Диссертация (1168461), страница 97
Текст из файла (страница 97)
Г. Повседневная жизнь, досуг и традиции казацкой элиты украинского гетманства. СПб., 2016. С. 172.596См.: РПН–1. М., 1914. С. 130–131.595399правление Елизаветы Петровны. С 1691 до середины 1750-х гг. он занималсяиконописанием, участвовал в росписи Преображенского собора при Холмогорском архиерейском доме и других храмов. И. В. Погорельский не былчужд портетной живописи и книжности: по гипотезе В. Г. Брюсовой, впоследствии подтверждѐнной К.
Н. Сербиной, он является наиболее вероятнымавтором Двинской летописи, доведѐнной до середины XVIII в.597Почти одновременно с распространением надгробных портретов в Малороссии стали популярными гравированные портреты усопших киевскихархиереев с эпитафиями, выполняющими роль стихотворной подписи (Прил.12.4). В Москве стихотворная эпитафия под гравированным портретом митрополита Стефана Яворского († 1722), уроженца Малороссии, была впервыенапечатана в 1728 г. в издании его трактата «Камень веры» (Ил.
218), а в1734 г. Феофан Прокопович написал шуточную эпитафию на иеродиаконаАдама, смеявшегося над «суестрастным миром»598, что свидетельствует остановлении «кладбищенской» поэзии как одного из литературных жанров.Общим местом у историков русской литературы XVIII в. стало мнение омассовом переходе во второй половине 1730-х гг.
к силлабо-тоническомустихосложению под влиянием реформы русского стиха, проведѐнной В. К.Тредиаковским и М. В. Ломоносовым599. Однако силлабическая эпитафияудержалась в русской эпиграфике достаточно прочно. С 40-х гг. этого столетия силлабические эпитафии активно «завоѐвывают» российские некрополи.Их можно видеть на старейших кладбищах Санкт-Петербурга (Прил. 13.8.1–2). В третьей четверти XVIII в. традиции силлабической поэзии сохраняютэпитафии священнику церкви Троицы в Кожевниках Афанасия Савельева (†18 мая 1751, Прил.
15.9), епископам Вологодским Пимену († 26 мая 1753) иСимеону († 22 апреля 1762, Прил. 13.2.1–2) и Суздальскому Ефрему († 14597Брюсова В. Г. Холмогорский летописец и художник XVII в. (об одном из авторов Двинской летописи) // ТОДРЛ. 1961. Т. XVII. С. 445–453; Сербина К. Н. Двинской летописец // ВИД. Т. V. Л., 1971. С. 196–214; см. также: Словарь русских иконописцев XI–XVII вв.
/ Редактор-составитель И. А. Кочетков. М., 2009.С. 484.598РСЭ. С. 59. № 17.599Напр.: Поэзия. Учебник / Сост. Н. М. Назарова, К. М. Кочергин, Д. В. Плунгян. М., 2016. С. 337.400декабря 1754, Прил. 13.5). Поэтический строй эпитафии епископу Псковскому и Нарвскому Гедеону (Криновскому) († 22 июня 1763, Прил. 13.10) ближе тоническому стихосложению.
Самый поздний из известных мне примеровсиллабической эпитафии находился на надгробии генерал-аншефа П. Г. Племянникова († 11 июля 1773, Прил. 13.9). Менее продолжительную жизнь«прожили» силлабические вставки в прозаические эпитафии.Смена материала и символики носителей стихотворных эпитафий начинается во втором десятилетии XVIII в. В 1717 г. над могилой ИоанникияЛихуда, руководившего Славяно-греко-латинской академией в Заиконоспасском монастыре, была помещена медная надгробная плита со стихотворнойэпитафией на греческом языке и еѐ прозаическим переводом на русскийязык, принадлежащие Софронию Лихуду600. Текст был заключѐн в декоративную рамку и сопровожался новыми декоративными элементами — изображением прп.
Иоанникия в верхней части плиты, вензеля покойного и гербаЛихудов в еѐ нижних углах (Прил. 15.10).Одним из первых памятников, открывших новую эпоху в оформлениинадгробий со стихотворными эпитафиями, является богато декорированнаянамогильная плита-вставка князя Бориса Ивановича Прозоровского из Большого собора Сретенского монастыря (Прил.
15.13). На украшающих еѐ рельефах мы видим символы развитого барокко, составляющие смысловую основу памятника, — щит с фамильным гербом, ангелов с опущенными вниз факелами, символы воинской доблести — знамѐна, меч, шлем, палицы, скованные цепями головы пленников. Составляющие единое целое с надписью, онирисуют конкретный образ человека петровской эпохи, славного древностьюи знатностью рода, воинскими подвигами и гражданским управлением601.Возможно, фамильным гербом в окружении символов воинской славы, былиукрашены утраченные надгробные плиты Василия Васильевича Шереметева600Исследование греческого текста эпитафии см.: Фонкич Б.
Л. Заметки по греческой эпиграфикеМосквы XVII в. // Греко-латинский кабинет. Museum Graeco Latinum. 1992. № 1. С. 35–37.601Подробнее см.: Ермонская В. В., Нетунахина Г. Д., Попова Т. Ф. Русская мемориальная скульптура… С. 53.401(† 1729) (Прил. 15.12.1) и Александра Петровича Салтыкова († 1732) (Прил.13.3), на что указывает стк.
9, присутствующая в обеих эпитафиях: «Разсмотри токмо гербъ сихъ: храбрость провѣщаетъ <…> непремѣнную въ бранѣхъ».Эти же мотивы мы можем видеть на надгробии грузинского царевича Димитрия Симоновича († 1745) в некрополе Александро-Невской лавры (Прил.13.8.2).
Оно было отлито из чугуна, а еѐ новыми декоративными элементамистали изображения родового герба и воинского трофея, семантически заменившего изображение Голгофы, так как череп со скрещѐнными костями, помещѐнный ниже, воспринимался как глава Адама602. Однако пышный растительный орнамент по периметру плиты соответствовал традициям московского барокко, а шрифт сохранил черты церковнославянского письма — вышедшие из употребления буквы, титла, диакритические знаки и лигатуры.Постепенную смену силлабики силлабо-тоническими стихами демонстрируют две эпитафии второй половины XVIII в., вырезанные на надгробиях, форма которых типична для этого времени, но сохраняющих традициистарорусских надмогильных памятников.
Первое — белокаменная гробообразная плита имеретинца П. С. Яганова († 13 апреля 1759) — происходит изцеркви Георгия Победоносца в Грузинской слободе (Москва)603. На еѐ верхней грани находится рельефное изображение восьмиконечного Голгофскогокреста с символами Страстей. Он установлен на двухступенчатой прямоугольной Голгофе, в центре которой изображена глава Адама. На торце в изголовье вырезаны два ангела, держащие корону над крестом, в изножье —череп Адама над двумя перекрещенными костями. Эпитафия вырезана на боковых откосах памятника традиционным для Московской Руси эпиграфическим полууставом с большим количеством выносных букв в окончанияхслов, но с минимумом лигатур и подтительных контрактур, а также с арабскими цифрами вместо буквенной цифири.
Она открывается вырезанным на602Ср.: Зеленская Г. М., Святославский А. В. Некрополь Нового Иерусалима. Историкосемиотическое исследование. М., 2006. С. 225.603Изд.: Беркович В. А., Егоров К. А. Московское белокаменное надгробие… С. 568–570. № ГПГ–2.Восстановление утраченных частей текста моѐ. — А. А.402левом откосе плиты типичным силлабическим зачином: «|1 аще [кто] хощет любопытно знати // кто здесь погребен їзволишъ ниже прочитати», после чего следуют силлабо-тонические строки: «|1 во гробе зде |2 їмеретинецъ природы дворенин // петръ созонтичьzганов верою христианин».
Силлабо-тоническое стихотворение завершается традиционным для силлабических эпитафий обращением к читателю, вырезаннымна правом откосе плиты: «|2 по прочтении µзнаи сего человека // кто здесь такои |3 погребен икакова века // · помzнуть его дщисz къ бога молитвами твоими // µпокой боже дш7у его сосвzтыми». Вторая эпитафия — отставному сержанту Д. А. Канкарову († 27 мая1786) — происходит из некрополя Богородице-Рождественской церви г. Берѐзова Тобольской губернии (ныне пгт.
Берѐзово Ханты-Мансийского автономного округа. Она выполнена на (литой?) чугунной надгробной плите и,так же, как и предыдущий текст, открывается силлабическим двустишием«Кто тя, смертный час, может убежати, // или кто, быв в свете, могл гроб непознати», а завершается неумелой попыткой создать подобие силлаботонического двустишия, впрочем, также далеко не ушедшего от традициймосковского барокко: «да рекут к гробу от любви сердечной, // упокой, Боже,зде лежащего в жизни бесконечной»604.Что же касается языка силлабических эпитафий, созданных во второйтрети XVIII в.
и позднее, то их наполненность церковнославянизмами, не даѐт основания отнести их к литературным произведениям «высокого штиля»,одним из признаков которого в то время считалось обращение к лексике«языка словенского». С одной стороны, по словам М. В. Ломоносова, черезбогослужение и Священное Писание церковнославянский язык оставался«россиянам довольно вразумительным» (что уже не даѐт оснований говорить604Изд.: Материалы к «Русскому провинциальному некрополю» великого князя Николая Михайловича. Т.
2: Губернии и области Урала, Сибири и Дальнего Востока / изд. подг. Д. Н. Шилов. СПб., 2015. С. 305.403о «кризисе старой средневековой языковой системы»)605. С другой стороны,творцы эпитафий, не бывшие профессиональными литераторами, вряд либыли в курсе столичных дискуссий о зависимости «чистоты штиля» произведения от частоты употребления в нѐм церковнославянизмов606.В целом силлабические эпитафии демонстрируют устойчивость традиций старорусской эпиграфики в XVIII в., связанных с избирательным восприятием петровских нововведений, обеспечившим востребованность этогожанра в разных слоях общества. Отдельные «рецидивы» их создания, с сохранением языка и традиций, складывавшихся с последней четверти XVII в.,проявляются и в начале ХХ в.
(Прил. 13.14).ЗаключениеСтарорусское подписное белокаменное надгробие тесно связано с мемориальной культурой Московской Руси. Появившись в силу целого комплексапричин в последней трети XV в., оно в первую очередь отражало складывание новой поминальной культуры — эпитафии были включены как в процессбогослужения, так и в иные аспекты церковной жизни Московской Руси, арасширение их содержания отражало изменения в культуре и общественном,и индивидуальном сознании.Треугольчатый орнамент — основа декоративного оформления раннихподписных надгробий — первоначально украшал крышки белокаменныхсаркофагов и «перешѐл» на белокаменные надгробия во время «поминальнойреволюции» XII–XIII в. Его эволюция в XIV — второй трети XV в.
постепенно вела к формированию на белокаменных крышках саркофагов инадгробиях эпиграфического поля и появлению первых эпитафий. Во второйполовине XV ст. треугольчатый и крестчатый орнаменты появятся на белокаменных крышках саркофагов, крестах и подписных надгробиях.605Ломоносов М. В. Предисловие о пользе книг церковных в русском языке // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Т.
VII: Труды по филологии. 1739–1758 гг. М.; Л., 1952. С. 590; ср.: Замкова В. В.Славянизм как стилистическая категория в русском литературном языке XVIII в. Л., 1975. С. 3.606См.: Замкова В. В. Славянизм… С. 5–9.404Проследив эволюцию старорусских подписных надгробий и тесно связанных с ними эпитафий на крышках саркофагов и намогильных крестах,начиная с «поминальной революции» XII–XIII вв. по начало второй третиXVIII в., во взаимосвязи с этапами развития поминальной культуры Московской Руси, сопоставим выводы, сделанные на основе анализа эпиграфическойсоставляющей старорусских эпитафией, со схемой, разработанной Л. А.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
