Диссертация (1154413), страница 30
Текст из файла (страница 30)
181].Сочетание «древняя мудрость» все также означает прошлое время,столь ценное для поэта своей сакральностью, целостностью.Для всей лирики Гумилева характерно ощущение скоротечностинастоящего (земного) времени (словно герой ждѐт своей развязки) иустремлѐнность в будущее, в котором ценными представляются двекатегории: любовь и смерть.
Обе онтологические величины неизбежноассоциируются в творчестве поэта с пространством рая: «И пока к пустотеили раю / Необорный не бросит меня, / Я ещѐ один раз отпылаю /Упоительной жизнью огня» («Завещание», 1908) [c. 150]; «Светлый рай, чторозовее / Самой розовой звезды; «Мне из рая, прохладного рая, / Видныбелые отсветы дня» («Отравленный», 1911) [c. 194]; «Пред тобой смущѐнно инесмело / Я молчал, мечтая об одном, / Чтобы скрипка ласковая спела / Итебе о рае золотом» («Нет тебя тревожней и капризней…») [с. 394]; «Мне167часто снились райские сады, / Среди ветвей румяные плоды» («Рай») [c.
244];«Но солнечным облаком рая / Ты в тѐмное сердце вошла» («Дремала душа,как слепая…», 1917) [c. 313]; «И, не тоскуя, не мечтая, / Пойдѐм в высокийБожий рай, / С улыбкой ясной узнавая / Повсюду наш знакомый край»(«Приглашение в путешествие», 1918) [c. 428].Рай – пространство, отождествляющееся в сознании поэта с вечностью.В 1907 году в стихотворении «Завещание» мысль о месте пребываниялирического героя в нѐм звучит косвенно, равнодушно.И пока к пустоте или раюНеоборный не бросит меня,Я ещѐ один раз отпылаюУпоительной жизнью огня.Однако, пустота (ад) или рай – категории для поэтической концепциираннего Гумилева, несомненно, важные.
Часто они могут встречаться втворчестве автора как парифраз библейского текста. Для сознания поэта былясен сакральный внутренний смысл библейской фразы: Входите теснымивратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель,многие идут ими; Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, инемногие находят их (Мф. 7: 13,14).Мир неземной, духовный начинается не за пределами земного бытия,он присутствует реально, параллельно миру земному, доступен и виденпоэту.
Окончательное проникновение в него, по мнению Гумилева, возможнопосле смерти, отношение к которой на протяжении всего творчества у поэтаменялось, однако неизбежно ассоциировалось в творчестве автора спространством рая.В поздней лирике Гумилева смерть представлена как таинство,возможность открывания завесы бытия, осознания вечности. Она способнараздвигать горизонты, поднять на высоту, неизбежно устремляя лирическогогероя к раю:Свод небесный будет раздвинут168Пред душою, и душу туБелоснежные кони ринутВ ослепительную высоту.(«Смерть», 1915) [с. 237].Через всю поэзию Н. Гумилева проходит чувство принятия смерти какреально существующей данности, воплощенной в физический образ (враннем творчестве, «Старый конквистадор»), и всѐ то же соглашение с ней(какое не найти в творчестве О.
Мандельштама или И. Бунина) уже врелигиозно-философском аспекте в позднем творчестве. Поэт слишком верилв будущее, раздвигая границы земного пространства:Кто лежит в могиле –Слышит дивный звон,Самых белых лилийЧует запах он.Кто лежит в могиле,Видит вечный свет,Серафимских крылийПереливный снег.Да, ты умираешь,Руки холодны,И сама не знаешьНеземной весны.Но идѐшь ты к раюПо моей мольбе.Это так, я знаю,Я клянусь тебе.(«Утешение», 1917) [с.
267].169Смерть для лирического героя – это необходимое состояние («строгийчас»), через которое человек должен пройти, чтобы войти в иноепространство («рай»), когда, наконец, вполне откроется прошлое, когда всевремена в сознании человека объединятся:Упаду, смертельно затоскую,Прошлое увижу наяву,Кровь ключом захлещет на сухую,Пыльную и мятую траву.(«Рабочий», 1916) [с. 263].Преодоление земного временного пространства – свершившийся факт впоэзии Гумилева. Поэту, как многим художникам слова, свыше была данавозможность «узнать» будущее:И я приму – о да, не дрогну я –Как поцелуй иль как цветок,С таким же удивленьем огненнымПоследний гибельный толчок.(«Моѐ прекрасное убежище…», 1913) [с. 407].Осознание того, что настоящее – это лишь продолжение прошлого, т.е.нечленение на прошлое и настоящее, чувствование прошлого всегда внастоящем, одна из ведущих мыслей поэта:Всѐ проходит, как тень, но времяОстаѐтся, как прежде, мстящим,И былое, тѐмное бремяПродолжает жить в настоящем.(«Пиза») [с.
224].А ночью в небе, древнем и высоком,Я вижу записи судеб моих(«Священные плывут и тают ночи»…) [с. 412].170И понял, что я заблудился навекиВ слепых переходах пространств и времѐн,А где-то струятся родимые реки,К которым мне путь навсегда запрещѐн.(«Стокгольм», 1917) [с. 226]Несмотря на суетность, стремительность, фрагментарность настоящеговремени, поэт говорит о нем «светло и свято», если происходит уплотнениевремени, решение в нем жизненных сверхзадач (имеется в виду сборникстихотворений Гумилева «Колчан»).
Реальному физическому времени частов такой ситуации может сопутствовать сакральный мир инобытия («Ивоистину светло и свято / Дело величавое войны, / Серафимы, ясны икрылаты, / За плечами воинов видны»). Осознание глубины и целостностижизни достигается лирическим героем через состояние сна. В нем поэтобретает свободу, «райские виденья», возможность прочувствовать прошлоеи увидеть будущее. Будущее в сознании поэта неизбежно ассоциируется свечностью (раем) и трагическим пророчеством о собственной смерти.Прошлое время сакрально представлено в сознании автора событиямиНовозаветной и Ветхозаветной давности.
Так перед читателем возникаетсосуществование двух миров: небесного и земного – частый приѐм визображении картин реального мира в поэзии Гумилева.Можно утверждать, что отношения «небесного» и «земного», сдоминантой небесного начала, воплощается в поэзии Н. Гумилева в образеВечной Женственности (Софии). По П. Флоренскому, София – это «ВеликоеСущество, эта вечная, неувядаемая чистота, цельность и непорочностьПервообраза Божьего Мира, полно выражающегося в Сердце Мира –Богоматери, оно представляется в виде окрылѐнной огнезрачной царственнойженской фигуры» [301, с. 211].
Известно, что образ крылатого огненногосерафима – один из частотных образов в поэзии Н. Гумилева, встречающийсяв творчестве на протяжении всего времени.Но свет у тебя за плечами,171Такой ослепительный свет,Там длинные пламени реют,Как два золотые крыла.(«Я сам над собой насмеялся…», 1921) [с. 464].Интересно, что в этом же стихотворении антиномия небесное – земноепреодолевается поэтом через видение трогательных «детских» реальныхкартин духовного плана, когда ангелы и люди могут сосуществовать, бытьвполне осязаемы, находится в обычном «земном списке».А все океаны, все горы,Архангелы, люди, цветы –Они в хрустале отразилисьПрозрачных девических глаз.Принадлежность женского начала к иному вечному миру осознавалосьпоэтом и в раннем его творчестве.
Так «смертную дрожь» как дар отвозлюбленной лирический герой Гумилева ставит выше «бледной дрожисладострастья» уже в раннем творчестве («Беатриче», 1906-1909).В стихотворении «Андрей Рублѐв» (1915) символика, сопровождающаяобраз героини, библейская. Ее лицо становится «ликом». Возлюбленнуюокружают все «привычные», потусторонние, вечные, духовно-реальныеобразы: Творец, серафим, Ева, заимствованные поэтом неизбежно из«селений святых» (рая).Я твѐрдо, я так сладко знаю,С искусством иноков знаком,Что лик жены подобен раю,Обетованному Творцом.(«Андрей Рублѐв», 1915) [с. 255].Обожествляя женщину, поэт неожиданно создаѐт ѐмкий по своей силелюбви и горечи метафорический образ.И ты ушла, в простом и тѐмном платье,Похожая на древнее Распятье.172(«Пятистопные ямбы», 1915) [с. 222].Символ распятия (креста), как известно, тоже содержит сложныеантиномические отношения.
Крест – позорнейшее орудие казни; дляверующих (спасаемых) – сила Божья, символ любви.Однако тайна бытия, истинной любви, по мнению поэта, способнавполне открыться после смерти. Смерть представляется началом понимания,открытия нового знания: «А пламя клубилось, / И ждал конквистадор, / Чтобв смерти открылось / Ему Эльдорадо»; «Только дикий ветер осенний, /Прошумев, прекращал игру, – / Сердце билось ещѐ блаженней, / И я верил,что я умру / Не один, – с моими друзьями, / С мать-и-мачехой, с лопухом.
/ Иза дальними небесами / Догадаюсь вдруг обо всѐм» («Детство», 1916).Смерть неизбежно ассоциируется в сознании поэта с раем: «Когда жеСмерть, грустя немного, / Скользя по роковой меже, / Войдѐт и станет упорога, / Мы скажем Смерти: «Как, уже?» / И, не тоскуя, не мечтая, / Пойдѐмв высокий Божий рай, / С улыбкой ясной узнавая / Повсюду наш знакомыйкрай»; «И последнюю милость, с которою / Отойду я в селенья святые. / Дайскончаться под той сикоморою, / Где с Христом отдыхала Мария».Смерть – то событие для поэта, которое даст ему возможность осознатьсовершенство мира, когда произойдѐт средоточие всех времѐн и всехпространств.О день, когда я буду зрячимИ странно знающим, спеши!(«Вечное», 1912) [с.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
