Диссертация (1154422), страница 34
Текст из файла (страница 34)
соч. в 8-ми томах. – Т. 5. – М. – Л.: Гослитиздат, 1962. – С. 68.180ангелочка в другом) – Рождество не приносит чуда, и святочный рассказ нарусской почве становится печальным, а не счастливым.При этом мальчику Саше, в отличие от мальчика Пети, удалосьпронести из одного мира в другой наглядное свидетельство – если Петяпереодевается обратно в свою гимназическую курточку и оставляет удочкуна даче, то Саша приносит из чудесного мира наглядное свидетельство,ангелочка, который впоследствии тает.
Дача в глазах Петьки оказываетсярайским миром, так же, как и для Лели, а «другой мир», в который попадаетмальчик Сашка, воспринимается им отрицательно и вызывает отторжение –ни елка, ни бал, ни дети ему не нравятся, и только ангелочек вызываетумиление.Просьба забрать ангелочка с собой – это своего рода защита от«обнуления»награницемиров,попыткапонять,что«тотмир»действительно был, однако и она оказывается неудачной: ангелочек тает,пока Сашка спит.В своем изображении мира подростка Андреев приблизился к приему,широко используемому литературой фэнтези: герои – как правило, ровесникиСашки, Петьки, Лели – тем или иным способом попадают в совершенно иноймир, при пребывании в котором жизнь в предыдущем пространствепрактически сразу забывается, кажется сном. Таково перемещение Алисы вмир Страны Чудес и обратно (мотивированное сном), таково перемещениегероев саги о Гарри Поттере и героев «Хроник Нарнии».
В том возрасте, вкотором осуществляется это «блуждание между мирами», герои ужеспособны к взрослым действиям и решениям, но по своей склонности к игре,сильным эмоциям они являются еще детьми.Третья стадия взросления, практически уже погружение в мирвзрослого, представлена в новелле «Молодежь», герой которой – гимназист 8класса. Как ни удивительно, герой, уже входящий в период юношества, вновьсталкивается с перемасштабированием «большого и маленького», только это181уже не папа ростом в десять аршин, а масштаб переживания собственногогоря: «Как они все не могут понять, что это не пустяки, что он страдает, чтоон готов убить себя, так ему больно»253.
Шарыгин – уже не подросток, обэтом ясно свидетельствует отсутствие «обнуления», неспособность забыть отом, что он дал пощечину своему однокласснику, ни в беседе с девушкой, нив общении с отцом. Только полное покаяние в глазах всего класса и новый,еще более дерзкий рисунок, очищают героя в глазах его одноклассников.Рассказ оканчивается риторическим восклицанием «Ах, кабы и сторожамможно было оканчивать гимназию и поступать в университет!», вновьимплицитно полемизирующим все с тем же «циркуляром о кухаркиныхдетях».Развитие мира от детства к отрочеству и юношеству у Андрееваповторяет гегелевскую диалектику.
В соответствии с гегелевской теориейразвития, на одном уровне, к примеру, утверждается идея «А», затем ей насмену приходит антитезис – идея «Б», противоположная ей, а потомпоявляется идея «В», являющаяся обоснованным синтезом идей «А» и «Б».Тезисом в данном случае является первая стадия развития, до 7 лет.Малыши дошкольного возраста – мальчик Додик («Великан», мальчик Валя(«Валя»), мальчик Юра («Цветок под ногою») – воспринимают мирискаженным с точки зрения категорий величины – они осмысляют как«большое» то, что для них эмоционально важно, а то, что кажетсясовершенно неважным – как маленькое. При этом им свойственна короткаяпамять: недолговечны воспоминания мальчика Вали о доме приемныхродителей, долго не длится и сильное огорчение мальчика Юры.В качестве антитезы выступает обращение к более старшему возрасту,10-12 лет – в мире этих детей уже нет ни слова об искажении категорийвеличины, однако они переходят из мира в мир (город – дача, богатство –253АндреевЛ.Н.Молодежьhttp://andreev.org.ru/biblio/Rasskazi/Molod1.html//Электронныйресурс182бедность) с легкостью, мгновенно забывая категории прежнего мира и жаднооткрываясь новому.В качестве синтеза выступает следующая стадия развития, уже близкаяюношеству, когда категории величины снова начинают выступать на первыйплан, но уже в качестве величины эмоциональной.
Простой эпизод сшалостью в гимназии переходит в разряд серьезнейшего горя – а затем едвали не вопроса о гражданской ответственности, так как главный геройчувствует себяпрежде космическогомасштаба подлецом, а затемкосмического же масштаба бунтарем.Любопытно, что при этом Леонид Андреев отнюдь не былпоклонником Гегеля, более того, скорее наоборот. В предисловии к егороману «Сашка Жегулев» Максим Горький пишет: «Талант Л. Андреева был,на мой взгляд, велик, но искажен и сдавлен идеями, которые не сам Андреевсоздал, а — заимствовал.
Еще в юности он прочитал Шопенгауэра «Мир какволя и представление» и Гартмана «Философию бессознательного» визложении профессора Козлова. Эти книги подавили его»254. Примечания кэтому предисловию характеризуют Гартмана как критика диалектики Гегеля,хотя отрицать влияния Гегеля на всю немецкую философию конца XIXстолетия нельзя.Любопытно, что и сам Андреев как писатель представляет собой синтезполярных направлений. В его творческом методе причудливо переплелисьтрадиционное и новаторское, реализм и новейшие веяния; художественныйпуть писателя отразил все основные приметы своей эпохи, стремившейсявыработать цельное мироощущение, восстановить распавшуюся «связьвремен».
«Он синтез нашей эпохи, - сказал о нем его современник К.И.254Горький М. О творчестве Леонида Андреева. «Сашка Жегулев» // Электронныйресурсhttps://www.google.ru/url?sa=t&rct=j&q=&esrc=s&source=web&cd=4&ved=0ahUKEwiEu4X60I7YAhWCCJoKHdvYBscQFgg1MAM&url=http%3A%2F%2Flitnasledstvo.ru%2Fsite%2Fdownload_article%2Fid%2F1222&usg=AOvVaw0YR8vArMZ79_w_6c4kqInK183Чуковский, - под сильнейшим увеличительным стеклом»255. Действительно,такие особенности андреевского творчества, как стремление к интеграциилитературы и философии, тяготение к притчеобразности и мифологизму,полное отрицание канонов существующих эстетических систем, позволяютговорить об андреевском феномене синтетизма, одновременно выражающемсущественные тенденции всего искусства рубежа XIX – ХХ вв.Внимание к начальному этапу жизни в творчестве Андреева –отражение той важности, которую он придает моменту границы, перехода.
Игораздо более важным в мире произведений Андреева является втораяграница – окончание жизни.Андреев – подлинный мастер танатологии: смерть практически всегдаупоминается в его рассказах, становится их кульминацией или развязкой,основным событием сюжета.2.4. Танатологические миромоделируюшие универсалии у ЛеонидаАндрееваТема смерти привлекает Л.Н. Андреева чрезвычайно: в каждой второйновелле автора герои умирают или ждут смерти, готовятся к ней сознательноили, напротив, потрясены ее внезапностью.
Р.Л. Красильников, посвятившийдиссертационноеисследованиетанатологиивтворчествеАндреева,отмечает, что «именно танатологическая ситуация дает шанс осознать смыслсвоей или чужой жизни. Смерть предстает как снятие социальной маски.Танатос срывает «личины» и с наблюдателей смерти, и с самих субъектовумирания. Чиновник, купец, министр, революционер — все они теряют свой255Чуковский К. От Чехова до наших дней. Литературные портреты.Характеристики. – СПб., 2008. – С. 218.184прежний статус в экстремальной ситуации. То, что мы сегодня называемэкзистенциальным началом, становится неизменным спутником смерти впрозе Андреева. И «естественная» смерть, и самоубийство, и убийствонивелируютважностьбытовыхпроблем,переводяихнауровеньобщечеловеческих, вселенских.
Именно в этот момент можно найтипервоисточник жизни или принять смерть как естественный закон бытия»256.На материале прозаических произведений и драматургии Андреева Р.Л.Красильников прослеживает эволюцию отношения к Танатосу: от страхасмерти к восприятию смерти как покоя, связанного с усталостью от жизни.В малой прозе Андреева можно выделить три типовых «модели»смерти: первая представляет собой долгое ожидание смерти, постепенныйпереход в мир иной, ознаменованный болезнью («Друг», «Гостинец»,«Жили-были»), ожиданием покушения на убийство («Губернатор», «Ложь»,«Мысль»), подготовкой к самоубийству («Весной») и пр.Втораямодель смертиподразумевает, наоборот, внезапную инепредвиденную смерть («Большой шлем», «Бездна», «Полет»), котораяужасает близких людей или просто оказавшихся рядом. Если в первом случаесмерть воспринимается часто как избавление после долгого и мучительногоожидания, то во втором смерть мыслится как некий непредсказуемый и отэтого еще более страшный конец человеческой жизни.Третью модель можно обозначить как существование post mortem –жизнь после смерти.
В некоторых новеллах речь идет о существованииблизких после смерти дорогого им человека – например, «Молчание» (отец имать после смерти дочери), в других – о существовании убийцы послеубийства («Мысль», «Ложь»). Есть и буквальное прочтение «жизни послесмерти» - в новелле «Елеазар» воскрешенный Иисусом Лазарь (Елеазар)256Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в прозе Л.Н. Андреева. – Дисс. …к.ф.н.–Вологда,2003.//Электронныйресурсhttp://www.dissercat.com/content/tanatologicheskie-motivy-v-proze-lnandreeva#ixzz5Bmtm8eMW185проживает свою жизнь после смерти, превратившись в существо, наводящеена всех ужас и сеющее смерть.Врамкахнастоящегоисследованиятанатологическиемотивырассматриваются как часть семантики границы – герои Андреева существуютво временно́м потоке, особыми моментами напряжения для которогоявляются начальные и конечные точки: детство и смерть.При рассмотрении первой модели смерти следует выделить дваподтипа – ожидание смерти в болезни, предполагающее надежду навозможное выздоровление, в то же время – страх перед смертью.
В новеллах«Жили-были» и «Гостинец» Андреев погружает читателя в пространствобольницы, имеющее много общих черт с мифологическим переходом «на тотсвет».Ко второму типу ожидаемой смерти относится вариант тщательнойподготовки к самоубийству («Весной») или ожидание неминуемогопокушения на убийство («Губернатор»). Герои второго типа физическиздоровы, однако психологически готовятся к смерти.Рассмотрим модель первого подтипа, помещаемую автором впространство больницы. Мифологизация ключевых понятий модели мирачастопозволяетосмыслитьсимволикупроизведениячерезпризмумифологического хронотопа. В построении модели мира чрезвычайно важнынекие опорные точки, часто связанные с критическими моментами в жизниперсонажей: помещая их на границу жизни и смерти, автор тем самымактуализирует определенные мифологемы художественной картины мира.Как указывает О.Р. Темиршина, «в тексте есть первичные «базальные»структуры, которые непосредственно актуализируют миромодель.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
