно дваждыповторяет фразу: «Helfe Dir Gott aus Deinem Traum», – в ней есть предчувствиетого, что «бог из сна-мечты» поможет Генриху обрести еще одно новое рождение.Это «солнечный» Христос, о котором грезил мастер в своей величественной154горной фантасмагории, тот бог света, поклонение которому возможно толькочерез ощущение внутреннего солнца в своей душе.Образ внутреннего солнца – один из центральных у Г.
Гауптмана. Будучитесно связанным с понятием новой солнечной религии, он выявляет тот еезначимый аспект, когда бездны темной доселе души героя озаряются солнечнымилучами. Такая поэтическая репрезентация наиболее значима в тот момент, когдаГенрих, прежде объятый самовосхвалением и самовозвеличиванием, ощущаетстрадание, сострадание и милосердие. Перед его внутренним взором предстаютдети, карабкающиеся на гору и несущие кувшинчик, полный слез их матери.Генрих способен увидеть детей, почувствовать их муки, воспринять душевнуюболь своей жены Магды только после своего контакта с трансцендентным миром,явленным посредством пугающих речей Водяного. Раутенделейн, находясь рядомс Генрихом, не видит ничего – это его личное, душевное видение, голос совести,та стрела раскаяния, которая теперь почти смертельно ранит мастера-литейщика.Осознание Генрихом своей вины передаются Г. Гауптманом через звуки – звономколокола, его слышит только мастер-литейщик, колокол входит во внутренниймир его сущности, является, используя термин Г.
Зиммеля, тем камертоном, накоторый в дальнейшем будет настраиваться существование Генриха. Образколокола наполняется конкретным содержанием, связывается с подсознательной,внутренней, а значит, по Г. Гауптману, мистической жизнью героя.В финальных сценах наиболее ощущается концепция новой религии Г.Гауптмана. Кажется, что его герой полностью отошел от центра – от волибожественной любви, от того сияющего в лучах солнца Христа, который стольярко представал в его видении.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
