Диссертация (1155199), страница 19
Текст из файла (страница 19)
С.49.114стихотворения, Петербург, былинная Русь («Змей»), «Необозримая Русь»,«Русь славянская, печенежья». С другой стороны, поэт обращает вниманиена варяжские истоки Руси (стихотворения «Швеция», «Норвежские горы»,«На Северном море», «Стокгольм»). Скандинавия, по мысли Гумилева,«страшная земля, такая же, как наша»111. Та вольница, которая пришла насмену твердой власти и устоявшемуся порядку, понимается поэтом какматериал, сырье, нуждающееся в скульпторе-демиурге. Языческая стихиявозобладала над творческой преобразующей волей, и необходимо новоепреодоление «сопротивления материала», характерное для гумилевскойэстетики.
Так концепт пути обретает новые обертоны: исторический путь,судьба государства, в «Костре» появляется исторический путь России.Путь государства сопрягается с жизненным путем человека – эторезультирует в размышлениях о прапамяти, о различных воплощениях души.Еще до «Памяти», вошедшей в «Огненный столп», Гумилев пишетстихотворения о различных воплощениях души (например, «Прапамять»), вкоторых воплощает себя понимание пути как бесконечного пути души,череды воплощений и перерождений.
В таком понимании пути получаютпреломление различные философские и религиозные учения: платоновскоеучение о «прародине души», индийское учение о метемпсихозе, круговоротперерождений сансары в буддизме, ницшеанская концепция вечноговозвращения и пр.Сборник «Костер» обрамляет тема дерева: небольшая книга, состоящаяиз 29 стихотворений, начинается с произведения «Деревья» и заканчивается«Эзбекие» - в обоих стихотворениях говорится о совершенстве и мудромспокойствии дерева в сравнении с человеком:Я знаю, что деревьям, а не нам,Дано величье совершенной жизни.На ласковой земле, сестре звездам,111Меркель Е.В.
Миромоделирующие образы и мотивы в поэтике акмеизма: Н. Гумилев,А. Ахматова, О. Мандельштам. – М.: ИМПЭ им. А.С. Грибоедова, 2015. – С. 334.115Мы – на чужбине, а они – в отчизне.(«Деревья») [252]Но этот сад, он был во всем подобенСвященным рощам молодого мира:Там пальмы тонкие взносили ветви,Как девушки, к которым Бог нисходит;На холмах, словно вещие друиды,Толпились величавые платаны…(«Эзбекие») [271]На образ дерева обратила внимание и Марина Цветаева, писавшая о«Костре»: «не «мэтр» был Гумилев, а мастер: боговдохновенный и в этихстихах уже безымянный мастер, скошенный в самое утро своего мастерстваученичества, до которого в «Костре» и окружающем костре России такчудесно – древесно! – дорос»112.
Обращение к образу дерева связано смифическим мировым древом (в дальнейшем его образ возникнет встихотворении «Душа и тело», где лирический герой сравнивает себя сдревом Игдразиль) и в целом воплощает интерес Гумилева к историческомупути России: написанный им цикл «скандинавских» стихотворений(«Швеция», «Норвежские горы», «На Северном море», «Стокгольм») – нетолько впечатления от поездки, но и воспоминание о призвании варягов наРусь113.
Серьезные потрясения в истории России проецировались на сходныесобытия: путешествие в пространстве вновь сопрягается с путешествием вовремени,каквдругихстихотворенияхсчеткойгеографическойлокализацией в названии («итальянский» цикл).«Скандинавские» стихотворения представлены в сборнике компактно:все четыре произведения, связанные с северными странами, расположены112Цветаева М.
И. О Гумилеве // Гумилев Н. Собрание сочинений. Стихотворения. Поэмы.1917—1921 / Сост., коммент. И. А. Панкеева. М., 2000. С. 397.113Дедова Л.М. Скандинавия в лирике Н.С. Гумилева // Вестник МосковскогоГосударственного Областного Университета. – Серия Филология. – 2011. - № 5.
– С. 131 133.116рядом. Если продолжать лингвистическую аналогию, обозначенную в«Колчане», то от трансфикса поэт вернулся к компактному и привычномудля русского слова суффиксу. Если в «Колчане» представлено сопряжениетемы судьбы России и мировой войны с темой культуры, историицивилизации по экзотическому африканскому принципу, воплощенному вабиссинском языке, то в «Костре» те же темы – судьба России и ее история –сопряжены по русскому типу построения слова.В стихотворении «Швеция» акцентируется движение, пеший путь:Для нас священная навекиСтрана, ты помнишь ли, скажи,Тот день, как из Варягов в ГрекиПошли суровые мужи?…И неужель твой ветер свежийВотще нам в уши сладко выл,К Руси славянской, печенежьейВотще твой Рюрик приходил?(«Швеция») [261]Обращение к Швеции представляет собой ряд риторических вопросов:помнит ли страна, ужели так и надо, вотще ли приходил Рюрик? Гумилевпосетил Скандинавию летом 1917 года, и возникающие у него вопросыкасаются событий на Родине: в его представлении происходящие в Россиипотрясения могут перечеркнуть всю историю русской государственности,начатую варягами.
Не случайно продолжающий шведскую тему «Стокгольм»также представляет собой вопросно-ответное единство, однако в данномслучае и вопрос, и ответ касаются не исторической судьбы России, аразмышлений самого лирического героя:«О, Боже, - вскричал я в тревоге, - что, еслиСтрана эта истинно родина мне?Не здесь ли любил я и умер не здесь ли,117В зеленой и солнечной этой стране?»И понял, что я заблудился навекиВ слепых переходах пространств и времен,А где-то струятся родимые реки,К которым мне путь навсегда запрещен.(«Стокгольм») [263]Лирическому герою снится «сон о Стокгольме», в котором онпроповедует перед толпой, и это видение приводит его к процитированномувыше вопросу. Отметим, что образ «зеленой и солнечной» Швеции явновосходит к пребыванию в этой стране летом: расположенная на Северестрана большую часть года не подходит под это определение. Определение«зеленая и солнечная страна» можно истолковать и иначе: герой настолькозаблудился в «слепых переходах пространств и времен», что путает образШвеции с образом какой-то другой страны.В «Норвежских горах» активизируется другая сквозная тема «Костра»:подобие природных ландшафтов и человеческого лица:И дивны эти неземные лица,Чьи кудри – снег, чьи очи – дыры в ад,С чьих щек, изрытых бурями, струится,Как борода седая, водопад.(«Норвежские горы») [261]Ср.
описание лица женщины в «Андрее Рублеве»:Нос – это древа ствол высокий;Две тонкие дуги бровейНад ним раскинулись, широки,Изгибом пальмовых ветвей.(«Андрей Рублев») [252]Эти образы позволяют связать воедино различные образы пути: путьчеловека – исторический путь государства – путь природы – путь дерева. При118этом если человек и государство могут заблудиться, оказаться в тупике (какэто произошло с героем стихотворения «Стокгольм» и с Россией встихотворении «Швеция»), то природа, дерево – заблудиться не могут, ихпуть по умолчанию является правильным.Четвертое стихотворение «скандинавского» цикла, «На Северномморе», обращается к образу путника-моряка, который часто волновал авторав ранних произведениях.
В новом прочтении этого образа для моряковневажно, кому именно служить, их главная цель – пребывание на море, впути, а цель, ради которой они это делают, совершенно не важна:Уже не одно столетьеВот так мы бродим по миру,Мы бродим и трубим в трубы,Мы бродим и бьем в барабаны:- Не нужны ли крепкие руки,Не нужно ли твердое сердце,И красная кровь не нужна лиРеспублике иль королю? –(«На Северном море») [262]В монологе моряков Северного моря интересна историческая отсылка кдругой морской державе. Упоминая монахов, молящихся о моряках, героиговорят о Мадриде и Афоне. Упоминание Афона как центра веры в такомконтексте вполне объяснимо, а отсылка к Мадриду, скорее всего,подразумевает крупнейший мужской монастырь этого города – Эскориал,построенный завоевателем Филиппом II, вдохновителем «НепобедимойАрмады».
Это лишний раз подчеркивает готовность мореплавателей служить«республике иль королю» и проливать кровь.В целом, образ путника-мореплавателя мало трансформировался отраннего творчества к позднему: автор по-прежнему обращает внимание натот факт, что смерть не является препятствием в пути, а цель движения впринципе недостижима:119О, да, мы из расыЗавоевателей древних,Которым вечно скитаться,Срываться с высоких башен,Тонуть в седых океанахИ буйной кровью своеюПоить ненасытных пьяниц –Железо, сталь и свинец.(«На Северном море») [262]В «Костре» концепт пути, движения приобретает некий оттенок суетыи тщетности, ранее не свойственный стихотворениям Гумилева. Внескольких стихотворениях сборника проскальзывает мысль о том, чтонаряду с передвижением – мельтешением – есть некая настоящая жизнь,пока неведомая и недоступная герою.
В трех «канцонах», каждая из которыхзаканчивается прославлением любви и обращением к любимой женщине,передвижения героя, его путешествия описываются «массой», как нечтоневажно по сравнению с величием любви:В скольких земных океанах я плыл,Древних, веселых и пенных,Сколько в степях караваны водилДней и ночей несравненных……Ты мне осталась одна. НаявуВидевший солнце ночное,Лишь для тебя на земле я живу,Делаю дело земное.(«Канцона первая («В скольких земных океанах яплыл…»)») [265]120Образ «настоящей» жизни проскальзывает в «Природе», герой которойпризывает Землю «одежды нищенские сбросить» и предстать в своемподлинном величии, в «Прапамяти»:Когда же, наконец, восставшиОт сна, я буду снова я, —Простой индиец, задремавшийВ священный вечер у ручья?(«Прапамять») [265]При этом в «Прапамяти» движение также представлено как некоесуетное мелькание: «круженье, пенье / Моря, пустыни, города».В целом, количество семантических моделей пути в «Костре»возрастает.
И.Ф. Головченко в оценке типов путешествий пишет, чтоГумилев, в отличие от Мандельштама и Ахматовой, практически неразрабатывалмодельпутешествия-бегстваипутешествия-изгнания(ссылки)114 в силу исторических обстоятельств: в судьбе поэта не было нивынужденной эмиграции, ни высылки. Однако он не мог не видеть в судьбахдругих людей, проживавших в России, и эмиграцию, и ссылку, что сказалосьна моделях, реализующих концепт пути, в стихотворениях «Костра». Средипарадигматически новых оппозиций и репрезентаций концепта пути в«Костре» возникает образ пути-преследования, намеченный стихотворением«Осень», герой которого, мальчик, вместе с собакой, преследует лошадь.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
