Диссертация (1154422), страница 45
Текст из файла (страница 45)
Медиатором и посредником,обеспечивающим связь реального и ирреального, становится сознаниечеловека. Сон, воспоминание, зеркальное отражение – это некая грань,которую преодолевает герой, чтобы проникнуть в инобытие»311.В «Земной оси» для новелл «В подземной тюрьме», «В зеркале»,«Теперь, когда я проснулся», «В башне», «Бемоль», «Мраморная головка»,«Первая любовь», «Защита», «Республика Южного Креста», «Сестры»ключевой становится формула утраты312: герои в том или ином вариантетеряют ту «ось», которая составляла смысл их существования, и эта потеряделит их жизнь на «до» и «после».
Мотивы сна, бреда, сумасшествияподчеркивают эту утрату основы: героиня «В зеркале» и герой «Теперь,когда я проснулся» сходят с ума, герои «Первой любви», «Защиты» и«Сестер» находятся под властью наваждения. Потеря приводит их к границемежду мирами, которая истончается, и ее можно перейти в любой момент,как бы «гуляя» между мирами, находясь на грани.Сборник «Ночи и дни», в который вошли рассказы «Пустоцвет», «Засебя или за другую?», «Ее решение», «Через пятнадцать лет», «Только утролюбви хорошо…» и «Ночное путешествие», также в самом своем названииакцентирует идею двоемирия, дихотомии яви и сна. Герои новелл этогосборника пребывают не в состоянии безумия или сна, но в состояниисомнения,вынуждающегоихметатьсямеждурациональнымииррациональным, реальным и ирреальным.311Осипова О.И.
Жанровые модификации в прозе серебряного века: Ф. Сологуб, В.Брюсов, М. Кузмин. – М.: ИМПЭ имени А.С. Грибоедова, 2014. – С. 111.312Там же.242При этом героям, проживающим в далеком прошлом или вгипотетическом будущем, двоемирие не знакомо: в исторических новеллахБрюсова («В подземной тюрьме», «По старым мостом», «Рея Сильвия») и вего «антиутопиях» («Восстание машин», «Республика Южного Креста» и«Последние мученики») отсутствует этот момент «перехода» - мирылинейны, а не дихотомичны.
Они значительно отличаются от привычногочитателю современного мира, однако их герои не спят, не грезят наяву, - ониживут по законам своего мира и следуют его правилам.Таким образом, новеллистика Валерия Брюсова представляет собойлибо «блуждание между мирами» в настоящем времени, либо погружение виной мир – прошлого или будущего.
Мир его рассказов всегда представляетсобой «двойное пространство». В тех рассказах, художественный миркоторых читатель может теоретически отождествить с современным емумиром, двоемирие являет себя в снах, бредовых состояниях и вымыслах. Вслучае погружения рассказа в мир прошлого или будущего отправной точкойдвоемирия является настоящее – время написания и прочтения рассказа –которому автор противопоставляет вымышленное будущее либо условноепрошлое.Идея двоемирия составляет часть миромоделирующих константсимволизма.
Как указывает О.Р. Темиршина, «несмотря на множественностьоппозиций, структурирующих философско-поэтическую символистскуюмодель мира, в ней можно выделить общее смысловое начало, позволяющееобъяснить специфику символистского универсализма и свести все оппозициив единую систему. Мы полагаем, что в качестве такого ключа выступаетоппозиция – актуальное и потенциальное»313. В новеллах Брюсоваактуальным является тот мир, в котором герои живут и действуют «вреальности» (причем его черты, как увидим далее, также достаточно313Темиршина О.Р.
Символистские универсалии и поэтика символа в современнойпоэзии. Случай Б. Гребенщикова. – М.: издательство МНЭПУ, 2009. – С. 22.243условны), а «потенциальным» - мир сна, вымысла, бреда. В случае спогружением действия рассказа в прошлое или будущее актуальнымсчитается мир настоящего. При этом актуальный и потенциальный мирвзаимопроницаемы, между ними герой курсирует, блуждает и может, в концеконцов, безнадежно заблудиться, как в случае рассказа «В башне»,завершающегося сомнениями рассказчика: то ли он современный человек,которому приснилось, что он живет в XIII веке, то ли он на самом делетомится в башне Гуго фон Ризена, и ему в это время снится «здешняя»жизнь.Герои новелл Леонида Андреева существовали в практическипротивоположной парадигме: их двоемирие сугубо реально и являетсяпротивопоставлением пространств, а не вымысла и реальности.
В «детских»рассказах Андреева герои переносятся из одного пространства в другое(город – дача, приемные родители – родная мать), и вокруг них полностьюобновляется парадигма, однако этот перенос не имеет никакой мистическойподоплеки и не связан со сновидениями (хотя маркером перемещения такжеявляется погружение в сон). Два мира не только мыслятся как равноправнореальные (в отличие от оппозиции вымышленного – реальному), но играница между ними градиентна: перемещение из одного мира в другой неявляется мгновенным, как у Брюсова (впадение в сон в «Теперь, когда япроснулся» либо попадание в «зазеркалье» у героини «В зеркале»), ноподразумевает некий путь.У Брюсова же двоемирие не только является константой, но иориентировано не «горизонтально», а «вертикально» - иными словами,противопоставление миров есть только в голове субъекта, блуждающегомежду ними.
Если герои Андреева идут/едут в другой мир и в процессе ихпамять как бы обнуляется, то герои Брюсова постоянно пребывают «награнице» миров, так как эта граница находится в их сознании и позволяет имоказаться «по ту сторону» в любой момент.244Э.С. Даниелян обращает внимание на двоемирие как на связьсимволизма с романтизмом: «Подобно романтикам, и символисты атакуютустановившуюся систему ценностей, в первую очередь – незыблемость этогомира. Из надежного, логичного, единого для всех он становится в ихинтерпретации алогичным, порождением сознания отдельного индивидуума;усложняются пространственно-временные представления.
К привычномумиру, погруженному в однородное и однонаправленное время, добавляетсяновое измерение, открывающее доступ мистическому, бессознательному.Объективныйвзгляднамирвытесняетсясубъективным,совсейсвойственной последнему произвольностью»314. В дальнейшем она отмечает«удвоение действительности» как базовый принцип и второго сборникапрозы Брюсова.Плодотворным представляется группирование рассказов Брюсова взависимости от сути и средства этого перехода между мирами. Подчеркнем,что в данном случае речь идет только тех рассказах, действие которыхпроисходит в условном «настоящем» времени.
Можно выделить три группырассказов, в каждом из которых возникает свой способ «открыть проход»между мирами:(1) Появление мертвеца среди живых: «Сестры», «Защита», «Элули,сын Элули»;(2) Сомнение героя в его пребывании «по эту сторону» или «по тусторону»: «В зеркале», «Мраморная головка», «За себя или задругую?», «Теперь, когда я проснулся», «Через пятнадцать лет»;(3) Созданиевымышленного,воображаемогомира,которыйвопределенный момент начинает побеждать мир реальный: «Дитя ибезумец», «Бемоль», «Первая любовь».314Даниелян Э.С. Валерий Брюсов.
Проблемы творчества. – Ереван: Лингва, 2002.– С. 31.245Ключевым моментом для перечисленных новелл становится сомнениев реальности бытия как такового: проницаемая граница между реальным ипотенциальным миром, возможность перехода и постоянное сомнение впребывании «по эту сторону» или «по ту сторону» становится константоймира брюсовских новелл. Семиотическая характеристика брюсовскогопространства – это модус сомнения, постоянная рефлексия персонажа о егопребывании в мире.
Смерти героев уделено так мало внимания (особенно всравнении с обширными размышлениями Леонида Андреева на эту тему) всилу того, что и сама их жизнь зыбка, непостоянна, и они не уверены, живыли они еще или уже умерли. Показателен тот факт, что в новеллах Брюсовапрактически никогда не упоминается о еде – герои могут, к примеру, питьвино или чай, либо о них говорится, что они «обедают», однако ни в однойновелле не упоминается о конкретных блюдах, вкусе и пр.
(ср. важностьпищи и – шире – вообще чувственных переживаний для героев Андреева,актуализируемую в преддверии смерти). Героев Брюсова как бы ничто неудерживает в земном, реальном мире, и поэтому они с такой легкостьютворят мир потенциальный и растворяются в нем. В «Бемоли» и в «РееСильвии» автор акцентирует внимание на том факте, что его героинидовольствуются малым: им нужно совсем немного еды для поддержаниясвоего существования. Продавщица в магазине «Бемоль» довольствуетсяжидким чаем с баранками, Мария из «Реи Сильвии» - одной-единственнойлуковицей и пр.
Причем автор не акцентирует специально аскетизмбольшинства героев своих новелл – создается ощущение, что тема еды егопросто не интересует, он «не замечает», как люди едят (ср. одну изважнейших сцен прославившего Леонида Андреева рассказа «Баргамот иГараська» - поедание беспризорником Гараськой горячих щей).БестелесностьгероевБрюсоваотчастиподкрепленаидругойособенностью его рассказов, особенно выпукло выступающей в сравнении спроизведениями Леонида Андреева: персонажи брюсовских новелл «всегда246здоровы» - ни в одном произведении малой прозы (за исключением «Элули,сын Элули», в котором болеет старый ученый) не упоминается о физическихзаболеваниях, даже о простых простудах или ранах. Герои Андреева частолежатвбольнице,преодолеваютфизическуюнемощь,болеютивыздоравливают (либо умирают).
Герои Брюсова часто подверженыментальным заболеваниям, страданиям, связанным с их сомнениями вреальностиокружающегомира,либовистинностичувствсвоихвозлюбленных. В этих случаях ментальный недуг для них важнее физическойнемощи, их мозг как бы превалирует над физическим телом.У брюсовских персонажей физическое тело как бы отсутствует: вомногих новеллах нет информации о внешности героев, автор не прибегает кконкретным описаниям, лишь вскользь упоминая о каких-либо физическихособенностях. Частым приемом является уподобление внешности героя илигероини какому-либо литературному герою либо скульптуре/картине. Так, оВале из «Только утро любви хорошо…» упоминается лишь, что она обладаетвнешностью «русской Гретхен», об Ире из «Пустоцвета» несколько разсказано, что ее внешность напоминает скульптуры Мины да Фьезоле.
Мирновелл Брюсова – это во многом вторичный мир художественныхпроизведений (причем в «Ночах и днях» эта черта проявляется болеевыпукло: во втором прозаическом сборнике Брюсов практически в каждойновелле ссылается на какие-либо литературные произведения, прибегая кявному или скрытому цитированию). Метафорически выражаясь, подходБрюсова к изображению героев близок к живописи эпохи классицизма, когдаважным было не портретное сходство с оригиналом, а определенныезначимые черты и детали, наделенные определенным семиотическимсмыслом.Значимымдлямиромоделирующихуниверсалиймалойпрозыпредставляется и тот факт, что при частых упоминаниях смерти вбрюсовских новеллах у Брюсова полностью отсутствует модус «долгой247подготовки к смерти»: его герои (чаще героини) умирают внезапно, и самомуфакту смерти уделяется крайне мало внимания: рассказчик равнодушноконстатирует двумя-тремя фразами, что героиня умерла (чаще всего из-засуицида).Герои Брюсова статичны: практически ни в одном произведении непоказано их развитие, нет демонстрации различных возрастов или динамикиразвития характера.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
