Диссертация (1154407), страница 34
Текст из файла (страница 34)
Сочинения в 2 томах. – Тула: Филин, 1994. – Т.1. – С. 183.345Там же.201Я рожден в девяносто втором… И в кулак зажимая истертыйГод рожденья – с гурьбой и гуртомЯ шепчу обескровленным ртом:- Я рожден в ночь с второго на третьеЯнваря в девяносто одном…(«Стихи о неизвестном солдате»)346В стихотворениях Мандельштама, таким образом, представленаэволюция семантического комплекса путешествия, отчасти отражающаяреалии жизни поэта и изменение его передвижений. От культурногопутешествия, медитации, созерцания, соприкасающегося с реальнымпутешествием лишь отчасти и представляющего собой погружение висторию и прозрение исторических событий во всех перемещенияхМандельштам переходит к образу путешествия-кошмара, из страшного снаоборачивающегося страшной действительностью.
Если в 1922 описаниепутешествия плененной Европы и ее мечты о другом, свободномпутешествии, представляют собой лишь мифологический образ, то оченьскоро сам лирический герой оказывается в положении вынужденногопутешественника, узника, сосланного. И Мандельштам пишет уже не особирающемся в ссылку Овидии, но о себе самом: пережив и ссылку, ивынужденные перемещения пленника, он не изменяет себе ивлитературном путешествии, но из погружения в протипические реалии оностановится единственным способом бегства от реалий окружающих.Двагеографических«пунктапритяжения»втворчествеМандельштама описаны не только в стихотворениях, но и в прозе: речьидет о Крыме и об Армении.
Поэт совершил несколько поездок в Крым иочень стремился поехать в Армению, что в итоге удалось только в 1930346Мандельштам О.Э. Сочинения в 2 томах. – Тула: Филин, 1994. – Т.1. – С. 183.202году.Далеерассмотримтравелоги-очерки,обращаясьтакжекстихотворным циклам, посвященным соответствующим поездкам.3.2. Специфика художественного отражения «крымскихпутешествий» в стихах и прозе Осипа МандельштамаАнализируястихотворныеипрозаическиепроизведенияО.Э.Мандельштама о Крыме, Франк Гёблер вводит понятие «крымского текста»втворчествепоэта:«поэтическимедиализированныепутешествияМандельштама в Крым, то есть такие стихотворения, как «Золотистого медаструя из бутылки текла…», «Меганом» («Еще далеко асфоделей»),«Феодосия», «Холодная весна, голодный Старый Крым…», и четырепрозаических очерка, объединенных под общим названием «Феодосия».Этими текстами, которые лишь кажутся гетерогенными, а на самом делепри чтении образуют поэтическое единство, Мандельштам вписал себя впредшествующий культурный дискурс, который я, ориентируясь на такиепонятия, как «Петербургский текст», «Кавказский текст», «Итальянскийтекст», хочу назвать «Крымским текстом»347.В ряде трудов исследователей творчества Мандельштама топосКрыма мыслится как оппозиция враждебным и недружелюбным Москве иПетербургу, включенным в семантический комплекс Рима: «Москве иПетербургу О.
Мандельштам противопоставляет третий топос — Тавриду,который ассоциируется с «золотым веком», с греческими островамиблаженных. Это единственная вневременная точка в современном мире,«где время не бежит». Таврида мыслится поэтом местом вожделенногопокоя и равновесия («Золотистого меда струя из бутылки текла...»,347Гёблер Ф. Путешествия Осипа Мандельштама в Крым: поэтическая медиализация //Беглые взгляды: Новое прочтение русских травелогов первой трети XX века. – М.:Новое литературное обозрение, 2010.
– С. 58.203«Черепаха»), становится моделью идеального существования»348. Триада«Рим – природа – культура», в которой Рим отождествляется с Москвой иПетербургом,противопоставленаТавриде.Еслив«римском»семантическом комплексе практически отсутствует греческая топонимика,то в «таврическом» комплексе она представлена широко, так как самаТаврида переполнена греческими полисами и античной топонимикой.«Если общие для Крыма и Эллады реалии способствуют созданию“общего”, крымско-эллинского пространства, то немногие современные(бутылка, шторы, подчеркнуто-русское “после чаю”) не дают нам забыть отом,чтомывсежеостаемсявсовременнойРоссии.Болеенепосредственным образом направляют нас в Элладу прямые называния:Крым (дважды) назван Тавридой; виноградарство — “наука Эллады”;помещения, связанные с виноделием, — “Бахуса службы”»349.Стихотворения, посвященные Крыму,- слепок, моментальнаяфотография, в которой отражаются сиюминутные впечатления – как и в«римском»тексте,переплетающиесясисториейикультурой.«Пуантилистская» манера письма, смысловое перетекание образов вызваныонтологической подвижностью вещей, изменением их субстанциальныхкачеств.
Косвенным подтверждением этого тезиса является тот факт, что встихотворениях «крымского-эллинского цикла» («Феодосия», «Золотистогомеда струя из бутылки текла...», «Черепаха» и др.), изображающихгармонически целостное бытие, поэт возвращается к акмеистской поэтике«Камня»350.Любопытно,чтоединым знаменателемэтого«пучка»восприятий становится образ собаки:Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни348Бреева Т.Н. Художественный мир Осипа Мандельштама. – М.: ФЛИНТА: Наука,2013.
– С. 62.349Там же.350Кихней Л.Г. Осип Мандельштам: бытие слова. – М.: Диалог-МГУ, 2000. – С. 77.204Сторожа и собаки…(«Золотистого меда струя из бутылки текла…»)351Везут собак в тюрьмоподобной фуре,Сухая пыль по улицам несётся…(«Феодосия»)352Холодная весна. Голодный Старый Крым,Как был при Врангеле — такой же виноватый.Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,Такой же серенький, кусающийся дым.(«Холодная весна.
Голодный Старый Крым…»)353В «Старухиной птице» на улицах звучит собачий лай: «Если выйти надвор в одну из тех ледяных крымских ночей и прислушаться к звуку шаговна бесснежной глинистой земле, подмерзшей, как наша северная колея воктябре, если нащупать глазом в темноте могильники населенных, нопогасившихогнигородскиххолмов,если хлебнутьэтоговаревапритушенной жизни, замешанной на густом собачьем лае и посоленнойзвездами, — физически ясным становилось ощущенье спустившейся на мирчумы — тридцатилетней войны, с моровой язвой, притушенными огнями,собачьим лаем и страшной тишиной в домах маленьких людей»354. Там же,ранее: «Городок, где днем идешь, как по мертвому римскому плану, аночью, в непроломном мраке, готов постучать к любой мещанке, лишь быукрыла от злых собак и пустила к самовару»355.В эссе «Бармы закона» также упоминаются собаки, но речь идет лишьоб их запахе: «В прекрасное тело его впились клещи тюрьмы и казармы, по351Мандельштам О.Э.
Сочинения в 2 томах. – Тула: Филин, 1994. – Т.1. – С. 61.Там же. – С. 73.353Мандельштам О.Э. Холодная весна. Голодный Старый Крым… // Электронныйресурс http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=7197354МандельштамО.Э.Старухинаптица//Электронныйресурсhttp://rvb.ru/mandelstam/dvuhtomnik/01text/vol_2/01prose/0629.htm355Там же.352205улицам ходили циклопы в черных бурках, сотники, пахнущие собакой иволком, гвардейцы разбитой армии, с фуражки до подошв заряженныелисьим электричеством здоровья и молодости»356.Собака в мировой культуре часто является стражем царства мертвыхили проводником на тот свет: например, египетский Анубис илидревнегреческий Цербер.
Собаки у Мандельштама становятся символомзла, страха, запустения. Примечательно, что упоминается не конкретнаясобака с определенными чертами, а всегда «собаки», «овчарки» либо «запахсобаки». В том, что для Мандельштама собаки – это именно свора,безымянная, страшная толпа, можно убедиться по отрывку из «Четвертойпрозы», где поэт сам иронизирует над собственной фамилией: «С каждымгодом я все прожженнее. Как стальными кондукторскими щипцами, я весьизрешечени проштемпелевансобственной фамилией. Когда меняназывают по имени-отчеству, я каждый раз вздрагиваю – никак не могупривыкнуть – какая честь! Хотьбыраз Иван Моисеич в жизни ктоназвал!.. Эй, Иван, чеши собак! Мандельштам, чеши собак! Французику –шер-мэтр, дорогой учитель, а мне: Мандельштам, чеши собак! Каждомусвое.Я – стареющий человек – огрызком сердца чешу господских собак – ивсе им мало, все им мало...
С собачьей нежностью глядят на меня глазаписателей русских и умоляют: подохни!»357Мандельштаму чужда традиция мировой литературы, связанная сочеловечиванием собаки. Так, в английской литературе мистера Рочестераиз «Джен Эйр» сопровождает верный пес Пират, героев повести ДжеромаК. Джерома «Трое в лодке не считая собаки» – фокстерьер Монморенси ипр. В русской литературе счастливыми владельцами собак являются герои356МандельштамО.Э.Бармызакона//Электронныйhttp://rvb.ru/mandelstam/dvuhtomnik/01text/vol_2/01prose/0629.htm357МандельштамО.Э,Четвертаяпроза//Электронныйhttp://www.lib.ru/POEZIQ/MANDELSHTAM/chetwertaya_proza.txt206ресурсресурсЛ.Н.
Толстого (сцена охоты в «Войне и мире»), тургеневские охотники – влитературе XIX века собака чаще понимается утилитарно, она выступаеткак помощник во время охоты.«Очеловечивание» собаки свойственно именно культуре ХХ века –повесть и фильм «Белый Бим, черное ухо», фильмы «Пограничный песАлый», «Ко мне, Мухтар!», современный сериал «Возвращение Мухтара».У абстрактных, условных собак, лающих на улицах Феодосии в «крымскомтексте» Мандельштама, нет имен, они не «друзья человека». Если одним изполюсов русской поэзии Серебряного века в решении образа собакиявляется братание с собакой по-есенински:В переулках каждая собакаЗнает мою легкую походку.…Средь людей я дружбы не имею,Я иному покорился царству.Каждому здесь кобелю на шеюЯ готов отдать мой лучший галстук.(«Я обманывать себя не стану…»)358И, конечно, «Дай, Джим, на счастье, лапу мне!».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
