Диссертация (1155114), страница 21
Текст из файла (страница 21)
Я – твой папа. … Его предупредили обаресте, я это сейчас узнал. И он уже все решил и хочет спасти семью и спастикартины. Смотри на меня! Я – папа… Вот я снимаю их со стен… вынимаю израм… снимаю холсты с подрамников… долго, обстоятельно, методичноупаковываю – ведь он был аккуратным и предусмотрительным человеком. …Куда он их сложил? Жука! Смотри на меня! Куда! Я! Их! Сложил?!» [2, 458].Их пугающее сходство обозначается автором так: «они были – близнецы,разлученные во времени» [2, 467]. Такими же мистическими повторениямиизобилует и жизненная история Лизы: она является двойником исобственной матери, и собственной тети, и «вереницы женщин», своихпредковипредшественниц,иугадывающихсябудущихдевочек,подверженных той же самой жизненной истории: «Корчмарь – он один, иприглядывать может только за одной из женщин.
Поделить его междусестрами не представлялось возможным. Старшая – моя прабабка – первойвышла замуж, и отец ей торжественно передал заветную куклу. Муж ее –землемер, человек, подбитый ветерком, – на работу нанимался в самыхразных землях, воеводствах и провинциях, поэтому после свадьбы молодаячета сразу уехала. И спустя какое-то время семья получила известие, что умолодых родилась дочь все той же завораживающей полыхающей масти.Брюхатый идол служил на совесть: как станок на монетном дворе, он печатал107миниатюрных девочек нежнейшей фарфоровой красоты в ореоле бушующегоогня.
Этаких опасных парселиновых куколок» [3, 577].Магический мир романов Рубиной подразумевает одновременноеприсутствие и реальность всех персонажей, а нелинейное развитие историиперсонажей подчеркивает их константность и «свернутость»: в Лизеженщине присутствует и Лиза-девочка, и мать Яня, и даже огненноволосаякуколка из брюха «беременного идола» Корчмаря. То же можно сказать и оКордовине, который тождественен и своему деду, и художнику Кордовере изкруга Эль Греко, и другим представителям рода.
Мать Захара, Рита, вновьвозвращается к нему в образе девушки Мануэлы: «Это была мама – моложе,чем он помнил ее, и, кажется, чуть выше ростом, но те же пропорциифигуры, уж ему ли не знать, ему, который так часто помогал ей передсоревнованияминатянутькостюм(«мам,прогнисьчуток,тутнезастегивается…»). Это была ее прекрасная гибкая спина, тонкая талия,гитарная линия бедер, хорошо развитые плечи. Ее, ее лицо, пусть изамазанное гримом, ее жесткие черные кудри, заколотые гребнем на высокомзатылке…» [2, 495].Тождества предкам и потомкам нет лишь в истории Анны из «ПочеркаЛеонардо», которая не имеет обширной генеалогии: она усыновленнаясирота, об ее предках известно немногое, детей она также не оставляет, ипроследить ее судьбу в поколениях не удается.
Однако Анна имеет«зеркального двойника» Элиэзера – человека, который также обладалспособностью писать «зеркальным почерком», увлекался оптикой итехнологией изготовления зеркал: «Он неотрывно смотрел на нее, и мог бысмотреть бесконечно, испытывая только покой и счастье от того, что оназдесь. Иногда, как это ни дико, ему казалось, что смотрит он на самого себя,что это он сейчас чуть шевельнул рукой и вздохнул, не выплывая из сна.Странно: близнец, он своим подлинным духовным отражением чувствовал небрата, а эту девочку, случайно встреченную им тридцать лет назад в клубе108молокозавода. Его душа отражалась в ней так полно, так успокоенно» [1,299].Описанные выше уникальные способности главных героев, ихдвойничество (кроме героини «Почерка Леонардо») с предками и потомкамиприводит к тому же выводу, который вытекает из особенностей тесногомирка Макондо Габриэля Гарсиа Маркеса: смерти нет.
Хотя герои Рубинойпроживают не в тесном мире и отнюдь не замкнуты в географическомсмысле, наоборот, во всех трех романах они постоянно путешествуют, иавтор даже усиленно подчеркивает отсутствие у Анны, Захара, Петра и Лизыродного дома, тем не менее, их мир замкнут в ином смысле: Захар, Петр иЛиза являются звеньями в цепочке бесконечных перерождений, а Анна, неимеющая ни известных читателю предков (ее родство с Вольфом Мессингомлишь предположение), ни потомков, замкнута в том зеркальном мире, вкоторый она, в конце концов, и уходит.Смерть Анны в «Почерке Леонардо» описывается как загадочныйполет на мотоцикле над заливом: все герои сходятся в том, что Анна не упалав залив, а именно исчезла.
В воде не обнаружено ни ее тела, ни мотоцикла,свидетели этого фантастического полета не видели ни падения в воду, нивсплеска и пр. До момента ее загадочного исчезновения упоминается об ееманере погружаться в свою зеркальную вселенную, уходить «в зеркала»,«вовнутрь».Смерть Захара Кордовина, на первый взгляд отнюдь не мистична: онпогибает от пули преследующих его мстителей, возмущенных фактомпродажи им поддельной картины.
Однако перед смертью он погружается вполностью знаковое пространство: едет в Кордову (ставшую основой егофамилии и многочисленных ее огласовок), слушает там песню о белойголубке, которую он превратил в свой «фирменный» знак, отметку,обозначающую, что картина принадлежит именно его, Захара, руке:«Вспомнил нахохленную под дождем птичку в пейзаже Фалька. Изящный109штрих. Его улыбка, ненужное ухарство, конечно, рискованная игра. Но и —тайное рабочее клеймо.Ох, доиграешься ты, дон Саккариас, со своими белыми голубками, —то и дело повторяет ему Марго» [2, 38].
Наконец, он встречает в Кордоведевушку-двойника собственной матери, кубок – вторую часть «удела»: вконце романа как бы замыкаются все сюжетные элементы. Захара всю жизньмучает воспоминание о проданном кубке, снящемся ему, и каждый раз онмечтает прочитать, что же написано на этом кубке. В итоге ему это удаетсяпрактически перед самой смертью, и он одновременно узнает о другой ветвисвоего рода, впервые в жизни идентифицируя себя не как сироту и«нагулянного» ребенка, а как часть генеалогического древа, огромной иразветвленной семьи.Петр и Лиза в «Синдроме Петрушки» и вовсе остаются живы и здоровыи даже ждут ребенка.
Для зачатия здоровой девочки, впрочем, быланеобходима смерть тети Виси, обретение куклы Корчмаря и «гибель» куклыЭллис, которую Лиза идентифицировала практически как свою соперницу идвойника: «Я этой картины не забуду. В похоронно поскрипывающейтишине мерно покачивался в кресле кошмарный Тяни-Толкай о двух головах,одна из которых, как и положено, сидела на плечах, а вторая, раскинувбагряные власы, лежала у Лизы на коленях, безмятежно глядя на нас с тихойулыбкой.
А расколоченное, искореженное, распотрошенное тело уникальнойкуклы валялось на полу вместе с молотком, пилой, и еще какими-тоПетькиными инструментами...» [3, 598].Для обретения новой жизни в цепочке рода необходима утратапрежней: смерть Виси – зачатие дочери Петра и Лизы, смерть Захара –рождение его сыновей-близнецов. Смерть Захара необходима, чтобы жилиего дети – близнецы, двойники близнецов Саккариаса и Мануэля из родаКордовера, о рождении которых сообщается буквально в последних строкахромана [2, 618]. Лиза из «Синдрома Петрушки» смогла забеременетьдочерью только после обретения семейного идола Корчмаря – а для этого110было необходимо, чтобы умерла ее тетя, Людвика, копия сестры Яни, материЛизы. Дети героев – это как бы новое воплощение их предков, подобнотому, как сам Захар является новым воплощением своего деда и тезки, а Лиза– женщин из рода Элизы, укравшей фамильную куклу Корчмаря [3, 335].Каждый герой – лишь звено бесконечной цепи, и он периодически долженуйти, чтобы вновь возродиться.
Этого дара вечного возрождения лишенатолько Анна из «Почерка Леонардо», воспитанная приемными родителями инаходящая своих двойников в иной, зеркальной, вселенной.АннаНестеренкооказываетсявнеэтойбесконечнойцепочкиперерождений, функционально замещая ее погружением в зеркальнуювселенную: в ее случае бесконечная цепочка являет собой зеркальныйкоридор, не имеющий начала и конца, а череда окружающих ее смертей(гибель циркачей, которую она предвидит, смерть ее приемной матери,смерть Сени) так и не приводит к рождению новой жизни. О том, что Аннане умерла, читатель может догадаться по последней сцене романа:умирающий музыкант Сеня видит ее в своей машине и играет с ней вместесвою последнюю мелодию.
Следует отметить, что это не противоречит идееухода «в зеркальную вселенную»: Сеня видит Анну, скорее всего, именно взеркале, так как он сидит за рулем, а она появляется на заднем сиденье. Ранееименно Анна показала Сене некий оптический фокус, который в егопредставлении является «тем светом»: «Мне стало страшно.
Мучительнаятоска сжала сердце: эта бесконечная пустынная равнина с расставленными поней, уходящими в бескрайнюю даль, словно бы танцующими колоннами – инаши лица, молча, неотрывно глядящие на меня из обморочной дали… Воттак, подумал я вдруг, может выглядеть «тот свет»: твоя душа и душа самогоблизкого тебе человека, заключенные в зеркальных столбах. И вы можетелишь безмолвно – и бесконечно! – смотреть на свои тысячекратноповторенные, недостижимые отражения…» [1, 207].В целом, все главные герои либо остаются живы на страницах романа,либо умирают с «перспективой возвращения»: так, еще до гибели Захара111Кордовина неоднократно упоминается, что ему в снах являлась его умершаямать (что означает, что и он сам, вполне возможно, обладает той же самойособенностью), а когда мать, сама еще будучи беременной, хотела от негоизбавиться, ей во сне, в свою очередь, являлся ее умерший отец.
Отметим,что второй аборт матери не сопровождается такими мистическимиявлениями – умерший отец не просит ее не избавляться от его крови. Вкупе спостоянно подчеркиваемым отождествлением Захара-внука и Захара-деда этоследуеттрактоватьКордовина-младшегокак(каквозвращениеКордовина-старшеговпоследствиивыясняется,вцепочкаобразеэтихвозвращений гораздо более протяженна).При этом мотив связи с прошлым, тема судьбы рода, повторяющейся вего отдельных представителях, развивается и в «Синдроме Петрушки»,одной из ключевых фраз которого является «вереница огненноволосыхженщин в погоне за беременным идолом» - слова, сказанные в бредуумирающим отцом Лизы, затем повторенные профессором Вацлавом Раттом.На жене главного героя, Лизе, лежит родовое проклятие: некогда ее предкибыли прокляты отцом обесчещенной дочери, и после этого все мальчики всемье рождаются с синдромом Ангельмана, или «синдромом Петрушки», адевочки являются единственными продолжательницами рода.