Диссертация (1154407), страница 37
Текст из файла (страница 37)
Категории средневековой культуры // Избранные труды. В 2-х тт. – М.СПб.: Издательство Фонда поддержки науки и образования «Университетская книга»,1999. – Т. 1. – С. 14.218привозным табаком. Эта отличная мужская спальня, которойпозавидовал бы любой американец, все же была средоточиемморских узлов и капитанской рубкой.Александр Александрович просыпался с первым пароходом. Дваслужителя, вестовые в белой парусине, вышколенные, какбольничные санитары, кидались к первому телефонному звонку инашептывали начальнику, который в эту минуту походил наразбуженного котенка, что пришел-де и стоит на рейде такой-тоанглийский, турецкий или даже сербский пароход. АлександрАлександрович открывал крошечные глазки и, хотя он ничего немог изменить в прибытии парохода, говорил: «А, хорошо, оченьхорошо!»378.
«крыло, принадлежащее Мазесе, поражало яркостью ибогатством оснастки: черные и малиновые косоворотки, шелковаяночная рубашка до пят, какие носят новобрачные и ангелы, одназефировая, одна бетховенская — разумеется, я говорю только орубашках — и одна фрачная, с длинными, обезьяньими руками,получившая в домашней переделке цветные манжеты.
… С потолкасвешивалась большая люлька — корзина, в которой Мазеса любилотдыхать днем. Легкие хлопья перинного пуха нежились в густой,благородной черноте»379. Образ люльки апеллирует также и ксмерти-перерождению: взрослый человек становится младенцем,возвращаясь в мир живых уже в другом обличии.В «крымской прозе» Осипа Мандельштама рассыпаны намекиаллюзии на царство мертвых: помимо ключевого для такого пониманиятекста образа собаки (собак), используются отсылки к образу смерти-сна,смерти-погружения в прошлое и смерти-переселения душ.378МандельштамО.Э.Феодосия//Электронныйhttp://rvb.ru/mandelstam/dvuhtomnik/01text/vol_2/01prose/0629.htm379Там же.219ресурсВ целом, семантический комплекс Крыма в творчестве Мандельштамахарактеризуется переплетением мотивов, цементирующих этот травелог вединое целое.
Путешествие, предпринятое лирическим героем, являетсяпутешествием-бегством,приэтомреальнаясоставляющаяпоездкипересекается с мистической. Этого нельзя сказать об «армянском» тексте,который выглядит гораздо более «разрозненным», а в иных случаях ибессвязным.Семантический комплекс «путешествия в Армению» в3.3.творчестве Осипа МандельштамаДагмарБуркхартванализе«ПутешествиявАрмению»предостерегает от восприятия этого цикла очерков как типового травелога:««Путешествие в Армению» не поддается непосредственному сравнениюни с «Итальянским путешествием» Гете, ни с «Путешествием в Арзрум»Пушкина (хотя оба эти произведения следует принять во внимание и вжанровомсмысле,ивкачественаиболеевысокоценившихсяМандельштамом претекстов). Подобно стихотворениям об Армении,«орнаментальная» проза «Путешествия» базируется на полноте кажущихсяразрозненнымивпечатлений,последовательностивоспоминанийикультурно-теоретических рефлексий.
Но этим «Путешествие в Армению»принципиально отличается от иных воспоминаний о путешествиях — какотнаписанныхвтрадицииавтобиографическогописьмасегохронологически-поступательным движением, так и от пытающихся (с точкизрения систематизации) создать более или менее завершенный образстраны»380.380Буркхарт Д. Глаз как «орудие мышления»: соотношение чувственного познания ипоэтической рефлексии в «Путешествии в Армению» Осипа Мандельштама // Беглыевзгляды: Новое прочтение русских травелогов первой трети XX века.
– М.: Новоелитературное обозрение, 2010. – С. 62.220В «Путешествии в Армению» динамика также затрагивает не толькопространство, но и время: «Скорее он снова использует созданныйнепосредственнопослевозвращенияпутевойочерккакповодпротивопоставить самодостаточную культуру Армении советской культуресовременности,полностьюизбежатькоторойнеудаетсядажепутешественнику, но которая кажется ему навязанной и навязчивой.Подобно написанным в начале 1920-х годов воспоминаниям о детстве июности, очень личные и фрагментарные воспоминания о путешествии вАрмению то и дело прерываются метапоэтической рефлексией, чтобыпреодолеть пропасть между своим и чужим, гнетущей современностью ивсе более восхищающим автора прошлым Армении как библейскойстраны»381.Путешествиемеждувременнымипластамиприводиткформированию сложнейшей структуры текста «Путешествия в Армению»,который, как отмечает Д.
Буркхарт, включает в себя мотивы и идеи,выходящие далеко за пределы конкретной поездки. «В то время какМандельштам в стихах об Армении попытался непосредственно уловить ипередать именно «сплошной характер» действительности посредствомпоэтического языка, его записная книжка и проработанные путевые запискипредстают в качестве очень сложных полифонических текстов, отдельныефрагменты которых соединены между собой только по принципу монтажа,а также мнениями и размышлениями рассказывающего Я. Но именно этагетерогенностьописанийисильноеакцентированиевосприятийвпечатленийсоздаюттуисубъективныхпритягательность,котораяпринципиально отличает мемуарный текст Мандельштама от традиционныхпутевых записок.
Ведь речь все время идет о другом, о прерываемом381Буркхарт Д. Глаз как «орудие мышления»: соотношение чувственного познания ипоэтической рефлексии в «Путешествии в Армению» Осипа Мандельштама // Беглыевзгляды: Новое прочтение русских травелогов первой трети XX века. – М.: Новоелитературное обозрение, 2010. – С. 63.221субъективной рефлексией приближении к «сплошной действительности»,которая упорно противится любой непрерывной документированности илюбой односторонней оценке»382.Применительно к «Путешествии в Армению» можно говорить обобщности мотивов поэтического и прозаического травелога.
Так, в прозеесть размышление о глухоте: «Голова по-армянски: «глух», с короткимпридыханием после «х» и мягким «л»... Тот же корень, что по-русски... Аяфетическая новелла? Пожалуйста.Видеть, слышать и понимать – все эти значения сливались когда-тов одном семантическом пучке. На самых глубинных стадиях речи не былопонятий, но лишь направления, страхи и вожделения, лишь потребностии опасения. Понятие головы вылепилось десятком тысячелетий из пучкатуманностей, и символом ее стала глухота»383.С глухоты начинается и рассуждение об Эривани в «армянскихстихах»:Ах, ничего я не вижу, и бедное ухо оглохло,Всех-то цветов мне осталось лишь сурик да хриплая охра.И почему-то мне начало утро армянское сниться;Думал — возьму посмотрю, как живет в Эривани синица…(«Ах, ничего я не вижу, и бедное ухо оглохло…»)384Л.Г. Кихней убедительно доказывает, что в таких совпаденияхпроявляет себя «тождественность природного и культурного кодов, аглавное – феноменологическое слияние свойств объективного бытия и382Буркхарт Д.
Глаз как «орудие мышления»: соотношение чувственного познания ипоэтической рефлексии в «Путешествии в Армению» Осипа Мандельштама // // Беглыевзгляды: Новое прочтение русских травелогов первой трети XX века. – М.: Новоелитературное обозрение, 2010. – С. 65.383Мандельштам О.Э. Путешествие в Армению // Электронный ресурсhttp://www.lib.ru/%3E%3C/POEZIQ/MANDELSHTAM/armenia.txt384Мандельштам О.Э.
Сочинения в 2 томах. – Тула: Филин, 1994. – Т.1. – С. 110.222сенсорного восприятия. Причем, Мандельштам, чтобы доказать ихнерасчленимость, показывает сам процесс метафорического стяженияявления и его чувственного восприятия.Например, в стихах об Армении в 3-ем стихотворении циклалирический герой сетует на плохое зрение и слух, чем мотивируетмонохромное восприятие неба и земли: «Ах, ничего я не вижу, и бедное ухооглохло, / Всех-то цветов мне осталось лишь сурик да хриплая охра». В 12м стихотворении та же ситуация представлена иначе: на первом местевнешний мир в той же цветовой двузначности («Лазурь да глина, глина, далазурь»), а «ущербность» зрительного восприятия перетекает в сравнение:«Скорей глаза сощурь, / Как близорукий шах над перстнем бирюзовым»385.Тексты очерков Мандельштама об Армении представляют собойсложное полифонически организованное целое: порой сложно уловитьсвязьмеждуфрагментамитекста386.Есливслучае«римского»семантического комплекса ключ к пониманию смыслового единства лежитна поверхности, а в «крымском» комплексе он зашифрован, но выявляетсяпо ключевому образу, то «армянский» семантический комплекс следуетпризнать еще более замысловато организованным единством.Армения была предметом «вожделения» поэта, он стремился туда, какв некую Землю Обетованную.
«К 1930 году Мандельштам уже не простотянулся к стране Арарата - нет, он отчетливо представлял себе ее историю икультуру, что недвусмысленно, хоть и косвенно, зафиксировано в“Четвертой прозе” и сполна воплощено в армянских стихах»387. Анализтекста «Четвертой прозы», проведенный Г. Кубатьяном, подтверждает это385Кихней Л.Г. Осип Мандельштам: бытие слова. – М.: Диалог-МГУ, 2000. – С. 124.Буркхарт Д.
Глаз как «орудие мышления»: соотношение чувственного познания ипоэтической рефлексии в «Путешествии в Армению» Осипа Мандельштама // // Беглыевзгляды: Новое прочтение русских травелогов первой трети XX века. – М.: Новоелитературное обозрение, 2010. – С. 65.387Кубатьян Г. Бегство в Армению и другие этюды о Мандельштаме // Вопросылитературы,2012,№3.//Электронныйресурсhttp://magazines.russ.ru/voplit/2012/3/kk2.html386223сопоставление.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
