Диссертация (1168461), страница 91
Текст из файла (страница 91)
С. 237.526Франклин С. Письменность… С. 51, 131.523372шила использовать белокаменные надгробия на сооружение колокольни вТроице-Сергиевой лавре, на что ушло около 600 древних намогильных памятников, находившихся на лаврском некрополе527.Почти не исследованным является вопрос об использовании белокаменных надгробий под новые намогильные памятники — такие случаи известны,но ввиду их немногочисленности не систематизированы. Так, исходным материалом для надгробия Григория Антонова сына Олохова († 1690) из Антониева монастыря в Новгороде (Ил.
217) стала анэпиграфная плита последнейтрети XVI в. На еѐ боковых гранях был вырезан типичный для барокко растительный орнамент, а на торце в изголовье — вырезанная в технике оборнной резьбы и заключѐнная в рамку из растительного же орнамента эпитафия.§ 5. Русская силлабическая эпитафияпоследней четверти XVII — начала второй трети XVIII в.Измѣняешися ты время,Тяжко людемъ наложивъ бремя.Потщися благо всякій сотворити:Время не имать никогда вредити.Отъ Бога есмы и живемъ по Бозѣ, —Виновни въ правдѣ предъ нимъ мнозѣ,За что не токмо здѣ даетъ богатство,Но и вѣчное небесное царство.Сильвестр МедведевРусские стихотворные эпитафии последней четверти XVII — началавторой трети XVIII в., отразившие присущий эпохе барокко интерес к человеческой личности, являются наиболее «вестернизованным» типом надгробных надписей528.
Эти произведения возникли в Московской Руси в последнейчетверти XVII в., вместе с потребностью перехода от традиционной «фактографической» эпитафии, фиксировавшей лишь время кончины, к эпитафии«биографической», отражавшей curriculum vitae и индивидуальные чертыконкретного человека. Однако они появились не как следствие эволюции527Борей В. И. (архим. Михаил).
Упразднение московских приходских погостов и создание первых городских кладбищ после событий 1771 года // Исторические, философские, и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. № 5 (79). Тамбов, 2017. С. 26.528Он же. Русское средневековое надгробие… С. 265; Николаев С. И., Царькова Т. С. Три века русской эпитафии // Русская стихотворная эпитафия. Вступ.
статья, подг. текста и прим. С. И. Николаева, Т. С.Царьковой. СПб., 1998. С. 10; Царькова Т. С. Русская стихотворная эпитафия XIX–XX вв. СПб., 1999. С. 6.373эпитафийного формуляра, а как привнесѐнный извне и не связанный с предшествующей книжностью литературный жанр. Всѐ это заставляет воспринимать силлабическую эпитафию как уникальное явление, требующее отдельного рассмотрения. В последние десятилетия в их изучении наметился определѐнный прогресс, связанный в первую очередь с исследованиями Л. И. Сазоновой, Ю. А. Лабынцева, Т.
С. Царьковой, А. П. Богданова, Н. Б. Сукинойи автора этих строк529.1. Русская силлабическая эпитафиякак фактор культуры московского бароккоПервую в истории древнерусской книжности «стихотворную» эпитафиюдля некоего Феодора Тверитина, создал прп. Максим Грек (Прил. 36). Еѐначало — «Кто2 и3 tткyду е3си6 ; тферjтинъ . на2реченіемъ кто2 , фео1до>» — является парафразом известной гомеровской формулы «ηίς πόζελ εἰς ἀλδρῶλ; πόζη ηοη πόιηςἠδὲ ηοθῆες;» («Кто ты? Родители кто? Из какого ты города родом?»)530 иукладывается в гекзаметр с одной лишней стопой.
Оставшаяся часть эпитафии прозаична. По-видимому, афонский старец создал еѐ на греческом языке,но, переводя на русский, не смог уложить текст в стихотворный размер.529Сазонова Л. И. Литературная культура России. Раннее Новое время. М., 2006; Лабынцев Ю. А.Греко-«славенские» эпитафии Евфимия Чудовского // Славяноведение. 1992. № 2. С. 102–108; ЦарьковаТ.
С. Русская стихотворная эпитафия…; Богданов А. П. Стих и образ изменяющейся России. Последняя четверть XVII — начало XVIII в. М., 2005; Сукина Л. Б. «Эпитафия Димитрию Ростовскому» Стефана Яворского в контексте культуры переходного времени // История и культура Ростовской земли, 2004. Ростов, 2005.С. 125–130; Она же. От «учителя» и «учительства» к «ученому мужу» и «учѐности»: образ «учѐной» деятельности в русской эпитафии XVII века // Гуманитарные науки и образование.
2010. № 3. С. 68–72; АвдеевА. Г. Старорусская эпиграфика и книжность: Ново-иерусалимская школа эпиграфической поэзии. М., 2006;Он же. Барочные и агиографические черты в первой эпитафии Патриарху Никону архимандрита Германа //Человек в культуре русского барокко. Сборник статей по материалам международной конференции. М.,2007. С. 299–317; Он же. Стихотворная эпитафия черниговского полковника Якова Кондратьевича Лизогуба// «Отголосок прошедшего в будущем».
Сборник научных статей преподавателей и аспирантов Исторического факультета. М., 2012. С. 80–92; Он же. Русская стихотворная эпитафия последней четверти XVII —начала XVIII в. как феномен культуры восточнославянского барокко // Истоки и традиции славянской письменности и культуры.
Материалы областной научно-практической конференции, посвящѐнной Дню славянской письменности и культуры (МГОГИ, 23 мая 2012). Орехово-Зуево, 2012. С. 70–101; Он же. Русская стихотворная эпитафия последней четверти XVII — начала XVIII в. как феномен культуры восточнославянского барокко // Антропология литературы: методологические аспекты проблемы.
Сборник научных статей. В 3ч. Ч. 3. Гродно, 2013. С. 14–22; Он же. Стихотворная эпитафия Черниговского полковника Якова Кондратьевича Лизогуба // W kręgu problemów antropologii literatury. W stronę antropologii niezwykłości. Studia pod red.W. Supy. Białystok, 2013. S. 19–30; Он же. Некоторые проблемы изучения русской стихотворной эпитафиипоследней четверти XVII — начала XVIII в. // ВЭ.
Вып. VII: Материалы I Международной конференции«Вопросы эпиграфики». Ч. 2. М., 2013. С. 206–230; Он же. Русская силлабическая эпитафия последней четверти XVII— начала второй четверти XVIII в. // Palaeoslavica. 2017. Vol. XXV. № 1. С. 55–177.530Hom., Od., I, 170; XIV, 187; XV, 264. Перевод В. А.
Жуковского.374Опыт прп. Максима Грека был чужд древнерусской книжности, не знакомой с античным стихосложением. Позднее силлабическая эпитафия сталаодним из главных течений, объединявших барочную культуру Руси, Белоруссии и Малороссии,. В Речи Посполитой этот жанр зародился в последнейтрети XVI в. и вскоре достиг расцвета, обретя известную популярность в Малороссии531. В Москве центром распространения стихотворных эпитафийстал царский двор, по пышности культуры не уступавший Версалю 532. Родоначальник этого жанра в русской книжности, белорусский монах СимеонПолоцкий, воспринял во время обучения в «восточнославянских Афинах» —Киево-Могилянской академии — традиции польского и малороссийского барокко и синтезировал их с московскими традициями. Ещѐ в Белоруссии онсочинял стихотворные эпитафии на польском языке и озаглавливал их термином «nagrobek»533. Этот термин с конца 30-х гг. XVII в.
был известен вМалороссии534. Как обобщающий его употреблял Афанасий Кальнофойскийдля надгробий Киево-Печерского монастыря535.Перебравшись в 1664 г. в Москву, Симеон Полоцкий ввѐл термин «эпитафия» в русский язык. Он восходит к греческому ‗ἐπηηάϕηολ‘ (букв.‗надгробное‘), однако поэт заимствовал его из латинского языка (где он звучал как «epitaphion»), так как греческого не знал536. Впервые этот термин поэт употребил в стихотворении на смерть царицы Марии Ильиничны и еѐ но531Одна из старейших стихотворных эпитафий, созданная Касияном Саковичем на могилу запорожского гетмана Петра Конашевича-Сагайдачного, датируется 1622 г.
Изд.: Максимович М. А. Собрание сочинений. Т. 1. Отдел исторический. Киев, 1876. С. 377 (Прил. 12.1). Также: Janicki M. Pochówki i pamięc poleglych (XIV–XVII w.) // Молода нацiя. Альманах. № 3: Украïна i Польща: Сторінкі спільноï исторіï (XIV–XVII ст.). Киïв, 2001. С. 59–84.532Богданов А. П. Стих торжества. Рождение русской оды. Последняя четверть XVII — начало XVIIIв. Ч.
I. М., 2012. С. 12.533Эпитафия Герману Пласковецкому. Польский текст. Рук.: РГАДА. Ф. 381 (собрание библиотекиСинодальной типографии). № 1800. Л. 126–126 об. Изд.: Łużny R. Pisarze kręgu Akademii KijowskoMohylańskiej a literature polska. Kraków, 1966. S.
149; Симеон Полоцкий. Вирши / Сост., подгот. текстов,вступ. ст. и комм. В. К. Былинина, Л. У Звонарѐвой. Минск, 1990. С. 153–155 (с переводом на современныйрусский язык). Авторский перевод на русский язык: Simeon Polockij. Vertograd mnogocvétnij. Vol. 2: ―Emmanuil‖ — ―Počitanie 2‖. Ed. by A. Hippsley and L.
I. Sazonova. Köln; Weimar; Wien, 1999. P. 7–8.534Україньска поезїя: Середина XVII ст. / Упор. В. I. Крекотень, М. М. Сулила. Київ, 1992. С. 87, 217,235.535Athanasius Kalnofoyskuis. ΤΕΡΑΤΟΥΡΓΗΜΑ lvbo Cvda, ktore były w tak samym swiẹtocvdotwornymmonastyrv Pieczarskim Kiiowskim. Киев, 1638 (репр.: Киев, 2013). С. 27.536Т. С. Царькова предлагает более сложный путь проникновения этого термина в русский язык: «врусский язык из французского, во французский — из латыни, в латынь — из греческого» (Царькова Т.
С.Русская стихотворная эпитафия… С. 5).375ворожденной дочери Евдокии Меньшой (3 марта 1669)537, однако по жанруоно ближе к энкомию, или похвальному слову умершему (laudatio funebris),широко распространѐнному в христианской риторике538. История русскойстихотворной эпитафии как надгробной написи, скорее всего, началась с автоперевода надгробной надписи Георгию Пласковицкому, созданной Симеоном Полоцким на польском языке ещѐ до приезда в Москву539.
Тем не менее,с русской транскрипцией термина «эпитафия» автор ещѐ испытывал определѐнные трудности. В черновом варианте произведения он озаглавил его жанркак «ипітаfiенъ», а затем исправил на «єпітаfiанъ»540. С середины 70-х гг. XVII в.Симеон Полоцкий уверенно именовал произведения этого жанра ‗є3піта1фіонъ‘или ‗є3піта1фіwнъ‘541. Один из первых случаев употребления буквы Э в данномтермине мы видим на надгробии князя Бориса Ивановича Прозоровского (†1718) (Прил. 15.13).Вокруг Симеона Полоцкого сложился поэтический кружок, куда вошлиучившиеся у него курянин Сильвестр Медведев и его земляк Карион Истомин, связанный с белорусским книжником родством, а также выпускник Киево-Могилянской академии Епифаний Славинецкий542, однако широкогораспространения у них это слово не получило. Сильвестр Медведев использовал усвоенный от учителя термин ‗є3піта1фіwнъ‘ и его перевод — «нагdро1бное»(Прил.