Диссертация (1168470), страница 76
Текст из файла (страница 76)
Условия, созданные властьюдля научных лабораторий И.П. Павлова, В.И. Вернадского, П.Л. Капицы и другихученых с именами мирового значения, качественно изучены в историографии863,они легко объяснимы в концепции «наукократического договора». Важно и то,что сами ученые соглашались на них. П.Л. Капица в письме к А.А. Капице от23 февраля 1935 г. писал: «То, что в Англии решается телефонным звонком, здесьтребует сотни бумаг. Тебе на слово ничему не верят, верят только бумаге, даромона дефицитна. <…> Единственный выход – это стать в исключительноеСорокина М.Ю.
Русская научная элита и советский тоталитаризм...Тодес Д. Павлов и большевики. Выделенное выделенное питание для подопытныхживотных позволило продолжать эксперименты по условным рефлексам. По воспоминаниямП.Л. Капицы: «Я помню, как мне рассказывал академик А.Н. Крылов, что встретив Павлова наКаменноостровском, он обратился к нему: “Иван Петрович, могу Вас попросить ободолжении?” – “Конечно”, – “Возьмите меня в собаки”.
На что Павлов ответил: “Вы умныйчеловек, а такие глупости говорите”». Капица П.Л. Письма о науке. М., 1989. С. 368.863Есаков В. И академик Павлов остался в России // Наука и жизнь. 1989. № 9. С. 78–85;№ 10. С. 116–123; Колчинский Э.И., Козулина А.В. Бремя выбора: почему В.И. Вернадскийвернулся в Советскую Россию…; Todes D. P. Ivan Pavlov: a Russian life in science. Oxford; NewYork: Oxford University Press, 2014. 855 p.861862387положение, так сказать, под непосредственное покровительство власти. Быть направах тепличного растения»864.Однако, конечно, в условиях экономической разрухи постреволюционныхлет положение даже научных «всемирно известных» лидеров было лишьотносительно благополучным.
Так, в рассказе Б. Лавренева «Небесный картуз»(1925) отмечалось: «Даже в самые тяжелые годы — девятнадцатый и двадцатый— профессор [Благосветов] с точностью своего хронометра ежедневно посещалфизиологическую лабораторию института точных знаний, хотя автор долженчестно сознаться, что в этом не было решительно никакой нужды ни для самогопочтенного ученого, ни для государства. Ибо в лаборатории не было ничего,кроме голых стен и побитой химической посуды, на прозекторском столикепокрывался прахом в летние и инеем в зимние дни до блеска обгрызенныйкрысами скелет последней собачонки, ставшей жертвой науки в декабревосемнадцатого года, и вообще всюду была сплошная мерзость. Собаки же сдевятнадцатого года стали предметом потребления не физиологии, а кулинарии,доказывая тем самым шаткость основных научных систем в переходный ксоциализму период»865.
Впрочем, позднее «времяпровождение» ученых влаборатории изменилось: «Порезанное сукно на столе в кабинете было зашито,появились пробирки и колбочки. На прозекторском столике каждодневно дрыгалалапкамисовершенносвежаясобачонка,извонкоголосыемолодыереспубликанцы, под руководством профессора, обогащали отечественную наукуновыми исследованиями. В пол вставили новую кафельную плитку» 866. Так влитературе находили отражение реальные проблемы тех лет: до особого декретапогибали от отсутствия корма и его ненадлежащего качества собаки влабораториях И.П.
Павлова, недоедали животные дрессировщика В.Л. Дурова867.Капица П.Л. Письма о науке. Письмо к А.А. Капице от 23 февраля 1935 г. С. 36.Лавренев Б. Небесный картуз: [1925]. URL: https://www.litmir.me/br/?b=249139&p=89(дата обращения: 14.05.2019).866Там же.867ЦГИА СПБ. Ф. 2265. Оп. 1. Д. 383. Л. 1–4.864865388Образ ученого в повести Б.А. Лавренева «Небесный картуз» ироничен: с егогероем, профессором Благосветовым, руководителем небольшой лаборатории,занимающейся изучением малярии, уважительно разговаривают в милиции,поскольку не ожидают подвоха от старика с «интеллигентным говором и умнойбородой», да и его справки «от КУБУ, от Академии наук, от университета,благодарность от Совнаркома» оказываются подлинными и вызывают доверие.Симпатичен и ученый в рассказах М.
Зощенко. Фабулу рассказа «Собачийслучай» автор начинал так: «Проживал в четвертом номере всемирно-ученыйстаричок. И занимался этот старичок разнообразными опытами, все больше надсобаками. То пришьет им какую-либо кишку, то сыворотку привьет, то прививкухолерную, а то и просто хвост отрежет и интересуется: может ли животное безхвоста жить. Одним словом – опыты. Но однажды встретил всемирно-ученыйстаричок Ваську во дворе и говорит ему: “Нет ли у вас какой-нибудь собачки дляученых опытов? Я, – говорит, – за каждую собачку плачу трешку”.
ОбрадовалсяВаська. Сразу смекнул. “Есть, говорит, – вы угадали. Это, – говорит, – даже мояспециальность доставать опытных собачек. Пожалуйста. Завсегда ко мнеобращайтесь”»868. Эти «всемирно-ученые старички», выписанные в синхроннойхудожественной литературе, хотя и могли быть жестоки в лаборатории («Нынче яопыт произвожу над предстательной железой, и нужна мне для этого собака особокрепкая, фигурная, чтоб хвост у ней был дыбом, чтоб она, стерва, бодрилась быпод ножом», – М. Зощенко), однако представали безобидными и беспомощными вповседневной жизни, трогательными и нуждавшимися в заботе – хотя бы длятого, чтобы не быть обманутыми васьками с улицы.
Формой такой заботы сталараспространившаяся практика патронирования отдельных ученых / научныхнаправлений со стороны тех или иных представителей власти – Н.И. Бухаринпротежировал лаборатории И.П. Павлова869, Н.П. Горбунов – ВсесоюзныйЗощенко М. Собачий случай: [1923] URL: http://www.zoschenko.info/cat/209/9.html(дата обращения: 14.05.2019)869Например: Самойлов В.О., Виноградов Ю.А. Иван Павлов и Николай Бухарин: отконфликта к дружбе // Звезда. 1989. № 10. С. 94–120.868389институтприкладнойботаникииновыхкультурН.И.Вавилова,А.В. Луначарский и Н.А. Семашко – Русское евгеническое общество подруководством Н.К. Кольцова; своим вниманием к психоанализу вошел в историюнауки Л.Д.
Троцкий. Как отмечает Ш. Фицпатрик, больше всего «нравилось»выступать в роли патрона А.С. Енукидзе – к нему обращались часто и посовершенно разным поводам870. Порой такое патронирование оборачивалосьсвоей противоположностью, если лидеры впадали в «немилость». Однако далеконе всегда это вело к каким-то последствиям для «всемирно-ученых старичков».Так, например, фигура симпатизирующего И.П. Павлову Н.И. Бухарина вхудожественном фильме 1949 г. оказалось просто подменена персонажемМаксима Горького.Черты образа нового ученого, научного лидера нашли отражение и всоветском кинематографе – именно он отображал идеологически верные черты«советского» ученого.
Если в конце 1910–1920-е гг. это лидер-популяризатор,близкийрабочемуклассу–какпрофессоризагитационногофильма«Уплотнение», читающий лекции собиравшимся в его бывшей квартире рабочим,нелепый и близорукий, однако не боящийся идти на конфликт со своим учеником,то, начиная с фильмов 1930-х гг., это образ ученого-гиганта, своего рода«ученого-диктатора»871. Наиболее удобными фигурами для презентации образаидеальных ученых с точки зрения марксистских канонов стали ученыематериалисты, носители «прикладного знания» – К.А. Тимирязев (фильм«Депутат Балтики», 1936), Н.М.
Миклухо-Маклай (одноименный фильм, реж.А.Е. Разумный, 1947), Н.И. Пирогов (реж. Г. Козинцев, 1947), И.В. Мичурин (реж.Фицпатрик Ш. Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России XX века. М.,2011. С. 210–227. В частности, именно к А.С. Енукидзе обращался по вопросу изъятия свогоимения в 1920-е гг. историк Н.И. Кареев, – Ученый в эпоху перемен: Н.И.
Кареев в 1914-1931 г.С. 204-241. О схожих процессах внутри исторического научного сообщества: Тихонов В.В.Историки и советская власть в 1920–1940-е гг.: патроны и клиенты // Вестник РГГУ. Серия:История. Филология. Культурология. Востоковедение. 2014. № 19 (141). С.
193–204.871Александров Д.А., Кременцов Н.Л. Опыт путеводителя по неизведанной земле.Предварительный очерк социальной истории советской науки (1917–1950-е годы) // ВИЕТ.1989. № 4. С. 67–80.870390А. Довженко, 1948), И.П. Павлов («Академик Иван Павлов», реж. Г. Рошаль,1949), А.С. Попов («Александр Попов», реж. Г.М. Раппапорт, В. Эйсымонт, 1949),Н.Е. Жуковский (реж. В. Пудовкин, 1950), Н.М. Пржевальский («Пржевальский»,реж. С.
Юткевич, 1951). Несмотря на некоторую несинхронность, исследователиотмечают, что по содержанию кинематографические образы ученых конца 1940х гг. мало чем отличались от образцов, появившихся в 1930-е гг.872Как ни странно, было отмечено, что всех указанных киноперсонажейобъединяет декларируемая верность не столько советской или национальнойидеологии, сколько универсальным научным принципам, синхронно в работе«Нормативная структура науки» (1942) объединенных классиком социологиинауки Р.К. Мертоном в особый «этос» (или систему ценностей) научногосообщества под известной аббревиатурой CUDOS (Communalism, Universalism,Disinterestedness, Originized Scepticism).
Хотя игровые фильмы и не исповедовалиценность универсализма (убеждение в том, что истинность научных утвержденийотносительноихнезависитотутверждающего–егокласса,расы,национальности и т.п., ученые в советском кинематографе – безусловныепатриоты873), они настаивали на трех других принципах – коллективизме(принцип, согласно которому знание должно свободно становиться общимдостоянием); бескорыстности (ученый не должен использовать свои открытиядля личной выгоды – финансовой, престижной или прочей); организованномскептицизме (ответственность каждого ученого за оценку доброкачественностиработы других и за предание этих своих оценок гласности)874.
Так, в историко-Зудина А.А. Наука и образ ученого в советском кино (1928-1986) // Общественныенауки и современность. 2011. № 5. С. 171.873Так, например, в фильме И.П. Павлов, гневно отвергая предложение американских«благодетелей» уехать за границу и работать в любом институте мира, заявляет, что «Наукаимеет Отечество! И ученый обязан иметь Отечество! Я, сударь мой, русский. И мое отечествоздесь, чтобы с ним не было». Академик Иван Павлов: Сценарий // Избранные сценариисоветского кино: В 6 т. / Ред.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
