Диссертация (1168614), страница 41
Текст из файла (страница 41)
357].182В воспоминаниях о деде-ткаче нет ничего зловещего, о бунте речь не идет,он не предполагается, напротив, картина рисуется вполне мирная – ткач работаетза станком. Следует иметь в виду и еще одни пласт воспоминаний драматурга,которые переплетаются и вытекают из художественной логики посвящения к«Ткачам». Г. Гауптман писал в автобиографии, что имел возможность наблюдатьбыт и нравы ткачей, подчеркивал их миролюбие, патриархальность, котораянавевала ему мысли о древней мифологии. Драматург сравнивал «женщин сволшебницей Кирке, сидящей за ткацким станком, а мужчины-ткачи напоминалиему величественного Зевса и скандинавского Тора» [344, s.
707]. Недаром в текстепьесы один их героев Вояжер восхищается внешностью старого ткача Анзорге,называет его богатырем, любуется его косматыми бровями, дикой бородой,отмечает первобытную силу. Правда, его восторг отчасти быстро развеивается:тряпичник Горниг говорит, что у ткачей не хватает денег на цирюльника, вот онии отращивают себе волосы и бороду. Однако мощная богатырская сила остается,равно как и добрый нрав. Старик Баумерт, который одним из первых примкнет квосставшим, говорит о себе как о мирном человеке. Его жена, которая радарешимости мужа быть вместе с бунтующими ткачами, подчеркивает, что и она незлая, хотела всегда все решать добром.
Пастор был уверен, что ткачи являютсякроткими, уступчивыми, порядочными, честными людьми. Старик Гильзе,слушая рассказ Горнига о восстании, поражен, недоверчиво качает головой, не всостоянии постигнуть, что местные ткачи способны на подобные бесчинства.Все эти примеры служат доказательством того, что в характере самихткачей нет ничего, что подвигло бы их на бунт. Напротив, их добрый нрав,мягкость и покладистость свидетельствуют о невозможности ожидать с ихстороны решительных действий.Утвердившееся в литературоведении мнение, что беспросветная нуждаприводит столь добродушных ткачей к восстанию, верно лишь в некоторомсмысле. Однако в данном случае важно другое.
В посвящении такая мысль незвучит, не затронут и социальный аспект Представленная в нем картина в высшейстепени гармонична. Правда, последнее предложение несколько нарушает ее. Г.183Гауптман высказывает предположение о будущем уделе данного драматическоготворения: оно или жизнеспособно, или должно зачахнуть. Но в любом случае этадрама – лучшее, что дал такой «бедный» человек, как Гамлет («<...> die, ob sie nunlebenskräftig oder morch im Inneren sein mag, doch das Beste ist, was „ein armer»Mann wie Hamlet zu geben hat»).В литературоведческих работах на последнее предложение посвященияпрактически не обращается внимания, хотя именно оно, думается, помогаетпостичь глубокий смысл текста Г.
Гауптмана и требует тщательнейшегокомментирования. На передний план выдвигается личность Гамлета. Как явствуетиз посвящения, именно он оказывается тем человеком, который придает драмежизнь, развивает все лучшее, что в ней есть. Но Гамлет в то же время можетпривестидраматическоеэкзистенциональнойбытиекликвидации.ветхости,Инымидряхлости,словами,ксвоеобразнойГамлетстановитсяхудожником-творцом, приравнивается к автору, своей личностью создает вхудожественном произведении специфическую мировоззренческую установку.Только Гамлет способен решать сложные вопросы о дальнейшем бытии творения,подвергать определенной оценке сам принцип творческого процесса. На Гамлетавозлагается небывалая ответственность – сложное авторское бремя, которое онобязан с гордостью и честью нести. По степени значимости принц датскийоказываетсянеобходимымдажевыше,ростком,чемГ.самдраматург.ГауптманпризванРассказыотцаподготовитьявлялисьпочвудляплодотворного художественного развития этого ростка, но Гамлет выступаетвысшимсудьей,егомудромуиблагомусловуподчиняютсявечныеэкзистенциальные процессы.Необходимо обратить внимание и на еще один момент.
Для характеристикиткачей и Гамлета Г. Гауптман использует единое прилагательное – armen: «armerWeber» и «armer Hamlet». Это не может быть случайным. Сопоставление черезслово позволяет говорить об особой внутренней соотнесенности Гамлета и ткачей– это этическая соотнесенность, а не социальная. Слово «бедный» употребляетсяГ. Гауптманом не для подчеркивания незначительного материального положения184ткачей, тем более Гамлета, а для акцентирования этического смысла. Гамлет иткачи несчастны. Несчастье в значении отсутствия выхода, невозможностиизбрать какой-либо другой путь действия, определяется Г.
Гауптманом в качествеособой этической установки. На нее падает логическое ударение, через неепроясняется нравственное содержание. Посредством слова они (принц датский иткачи) приходят к взаимопониманию, становятся собеседниками, раскрываютсядруг через друга, предстают для себя в новом свете истины. Она ранеескрывалась, не высвечивалась, а теперь, благодаря взаимному, словесномумодернистскому постижению, выводится наружу, становится реальностью.В связи с этим кажется вполне закономерным рассмотрение «Ткачей» Г.Гауптмана сквозь призму шекспировских идей, в частности рассужденийдраматурга о трагедии «Гамлет».
Известно, что Г. Гауптман неоднократнообращался к наследию Шекспира, создал свободный перевод «Гамлета», драму«Гамлет в Виттенберге» («Hamlet in Wittenberg», 1935), роман«Вихрьпризвания» («Wirbel der Berufung», 1935), на станицах дневниковых записей иавтобиографических работ Г. Гауптмана можно найти много рассуждений оШекспире и его творениях.Г. Гауптман, будучи художником-мыслителем, считает себя ученикомШекспира. Все внимание Г. Гауптмана, как и английского драматурга,сосредоточено на проблеме человека и мироустройства. Литературоведызаметили связь двух, столь несхожих в отношении места и времени, драматургов.Так, Ф. Фойгт провел между ними чрезвычайно интересные параллели. Онговорил о трудностях, встающих перед исследователями, когда они пытаютсякомментировать драмы Шекспира и Г. Гауптмана, их произведения вмещают всебя множество различных толкований.
Так происходит, поскольку «оба они принаписании драм как бы видели перед собой голову Медузы» [463, s 132]. Даннаямысль критика требует разъяснения. Дело в том, что об образе Медузынеоднократно вел речь Г. Гауптман. Он подчеркивал, что «в театре в Афинах наскале Акрополя находилась голова Медузы, сделанная из золота. Тот, ктовзглянет на нее, навеки отрешится от будничной суеты.
В человеке навсегда185воцаряется тяжесть трагического, каждая трагедия всегда скрыта под вуальюМедузы» [346, s. 55].Бесспорно, Г. Гауптман не одинок в таком пристальном интересе кличности и наследию великого англичанина. Г. Гауптман отдает предпочтениеточке зрения Гердера, который отмечал в Шекспире «божественную хватку»,посредствомкоторойонмог«вместитьводнособытиецелыймирразнороднейших явлений» [363, s. 210]. Немецкий драматург полностьюразделяетточкузренияГете,которыйвосхищалсяманеройШекспира«выворачивать наружу внутреннюю жизнь человека [330, s. 11] и, проводявиртуозные поэтические параллели, подчеркивал, что «Шекспир соревновался ссамим Протеем, по его примеру, черта за чертой, создавал людей <...> изШекспира вещает сама природа» [328, s. 7].
Практически также, «по-гетевски»,оценивали великого англичанина современники Г. Гауптмана: натуралисты«чтили Шекспира за близость к природе, за показ естественного человека» [410, s.25]63. Предмет размышления Г. Гауптмана несколько глубже, на передний план онвыдвигает проблему эзотерической глубины, «то тайное знание о внутреннейприроде человека, понять которую под силу только гению» [346, s. 53]. Можетвозникнуть предположение, что в данной мысли драматурга нет ничегопринципиально нового, особенно по сравнению с рассуждениями Гете. Однако Г.Гауптман несколько иначе расставляет акценты, что становится особеннозаметно, если учитывать романтическую позицию. Классико-романтическиевоззрения, подкрепленные натуралистической точкой зрения, тесно соприкасаясьдруг с другом, приводят к интересному мировоззренческому синтезу.
В63Следует отметить, что в середине XIX столетия, в 1864 году, создаётся немецкое шекспировскоеобщество, основателем которого стал Франц фон Дингельштедт – писатель, драматург, театральный деятель.Общество выпускало «Ежегодники», которые долгое время были единственным органом шекспироведения. В нихрассказывалось о романтических исканиях прошлых лет, много говорилось о театральных реформах Л. Тика, базойдля которых стал театр Шекспира.
О Тике писал Николай Делиус (1813 – 1888), знаменитый немецкийшекспиролог, публикуя при этом в «Ежегодниках» шекспировские тексты в переводе Шлегеля. Многие статьи«Ежегодников» повествовали о знаменитых спектаклях прошлого (например, о режиссёрских находках Л. Кронега.Он уделял большое внимание массовым сценам, благодаря которым возник новый вид спектакля – спектакльассамблея). Большой интерес вызывали и современные постановки. Так, деятельность М. Рейнгарта (1873 – 1943)определялась как знамение эпохи. Бунтарь по натуре, проникнутый духом оппозиции к прежним устоям, он как быприменял к своим спектаклям известные слова из «Гамлета»: «Есть много на земле и небе того, что не снилосьвашим мудрецам» [94, с. 58].
Рейнгарта привлекала многоплановость драм Шекспира, главной своей задачейрежиссёр ставил создание трагической атмосферы, что придавало произведениям Шекспира в театре Рейнгартаграндиозную философскую масштабность.186результате возникает, как писал М. Каган, «не присоединение А к Б, но ихсцепление воедино, возникает система, а не составные части соединения» [147, с.155].Такая система становится понятной, если обратиться к точке зренияромантиков на творения Шекспира в целом и драму «Гамлет» в частности.Выявляя «дух современной поэзии» у Шекспира, подчеркивая его «тонкий вкус,тонкую художественность» [258, с.
113], восхищаясь особым чередованием«шутки и серьезности, гармонии и дисгармонии, обыденности и высокого,действительности и вымысла» [35, с. 104], романтики считали непревзойденнойзаслугой Шекспира то, что он создал философскую трагедию. Таковой в первуюочередь является «Гамлет», в котором, как писал Ф. Шлегель, «показбессмысленной жизни создает целое о ней представление» [258, с. 112].Романтики, в теоретических воззрениях которых размышления о Шекспиредостигли подлинного апофеоза, считают Гамлета человеком с великой душой, нослабым, у которого «деятельное начало совершенно уничтожено» [258, с.
115].Интересно, что спустя некоторое время примерно также определит Гамлета Ф.Ницше. Герой Шекспира станет для Ницше «дионисийским человеком, впавшимв летаргическое состояние, поскольку он осознал, что его действия ничего немогут изменить в мире, соскочившим с петель» [195, с. 80]. Подобной точкизрения придерживался и Г. Брандес. Он видел в Гамлете «современную жертвуболезненной рефлексии, человека, у которого взрывчатый материал гения внатуре, но он полностью лишен способности действия» [96, с. 387]Апелляции Г. Гауптмана к традиции, касательно взглядов на творчествовеликого англичанина и его трагедии «Гамлет», приобретают полемическуюнаправленность.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
