Диссертация (1155293), страница 29
Текст из файла (страница 29)
Архангел-путеводитель готов пройтимимо, но появляется смеющийся еврей-священник. Появляется из католического космоса: «Он выговорил чин, жуя служебник, / облил меня и сунулкрест латинский, / сказав: «Вы спасены святым крещеньем»». В результатепоэт поднимается туда, «где ангелы крутились». Но это не был еще выход изчистилища. Кошмар продолжается, хотя действующими лицами его стали нежалкие твари, а небесные жители. Это и «нежданный лекарь – мокрая метель», «и те, державшие угольник и отвес». Автор пытается прорваться кТворцу. Но Тот, как можно понять из текста, не Бог Писания, а Автор художественного кошмара, хотя и имеющий связь с реальным Богом.
И все-такипоэтический бред не в силах зачеркнуть вертикальных интуиций поэта: тотрвется вперед и вверх: «И я учился жить единственною просьбой, / стоящейгорла поперек, / чтоб этот мир и этот мокрый воздух / сказали, наконец, что снами Бог». Во времена расцвета социалистического реализма Сабуров осваивает сюрреализм, и рождественская тема дает ему повод к необычным поэтическим экзерсисам.Виктор Кривулин, ключевая фигура ленинградской неофициальной поэзии, посвятил Рождеству стихотворение «Звезда Вифлеема» (1977)316.
Поэтпытается отыскать новые слова и образы для легко узнаваемой картины. Онне ставит перед собой вопрос о расширении культурно-исторического полядискурса, как делают это Седакова и Шварц. Его задача скромнее: найтиоправдание рождественской риторике, той несколько старомодной речи, ко316Кривулин В. Музыкальные инструменты в песке и снеге // Часы, № 8, 1977.147торая неизбежно поднимает поэта над толпой и уводит в дали Серебряноговека, в символистские пространства. И он находит решение в снижении патетики, в осторожном использовании библейской лексики. «Звезда», «Новыйзавет», «хлев» – вот те немногие слова, которые связывают кривулинскоестихотворение с классическими текстами о Рождестве.
Он начинает вообщекак бы ни о том: «Вспомни заработок мутный – / и крестьянского труда / мука, посолонь, звезда / вспыхнет искрой изумрудной». Но «искра» уже символизирует Спасителя: «зернью Нового Завета / смертных ночь озарена». Итолько в третьей строфе складывается цельная картина: «И стоит под крышейхлева, / над соломенной дырой / точка вечности сырой – / дух навоза, глины,хлеба». Картина совсем не эстетская. Хотя некоторый геометрический поворот, как и у Бродского, в ней наличествует.Кривулину меньше всего хочется, чтобы стихотворение тянуло за собой культурный шлейф, чтобы оно предстало перед читателем в качестве ещеодной картина в музейном зале. В результате появилась стоящая особнякомодна картина.Другой ленинградец Сергей Стратановский посвятил Рождеству несколько стихотворений.
В тексте «Сомнения волхва»317 поэт обыгрывает некоторые советские реалии. Его лирический герой – старый маг, сомневающийся в рождении Спасителя. Он размышляет как командировочный, которому не хочется ехать в медвежий угол: «Знаю: в гостиницах грязь», «То-то,должно быть, клоповник и глухомань». Впрочем, информация о появленииновой звезды заставляет волхва пуститься в путь: «Эй, слуги, / Где мой любимый верблюд!».В первой части диптиха «Колыбельные стихи» поэт создает почти каноническую вещь с волхвами, горящей свечой и тихо поющей Девой318.317Стратановский С. Стихи.
СПб.: Ассоциация «Новая литература», 1993. Код доступа:http://www.vavilon.ru/texts/stratanovsky1-11.html#16 Дата обращения: 04.08.2018318Стратановский С. Стихи. СПб.: Ассоциация «Новая литература», 1993. Код доступа:http://www.vavilon.ru/texts/stratanovsky1-11.html Дата обращения: 04.08.2018148Но движение в сторону «иконности» обманчиво. В свою полиметрическую (в рамках силлабо-тоники) композицию автор вводит фольклорныеэлементы: волхвы в качестве подарка приносят Младенцу месяц с неба. Невписывается в канон и образ волков, которые присмирели, слушая напев Девы.
В этих стихах Стратановский движется в сторону примитивизма.В позднее советское время некоторые произведения, косвенно связанные с церковной тематикой, попадали в печать. Завершить рассмотрениерождественских текстов хочется стихотворением известного советского поэта Николая Тряпкина «Это было в ночи, под венцом из колючего света»319,где тема праздника, как и у Стратановского, уходит в фольклор.В отличие от неофициального поэта, Тряпкин не решается дать картинуРождества, ввести церковные реалии в ткань стихотворения. Рождество у него связано с образами холодной ночи, Богородицы и Младенца. Автор жалуется читателю на свои земные пути и беды: «Грохотали моря.
И сновали огнибатарей». И в контексте этого покаянного рассказа-плача обращается к Богородице с просьбой о помощи и заступничестве.Тряпкин не воспроизводит каноническую молитву. Он говорит своимисловами, просто просит о прощении, не прибегая к сложным риторическимфигурам. И просит прощения не у Спасителя, а именно у Богородицы, что, вобщем-то, не противоречит народной традиции. При этом в фольклорном духе именует Деву Матушкой: «Матушка из того ль городка Назарета», «Матушка, породившая Господа Бога», «Матушка, что играла на Божьей свирели», «Матушка, освятившая грешную землю».Согласно христианской догматике освящает землю Бог.
И Тряпкин, говоря о том, что «Матушка» освятила грешную землю, апеллирует не к церковному учению, а к духовным песнопениям. «Заповедные двери», в которыеколотится поэт тоже оттуда.319Воскрешение. Сборник духовной поэзии. М.: Ноосфера, Издательский отдел Московского патриархата,1989, с. 27.149Интересно, что в стихотворении время имеет церковное измерение.«Матушка» рыдает здесь и сейчас, «среди мертвых становий людских». Рыдает о грехах людских.
И сам поэт чувствует свою вину. И просит прощение«за неверность мою», «за великие кривды мои».Из приведенного выше обзора видно, что стихов о Рождестве в советское время было создано немало, о празднике писали многие актуальные поэты. Одни из них обращались к народным представлениям (Кривулин, Игнатова, Стратановский), другие использовали краски сюрреализма и метафизики (Шварц, Субуров, Седакова), третьи решали тему в живописном ключе, неизбегая при этом богословских поворотов (Бродский, Чичибабин).Следующий за Рождеством двунадесятый праздник – Крещение.
Постатистике, это был самый посещаемый в СССР, после Пасхи, праздник. Люди с утра пораньше с бидонами выстраивались в церковной ограде в длинныеочереди за святой водой. Но ни скопление людей, ни входившее тогда в модукупание в проруби и обливание из ведра на морозе не привлекли вниманиянеофициальных поэтов. Во всяком случае, никаких заметных стихов не появилось.
Ведь не считать же таковыми «Крещенские морозы» Аркадия Пахомова, где акцент делается на слово «мороз», а замерзшее белье сравнивается с колоколом Ивана Великого. Лишь иногда крещенские реминисценциипроскальзывают в текстах. Это лишний раз свидетельствует о том, что религиозная оптика более связана с культурой, чем с объективной реальностью,данной в ощущениях.Пример аллюзии к празднику можно найти в стихотворении Александра Солодовникова «В больнице».
Говоря о больничной няне Ксении, поэт вспоминает: «В Крещенье несла мне воды святой, / Вынимала просфиркупо праздникам»320. Другой пример – фрагмент стихотворения «Как церковь320Солодовников А. В больнице // Стихи.ру Солодовников. [Электронный ресурс:] Код доступа:http://www.stihi.ru/2000/10/26-311 Дата обращения: 03.08.2018150между домами…» Игоря Бурихина321: «Под оттепель крещу подробно / мойвыдающийся живот / – и медный лоб, и место лобно – / в земле, что Обрезанья ждет». Обрезанье здесь приравнивается к Крещенью и как бы обозначаетобщий для евреев и христиан иудео-христианский космос.После Крещения наступает Сретение.
Среди стихов на тему праздникадрагоценным камнем сияет стихотворение Иосифа Бродского, которое так иназывается – «Сретение»322. Оно посвящено Анне Ахматовой и написано 16февраля 1972 г., незадолго до того, как поэта выслали на Запад. Текст являетнам набор великолепных картин, связанных между собою глубокой внутренней связью.
Мы уже обращались к нему, когда говорили о рецепции НовогоЗавета. Сейчас посмотрим на эти стихи немножко с другого ракурса, в контексте культовой практики.Напомним, что в стихотворении действо начинается с появления наусловной сцене Марии, пророчицы Анны и старца Симеона: «Когда она вцерковь впервые внесла / дитя, находились внутри из числа / людей, находившихся там постоянно / Святой Симеон и пророчица Анна». Литературовед Р.Р.
Измайлов отмечает, что «находились находившихся» – это сознательная тавтология, которая передает «определенное состояние священноготрепета перед темой и образами стихотворения»323. Это психологическоетолкование данных слов. Можно посмотреть на тавтологию с другой стороны– с точки зрения конструкции: тавтология придает стиху высокую косноязычность и является своеобразным цветовым пятном, отсылающим нас кживописи маньеристов.Как было сказано в предыдущей главе, первые строфы точно следуютевангельскому повествованию. Но вот мы доходим до момента, когда боже321Журнал в журнале. «37» // Вестник РСХД, №4, 1977.Бродский И. Сочинения Иосифа Бродского. СПб.: Пушкинский фонд, 2001, т. 3, с.
13 – 15.323Измайлов Р. «Библейский текст» в творчестве Бродского: священное время и пространство // Сибирскиеогни, №5, 2008.322151ственный старец принял на руки Богомладенца и произнес «Ныне отпущаеши» – молитву, которая входит в состав вечерни.И здесь Бродский пытается проникнуть в мир Симеона, опершись ужене на Священное писание, а на Священное предание: «Он шел умирать. И нев уличный гул / он, дверь отворивши руками, шагнул, / но в глухонемые владения смерти». Бродский ни на минуту не сомневается, что смерть страшна.Но евангельская надежда живет даже в царстве теней. И поэт видит, как старец несет в своем сердце радость и весть о спасении мира: «И образ младенцас сияньем вокруг / пушистого темени смертной тропою / душа Симеона неслапред собой, /как некий светильник, в ту черную тьму, /вкоторойдотоле еще никому / дорогу себе озарять не случалось.
/ Светильник светил,и тропа расширялась».Тропа расширяется вместе с расширением сознания и сердца человека.Но об этом можно только догадываться. Автор не позволяет себе пускаться втеологические размышления по поводу встречи Ветхого Завета с Новым, вопроса перемены священства и других сложных проблем, связанных с богословием праздника. Ему вполне достаточно развернуть перед зрителем живописное полотно, дать тому самому проникнуться величием происходящего.Некоторая театральность, маньеризм нисколько не мешают созерцанию, итолько напоминают о том, что мы все-таки остаемся в пространстве художественного слова, а не в храме. Не случайно А.И.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
