Диссертация (1154407), страница 36
Текст из файла (страница 36)
Если прочитывать все поездки в Крымчерез образ царства мертвых, то становится понятна подобная стратегия:автор спасает от забвения людей, сохраняя их имена, подобно «спискукораблей» Гомера или перечислению имен погибших в битве воинов вскандинавских сагах:«Обстоятельства складывались чересчур хорошо. Деловой портфельрасполагался с легким домашним изяществом дорожного несессера сямочками для бритвы, мыльницы и разных щеток: помимо него, то есть безначальника порта, ни одной тонны ячменникам и пшеничникам, ни однойтонны отправителям зерна — ни самому Рошу, вчерашнему комиссионеру,сегодня — выскочке, легендарному Каниферштану, ленивому и томному наитальянскийманер,пшеничному Лившицу,отправляющемусухопаромуячменьиндюку,наМарсель,министрунисквераАйвазовского, ни Центросоюзу, ни Рейзнерам, у которых дела так хороши,что вместо серебряной отпраздновали золотую свадьбу и отец от счастьяподружился с сыном»369.Отдельно обозначенные персонажи, которым посвящены болеепространные пассажи, тоже являются представителями «царства мертвых».Для обозначения этого факта автор пользуется несколькими стратегиями:1.
Прямое или косвенное сравнение с животными – начальник портаАлександр Александрович похож одновременно на морского котикаи на ласточку: «доброго мецената Александра Александровича,морского котенка в пробковом тропическом шлеме, человека,который, сладко зажмурившись, глядел в лицо истории, отвечал надерзкие ее выходки нежным мурлыканьем… начальник моря изспящего котенка превращался в покровителя купцов, вдохновителя369МандельштамО.Э.Феодосия//Электронныйhttp://rvb.ru/mandelstam/dvuhtomnik/01text/vol_2/01prose/0629.htm.213ресурстаможниибиржевогофонтана,вконьячного,ниточного,валютного, одним словом, гражданского морского бога. Было в немчто-то от ласточки, домовито мусолящей гнездо — до поры довремени. И не заметишь, как она тренируется с детенышами наатлантический полет»370.
Сам рассказчик не только сравнивает себяс птицей, но прямым текстом сообщает о том, как хорошо было бы внее перевоплотиться: «В одной из мазанок у старушки я снялкомнату в цену куриного яйца. Как и все карантинные хозяйки,старушка жила в предсмертной, праздничной чистоте. Домишкосвой она не просто прибрала, а обрядила. В сенях стоял крошечныйрукомойник, но до того скупой, что не было ни малейшейвозможности выдоить его до конца. Пахло хлебом, керосиновымперегаром матовой детской лампы и чистым старческим дыханьем.Крупно тикали часы. Крупной солью сыпались на двор зимниезвезды.
И я был рад, что в комнате надышано, что кто-то возится застенкой, приготовляя обед из картошки, луковицы и горсточки риса.Старушка жильца держала, как птицу, считая, что ему нужнопеременить воду, почистить клетку, насыпать зерна. В то времялучше было быть птицей, чем человеком, и соблазн статьстарухинойптицейбылвелик»371.СимволомполковникаЦыгальского и его сестры становятся соответственно орел и корова:«Полковник Цыгальский нянчил сестру, слабоумную и плачущую, ибольного орла, жалкого, слепого, с перебитыми лапами, — орлаДобровольческой армии. В одном углу его жилища как бы незримокопошился под шипенье примуса эмблематический орел, в другом,кутаясь в шинель или в пуховый платок, жалась сестра, похожая насумасшедшую гадалку.
Запасные лаковые сапоги просились не в370МандельштамО.Э.Феодосия//Электронныйhttp://rvb.ru/mandelstam/dvuhtomnik/01text/vol_2/01prose/0629.htm.371Там же.214ресурсМоскву, молодцами-скороходами, а скорее на базар. Цыгальскийсоздан был, чтобы кого-нибудь нянчить и особенно беречь чейнибудь сон. И он, и сестра похожи были на слепых, но в зрачкахполковника, светившихся агатовой чернотой и женской добротой,застоялась темная решимость поводыря, а у сестры только коровийиспуг»372.
Мазеса да Винчи из последнего очерка, сравнивается старантулом: «Таким образом действуя, как тарантул, он исполнялкакой-то темный, лично ему свойственный инстинктивный акт»373.В сравнении с животными отражается представление об одном извариантов посмертного бытия души: переселении души в другое живоесущество, которое было распространено в буддизме.
Для античнойтрадиции, постоянные отсылки к которой сопровождают «крымский» текст,характерно иное представление о мире мертвых.Жизнь представлялась древним грекам цикличной: человек проживалцикл рождения и смерти, подобно зерну, умирающему, чтобы родитьсяколосом. Для человека таким возрождением было появление потомков, алитература помогала потомкам помнить о предках.В представлении древних греков умерший попадает в Аид – царствомертвых, где он продолжает мучиться, и его муки отражают егопрегрешения на Земле. Так, Тантал вечно тянется к еде, которую не можетсъесть, и к воде, которую не может выпить, Сизиф вечно катит в горутяжелый камень и пр.
Аид не является местом безвозвратного ухода: полегенде, Орфей попытался вывести оттуда жену Эвридику и почти довелдело до конца, однако оглянувшись вопреки совету Аида, снова потерял ее.Особо отличившиеся при жизни люди – герои, прославившиеся своейдоблестью, после смерти попадали на Олимп к бессмертным богам. Ещесмерть могла наступить внезапно как превращение в какой-либо372МандельштамО.Э.Феодосия//Электронныйhttp://rvb.ru/mandelstam/dvuhtomnik/01text/vol_2/01prose/0629.htm.373Там же.215ресурснеодушевленныйобъект:частьгероевдревнегреческоймифологиипережила превращение в скалу или дерево.Соответственно, смерть в представлении древних греков не былапрекращением существования как такового, оно просто меняло своюформу374. Этот вариант посмертного бытия также описан в очерках оКрыме.2.
В описании Крыма в прозе у Мандельштама присутствует и мотив«циклизации» времени: не единожды упоминается о том, что городакак бы погрузились в свое же собственное прошлое: «Чтоб понять,чем была Феодосия при Деникине-Врангеле, нужно знать, чем былаона раньше. У города был заскок — делать вид, что ничего непеременилось, а осталось совсем, совсем по-старому. В старину жегород походил не на Геную, гнездо военно-торговых хищников, аскорей на нежную Флоренцию.
В обсерватории, у начальникаСарандинаки, не только записывали погоду и чертили изотермы, нособирались еженедельно слушать драмы и стихи как самогоСарандинаки, так и других жителей города. Сам полицмейстероднажды написал драму. Директор Азовского банка — Мабо былболее известен как поэт. А когда Волошин появился на щербатыхфеодосийских мостовых в городском костюме: шерстяные чулки,плисовые штаны и бархатная куртка, — город охватывало как быантичное умиленье и купцы выбегали из лавок.Спору нет — мы должны быть благодарны Врангелю за то, чтоондалнамподышатьчистейшимвоздухомразбойничьейсредиземной республики шестнадцатого века. Но аттическойФеодосии нелегко было приспособиться к суровому закону374Арьес Ф. Человек перед лицом смерти.
– М.: Прогресс-Академия, 1992. – 528 с.216крымских пиратов»375. Мазеса да Винчи в своем комбинированномимени и в обстановке своего кабинета также подчеркивает связь спрошлым – как с прошлым конкретной семьи, так и с прошлымвсего человечества: «Имя свое он избрал сам и на вопросылюбопытствующих лишь неохотно объяснил, что ему нравитсяфамилия да Винчи. В первой же половине своего прозвища —Мазеса — он сохранил кровную связь с родом: отец его, маленький,очень приличный человек, возил мануфактуру в Керчь на моторномпаруснике, не страшась морской болезни, и звали его простогосподином Мазес.
Таким образом, Мазеса, прибавив женскоеокончание, превратил родовое прозвище в личное имя.Кому неведом корабельный хаос мастерской славного Леонардо?Предметы кружились вихрем в трех измерениях гениальнойрабочей комнаты, голуби, проникая в слуховое окошечко, пачкалипометом драгоценную парчу, и в вещей слепоте мастер натыкалсяна скромные предметы быта времен Возрождения. Мазесаунаследовал от невольного своего восприемника плодотворноебуйство трех измерений, и спальня его уподоблялась плывущемуренессансному кораблю»376.Более позднее представление о смерти, сформировавшееся вевропейской культуре, подразумевает уподобление смерти сну.
Героисредневековойлитературычастостранствоваливцарствесмерти,существовал канонический жанр описания жизни святого, предполагавшийупоминание не только праведной жизни, но и достойной смерти. В целом,смерть человека воспринималась, опять-таки, как переход в другоесостояние. Вера в воскресение после смерти была сильна, Страшного Суда375МандельштамО.Э.Феодосия//Электронныйhttp://rvb.ru/mandelstam/dvuhtomnik/01text/vol_2/01prose/0629.htm376Там же.217ресурсожидали чуть ли не с минуты на минуту, и хоронить старались поближе кцеркви, которая мыслилась как портал в царство небесное.«Человек обычно заблаговременно чувствовал приближение конца иготовился к нему; умирающий — главное лицо в церемониале, которыйоформлял его уход из мира живых.
Но и самый этот уход не воспринималсякак полный и бесповоротный разрыв, поскольку между миром живых имиром мертвых не ощущалось непроходимой пропасти. Внешнимвыражением этой ситуации, но мнению Ариеса, может служить тообстоятельство, что на протяжении всего средневековья погребениярасполагались на территории городов и деревень (было важно, с точкизрения людей той эпохи, поместить покойника как можно ближе кусыпальнице святого, расположенной в храме божьем), и что такаяблизость живых и мертвых никого не тревожила. Отсутствие страха передсмертью у людей раннего средневековья объясняется, по Ариесу, тем, что,по их представлениям, умерших не ожидали суд и возмездие за прожитуюжизнь, и они погружались в своего рода сон, который будет продолжаться«до конца времен», до второго пришествия Христа, после чего все, кромесамых тяжких грешников, пробудятся и войдут в царствие небесное»377.3.
Упоминание сна также часто сопровождает героев очерков о Крыме.Особое внимание уделяется сну начальника порта и сну Мазесы даВинчи: «Чем могущественнее человек, тем значительнее егопробуждение. Короли французские даже не вставали, а восходили,как солнце, и притом дважды: «малым» и «большим восходом».Александр Александрович просыпался вместе с морем. Но какобщался он с морем? Общался он с морем по телефону. Вполумраке его кабинета сверкали английские бритвы, пахло свежимполотняным бельем и крепким одеколоном, да еще сладковатым377Гуревич А.Я.