Диссертация (1168461), страница 14
Текст из файла (страница 14)
У истоков отечественной археологии и охраны культурного наследия. Сост. А. Н. Мусин. СПб., 2009. С. 813–908. См. также: Покрышкин П. П. Москва. Церковь св. Троицына Арбате (Извлечение из рапорта П. П. Покрышкина от 13 марта 1916 г.) // ИАК. 1917. Вып. 64. С. 67, 108.166Потапов А.
А. О надписи, находящейся на древнем здании Московского губернского правления //АИЗ. 1900. Т. VII. № 3/5. С. 102–109; Слуцкий С. С. Надпись вокруг креста в ключе свода залы заседанийОбщества // Древности. Труды МАО. 1900 Т. 16. Протоколы. С. 186–189 и др.167Смирнов С. К. Древние надгробные надписи, открытые в Троицкой лавре // ТрIАС. 1869.
Т. II. М.,1871. С. 417–424; Свирелин А., прот. Надписи, имеющиеся в г. Переяславле-Залесском // ТрVIIАС в Ярославле. 1892. Т. III (3-й паг.). С. 33–34.168Срезневский И. И. Древние памятники русского письма и языка (XI–XIV веков). Общее повременное обозрение. СПб., 1863 (2-е изд.: СПб., 1882).164511903) текстов 453 надгробий Москвы XVI–XVIII вв.169 С другой, — надписямзачастую отказывалось в праве полноценного источника, на что повлиялитруды Ивана Егоровича Забелина (1820–1909). Опыта работы с ними, равнокак и интереса, он не имел, и в составленный им перечень источников по истории Первопрестольной надписи не попали170, что во многом определилоотношение к эпиграфическим памятникам Московской Руси как к источникувторостепенному.Эпиграфика этой эпохи оставалась частным разделом палеографии: внадписях видели «памятники русского письма и языка», равнозначные рукописным171, или «памятники вещевой палеографии»172.
«Практическая потребность выделить эпиграфику в особую дисциплину, — писал В. Н. Щепкин, — сказалась главным образом в классической филологии вследствиеобилия дошедших до нас античных надписей и ограниченного количествадошедших античных рукописей. В славянской филологии наблюдается какраз обратное»173. Илья Александрович Шляпкин (1858–1918) впервые в практике отечественного высшего образования включил эпиграфику в курс русской палеографии, читавшийся им в Императорском Санкт-ПетербургскомАрхеологическом институте.
В нѐм он подробно говорил о типах древнерусских надписей, способах их расчистки и копирования (осознавая, что эти методы отличаются от методов работы с рукописями)174. Он же заложил основыизучения крестов как отдельной категории эпиграфических памятников175.Выделение эпиграфики Московской Руси в отдельную отрасль древнерусской эпиграфики наметили труды выдающегося палеографа ВячеславаНиколаевича Щепкина (1863–1920), который заложил основы современной169Мартынов А. А. Каменная летопись Москвы // Русский архив.
1895. Кн. 1. С. 279–284, 409–413,549–554; Кн. 2. С. 97–109, 219–240, 383–395, 521–528; Кн. 3. С. 324–329. Об этом издании см.: ШокаревС. Ю. «Вооружившись любовью к старине отечественной»... С. 35.170Забелин И. Е. Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. Ч.
I. М., 1884. С.39–40.171Срезневский И. И. Древние памятники русского письма и языка (X–XIV вв.). СПб., 1882.172Шляпкин И. А. Русская палеография. СПб., 1913. С. 5; Михайлов М. И. Памятники русской вещевойпалеографии. СПб., 1913.173Щепкин В. Н. Русская палеография. М., 1968. С. 13.174Шляпкин И. А. Русская палеография... С. 5–20.175Он же. Древние русские кресты. 1. Кресты новгородские, до XV в., неподвижные и нецерковнойслужбы // ЗОРСА.
1903. Т. 5. Вып. 1. С. 49–84.52методики исследования и публикации надписей этой эпохи. При изданииколлекции надгробных плит XV–XVII вв. Исторического музея он впервыерассматривал текст старорусской надписи и его носитель как единое целое ииспользовал методы, применявшиеся при издании эпиграфических памятников античного времени. Текст каждого из них передавался церковнославянским шрифтом в соответствии с оригиналом и указанием на палеографические особенности текста, надпись сопровождалась фотографией, указывалисьразмеры камня и характер орнамента176. Эту методику приняли отдельныепубликаторы надписей Московской Руси177, но большинство исследователейосталось в рамках традиционной эдиционной практики178.Так или иначе, к 1917 г.
была опубликована значительная часть «каменного архива» Московской Руси, но материал не был ни обобщѐн, ни систематизирован, что показали изданные в первые десятилетия ХХ в. на средствавеликого князя Николая Михайловича три тома «Московского некрополя»(сост. Борис Львович Модзалевский и Владимир Иванович Саитов) и первыйтом «Русского провинциального некрополя» (сост. Владимир ВладимировичШереметевский)179.
Включѐнные в них списки эпитафий XVI–XVII вв. быливзяты из разных по уровню качества публикаций и «растворены» срединадгробных текстов иных эпох.5. Изучение эпиграфики Московской Руси в советское времяСоветская эпоха, с одной стороны, нанесла невосполнимый урон эпиграфике Московской Руси, так как массовое разрушение кладбищ и «культовых объектов» влекло за собой гибель находившихся в них надписей, нотакже спасение и музеефикацию уцелевших памятников эпиграфики. Большую роль здесь сыграл Пѐтр Дмитриевич Барановский (1892–1984), вывез176Щепкин В. Н. Описание надгробий (Собрание 1-е) // Отчѐт Исторического музея за 1906 г. М.,1907. Приложение.
С. 73–94; Он же. Описание надгробий (Собрание 2-е) // Отчѐт Исторического музея за1911 г. М., 1913. Приложение. С. 9–16.177Белокуров С. А. Надгробные плиты XVI в. в с. Образцове Московской губ. М., 1911; Кияновский М.Гробница боярина Артамона Матвеева. М., 1914.178Пример применения традиционной методики изучения белокаменных надгробий XVI–XVII вв. данв дневнике М. М. Богословского. См.: Богословский М. М. Дневники (1913–1919): Из собрания Государственного исторического музея / Отв. ред.
С. О. Шмидт; вступ. статья С. О. Шмидта; публ. и коммент.,биогр. справка Е. В. Небрекутиной и Т. В. Сафроновой. М., 2011. С. 224.179МН. Т. I–III. М., 1907–1908; РПН–1. М., 1915.53ший из сносимых некрополей и архитектурных памятников Москвы околосотни надписей XVII–XVIII вв., которые легли в основу лапидарной коллекции музея «Коломенское» (ныне — Московский государственный объединѐнный художественный историко-архитектурный и природно-ландшафтныймузей-заповедник Коломенское–Измайлово–Люблино)180.
Часть спасѐнныхП. Д. Барановским эпиграфических памятников хранится в Донском монастыре (бывшая коллекция Государственного музея архитектуры им. А. В.Щусева) и, возможно, в Государственном историческом музее.С другой стороны, активная реставрация памятников древнерусскогозодчества, а также систематические раскопки древнерусских городов, особенно активно проводившиеся в СССР после Великой Отечественной войны,позволили открыть новые памятники эпиграфики.
Значительное увеличениепубликаций русских надписей XI — начала XVIII вв. и включение в их изучение археологов, архитекторов-реставраторов и филологов, активно использовавших достижения дореволюционных исследователей, стали основой дляполного отделения древнерусской эпиграфики от палеографии.Первый этап становления древнерусской эпиграфики как специальнойисторической дисциплины завершился во второй половине 30-х гг. ХХ в., когда акад. Александр Сергеевич Орлов (1871–1947) издал библиографию русских надписей XI–XV вв.181 В ней он предложил считать верхней границейдревнейших русских эпиграфических памятников конец XV в. и сформулировал основные правила публикации эпиграфических памятников ДревнейРуси, позволяющие максимально точно передать все особенности оригинала.Второй этап, связанный с полным отделением древнерусской эпиграфики от палеографии, начался в середине 1950-х гг.
с открытия граффити настенах Софии Киевской, сопоставимым по масштабу и значению с открытием берестяных грамот в Новгороде. Данный этап завершил изданный в 1964г. свод древнерусских датированных надписей XI–XIV вв., подготовленный180Левина Т. В. Белокаменное надгробие XV — начала XVIII века.
Собрание музея-заповедника «Коломенское» // РСН–1. М., 2006. С. 82.181Орлов А. С. Библиография русских надписей XI–XV вв. М., 1936. Дополненное изд.: Орлов А. С.Библиография русских надписей XI–XV вв. М.; Л. 1952. С. 10.54акад. Борисом Александровичем Рыбаковым (1906–2002).
В нѐм исследователь дал типологию надписей и указал, что «эпиграфика владеет самостоятельным разделом своеобразных исторических источников, исследуя их целиком — и палеографически и исторически», а также выделил главные чертыдревнерусских надписей — «лаконичность, завершѐнность, конкретность»182.В 60–80-е гг. ХХ в. выходят монографии Сергея Александровича Высоцкого(1923–1998) и Альбины Александровны Медынцевой (род. 1939), посвящѐнные граффити на стенах Софии Киевской и Софии Новгородской183.Данные исследования всѐ явственнее обозначили деление древнерусскойэпиграфики на две отрасли, занимающиеся исследованием надписей, созданных в разные исторические эпохи. В них верхняя временнáя граница собственно древнерусских надписей определялась, в соответствии с периодизацией И.
И. Срезневского, концом XIV в. Позднее эта же граница была принята Т. В. Рождественской, тогда как А. А. Медынцева связала еѐ с татаромонгольским нашествием184.В изучении надписей Московской Руси в 1920-х — первой половине1930-х гг. произошѐл спад, связанный с «коренными переломами» в жизниСССР, в том числе с атеистической пропагандой, закрытием и разрушениеммонастырей и церквей, а также с кардинальной перестройкой музейной работы и разгромом краеведения. Единственная за это время публикация надгробия XVI в.
принадлежит Н. М. Каринскому и отличается тщательностью палеографического и лексикографического анализа185.Одним из важнейших событий в отечественном источниковедении стало создание в 1938 г. кафедры вспомогательных исторических дисциплин вМосковском государственном историко-архивном институте, базовом ВУЗе182Рыбаков Б. А. Русские датированные надписи… С. 5.Высоцкий С. А. Древнерусские надписи Софии Киевской…; Он же. Средневековые надписи Софии Киевской (По материалам граффити XI-XVII вв.). Киев, 1976; Он же. Киевские граффити XI-XVII вв.Киев, 1985; Медынцева А. А.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
