Диссертация (1154296), страница 40
Текст из файла (страница 40)
После философских исканий 1830-х годов в центревнимания оказываются вопросы социальной жизни, а политическаяпроблематикатеряетсвоюактуальность.ВниколаевскойРоссииобразованное общество не могло себе позволить публично, и даже в частойпереписке, выражать независимые оценки в отношении существующегорежима. Этому препятствовали как внешний контроль, так и ставшийпривычным для большинства внутренний цензор.Революции в Европе 1830 года, а затем в 1848–1849 годах вновьненадолго оживили интерес как по отношению к внешнеполитической, так ивнутриполитической жизни. Эти события были чрезвычайно значимы длясвоей эпохи, отношение к ним определяло политические пристрастиясовременников. Всеподданнейший отчет III отделения за 1830 год сообщал:«известие о революции в Париже взволновало всех и направило все мысли наполитику… Молодежь, оказывающая некоторое влияние на гвардейскихофицеровинабезрассудныхлюдейизсреднихклассов,громкоторжествовала, … она также напыщенно рассуждала по поводу событий,выражая пожелание, чтобы революция обошла весь мир.
Надзор старалсяследить за всеми этими собраниями и заметить главных говорунов; но, ввидутого, что все ограничивалось простой болтовней, ему не пришлось отметитьни одного сколько-нибудь достойного внимания факта. Главные болтуныпринадлежали к высшему обществу. В средних классах, т.е. среди мелкогодворянства и купцов, особенно в провинции, Парижская революциянепроизвела особого впечатления».354Нравственно-политический отчет за 1848 год сообщает о возрождениинадежд сторонников независимости Польши, находящихся в эмиграции,354«Россия под надзором»: отчеты III отделения 1827–1869. М., 2006. С.69.200упоминает он и русских изгнанников, с готовностью поддержавшихреволюцию, например М.
А. Бакунина. Относительно России сообщается об«утешительном спокойствии» и «врожденном благоговении» подданных «квласти Монарха», которые «всякое противодействие этой власти признаютпреступлением равным святотатству».355Сравнение этих двух свидетельств говорит в пользу того, что за время,их разделявшее, режим приобрел более жесткие черты, не удовлетворяяськонстатацией бездействия «говорунов», но добиваясь согласного безмолвияобщества. Это предостерегало многих от явного выражения интереса исочувствия по отношению к революционным событиям в Европе.М. А. Корф в своих записках отмечает сильнейшее впечатление,которое произвело известие о революции во Франции в 1848 году на высшееобщество, собравшееся на балу царской фамилии.356 Убежденный монархисти консерватор, автор в качестве реакции на эти события везде слышал лишь«голос негодования и омерзения».
Тем не менее, его свидетельства болееподробны, чем официальный правительственный документ. Он говорит отом, что в учебных заведениях существуют «разные партии, между ними ипартия красных, мечтавших о республике даже и для России».357 Реакция М.А. Корфа, несмотря на используемую им устрашающую терминологию,весьма показательна: он не опасается оппозиции в стенах учебных заведений– «тут расправа была не трудна». И справедливо замечает, что свойственныеЗападу стремления к политическим свободампредставляют «для девятидесятых нашего населения один пустой, лишенный всякого смысла, звук».
Сего точки зрения, только помещики имеют основания для страхов: это«вечное пугалище» крепостного состояния. 358Тем не менее, в сложившейся ситуации М. А. Корф настаивал наужесточениицензуры.Вскореонвошелвпечально«Россия под надзором»: отчеты III отделения 1827–1869. С. 418–419.Корф М. А. Записки. С. 410–411.357Корф М. А. Записки. С. 416.358Там же. С. 417.355356201известный«Бутурлинский комитет» по надзору за печатью, учрежденный 2 апреля 1848года. Ответом правительства на революционные события в Европе сталокрайнее ужесточение контроля над общественной мыслью.Сороковые годы девятнадцатого века стали знаковыми для русскогообщества.
В это время окончательно оформились две основные идейныедоктрины российского либерализма: западничество и славянофильство.Теоретическойосновойдлянихпослужиланемецкаяклассическаяфилософия. Представители этих течений сосуществовали в обстановкенеутихающих споров, но они были едины в осуждении крепостничества,крайних проявлений самодержавия.Различной оказалась их реакция наизвестия о событиях 1848 года и оценка, которую они давали революциям.Славянофилы исходили из тезиса о том, что при образовании русскогогосударства отсутствовал элемент завоевания.
Переосмысляя теорию Ф. Гизоприменительно к России, они делали вывод о том, что в России не могутвозникнуть условия, которые на Западе привели к революции.359 К событиям1848 года идейные лидеры славянофилов отнеслись крайне отрицательно,боясь распространения «нравственной заразы» прежде всего в средеобразованного общества, уже попавшего под влияние чуждых идей.Категоричный и увлекающийся К.
С. Аксаков требовал прервать все связирусской публики с Европой.360Отличающийся большей глубиной ивзвешенностью суждений Ю. Ф. Самарин сделал вывод о том, чтоФевральская революция 1848 года во Франции «в основе своей… не естьполитическая, а социальная», что «не столько форма правления вызвалапротив себя восстание, сколько слишком долго не признанные требованиярабочего класса».361 Далее Ю. Ф. Самарин высказывал убежденность внеобходимости преобразований, совершаемых правомерным порядком. «Это,Дудзинская Е. А. Славянофилы в общественной борьбе. М., 1983. С. 47.См.: Дементьев А. Г., Пирожкова Т.
Ф. И. С. Аксаков и его письма к родным 1844–1849 гг. // Аксаков И. С. Письма к родным 1844–1949 гг. М., 1988. С. 547.361Цит. по: Цимбаев Н. И. Ю. Ф. Самарин//Самарин Ю. Ф. Избранные произведения. М.,1996. С.9.359360202по-моему, лучшее и единственно возможное средство обессилить и победитькоммунизм», – писал он отцу в марте 1848 года.362В то же время И. С. Аксаков, не в полной мере разделявший воззрениясвоего брата Константина, называл французскую революцию громаднымсобытием. В одном из его писем от февраля 1848 года можно прочесть:«Право, как-то растешь, становясь созерцателем таких явлений, когда такосязаемо слышен ход истории…»,отступили «все мелкие человеческиеделишки», и человек «будто задышал родным, свежим воздухом».363 Егонадежды на обновление как в Европе, так и в России были скорееэмоциональной реакцией, но тем большим было разочарование в светегрядущих событий.
«Силен же этот старый порядок, нечего сказать! Хоть я ине верил возможности возродиться в Европе новым началам силоюсобственных средств и тем путем, которым они шли, но все же… слышалось,что занесены такие вопросы, разрешение которых вызовет и нас на сцену ипреобразует мир. А теперь опять покойно заплывет жиром сердцечеловеческое; грустно знать, что страшные раны, которые были обнажены1848-м годом, остались невылеченными, закрыты снова и преданызабвенью!»364 Иван Сергеевич Аксаков был неосторожен, излагая свои мыслив письмах, особенно в тот период, когда правительство прилагало все усилияк искоренению крамолы своих подданных не только в поступках, но в умахи намерениях. Сначала III отделением был арестован Ю.
Ф. Самарин, а затем18 марта 1849 года последовал арест И. С. Аксакова. Впрочем, обоих вскореотпустили: Ю. Ф. Самарина – после личной беседы с самим императоромНиколаем I, а И. С. Аксакова после того, как он письменно подробно ответилна ряд вопросов, предложенных III отделением.Западники, прежде всего, утверждали общность исторического путиРоссии и западноевропейских стран. Одним из лидеров этого направлениябыл профессор Московского университета, историк-медиевист Т.
Н.Там же. С.9.Аксаков И. С. Письма к родным 1844–1949 гг. М., 1988. С. 370.364Там же. С. 474.362363203Грановский. Его яркие публичные лекции, имевшие большой общественныйрезонанс, убеждали слушателей в поступательном, прогрессивном характереразвития истории. Из этого неизбежно следовал вывод о конечностисуществования любых реакционных режимов. Особенно его привлекалоизучение переходных исторических эпох. В конце 40-х – начале 50-х годовXIX века он все чаще останавливается на мысли о предпочтительностиразрешения внутренних противоречий в жизни народа мирным путем,посредством реформ.365В 1849 году московский генерал-губернатор граф А.
А. Закревскийприказал учредить полицейский надзор за Т. Н. Грановским. Предписаниесохраняло силу более двух лет.К. Д. Кавелин главной бедой николаевского царствования считалсложившуюся систему «предупреждения политических преступлений»,губительную для всего живого, убивающую русскую мысль. Даже в период,получивший в литературе название «мрачного семилетия» (1848–1855 годы),онпродолжалвидетьвсамодержавномгосударствезначительныевозможности для прогрессивного развития.
В сентябре 1848 года он писал Т.Н. Грановскому: «Я верю в совершенную необходимость абсолютизма длятеперешней России: но он должен быть прогрессивный и просвещенный.Такой, каков у нас, – только убивает зародыши самостоятельной,национальной жизни».366 В 1856 году в одной из бесцензурных работ онутверждал, что в России революции невозможны, это миф, который активноиспользуется высшими чиновникамии сановниками для политическихманипуляций, в том числе в отношении императора.
Их цель – устрашатьцаря «с помощью пугалы, называемого революцией, и отклонять… от всякихполезных для народа, но вредных для бюрократии нововведений».367 НоГутнова Е. В., Асиновская С. А. Грановский как историк//Грановский Т. Н. Лекции поистории средневековья. М., 1987. С. 357.366К. Д. Кавелин о смерти Николая I. Письма к Т. Н. Грановскому// Литературноенаследство. М., 1959. Т.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
