Диссертация (1149104), страница 21
Текст из файла (страница 21)
Каким образом это достигается? Арто резко критикует европейский театрдиалога, который сводится к иллюстрации литературных произведений. Такой театр неспособен разбудить в человеке энергию жизни. Зритель уходит из него точно таким же,каким был и до спектакля.Театр, если он хочет исполнять своё предназначение, должен быть театром жеста, ане слова: «Речь пойдёт о том, чтобы заменить обычный разговорный язык качественноиным языком, равноценным языку слов по своим выразительным способностям, ноистоки которого были бы глубже, чем истоки мысли. Грамматику этого нового языка 1Арто А. Манифесты театра «Альфред Жарри» // Арто А.
Театр и его Двойник. СПб.: Симпозиум, 2000. 440 с. С. 50. 81 надо ещё составить. Основной материал, сущность его и даже, если угодно, альфа иомега, – это жест. Он (язык – Е.Ш.) скорее вырастает из необходимости слова, а не изслова уже сотворённого. Встречая в слове тупик, он стихийно возвращается к жесту»1.Слово затёрто, сухо, оно не способно вывести зрителя из полуживого состояния, иззамкнутости на себе. Слово не способно передать от говорящего к слушающемужизненный порыв, напротив, оно этот порыв убивает, скрывает.
Жизненный порыв,оформляясь в языке, теряет свою неповторимость и силу, однако ещё до этогооформления в лишённую индивидуальности оболочку слова он прорывается в жесте.Именно жест может передать на физическом уровне эмоциональные состояния,жизненную энергию, порывы. И поэтому жест способен вызвать намного более сильнуюреакцию в зрителе, войти в его жизнь и личность, сделать его участником спектакля, ане только внешним наблюдателем. Пример такого использования жеста Арто находит ввосточном театре: «в восточном театре нет языка слов, но есть язык жестов, поз изнаков, который в плане выражения мысли обладает той же способностью красширению и обнажению смысла, что и язык слов. На Востоке язык знаков ставятвыше обычного языка, признают за ним непосредственное магическое воздействие.
Онобращён не только к сознанию, но и к чувствам и с помощью чувств может достичь ещёболее богатых и плодоносных областей, где наша нервная чувствительностьраскрывается в полную силу»2.Сравнивая коммуникативную силу слова и жеста, Арто прямо пишет о том, чтожест не уступает слову: «Ничуть не доказано, что язык слов самый лучший»3, «словобледнеет перед жестом и пластическая и эстетическая сторона театра, утратив качествадекоративногопосредника,становитсявпрямомсмыслесловаязыкомнепосредственного общения»4.Самое главное достоинство жеста, благодаря которому он превосходит слово втеатре и во многих ситуациях жизни – это его метафоричность, отсутствие чёткого,ясного смысла, который убивает мысль. Это положение, намечаемое Арто, имеетогромное значение для нашего исследования. Мамардашвили, анализируя концепциюАрто, пишет о том, что жест – это аппарат события мысли.
А именно, мысль естьсобытие, то, что заставляет меня ощущать себя, во-первых, существующим и, во 1Арто А. Письма о языке // Арто А. Театр и его Двойник. СПб.: Симпозиум, 2000. 440 с. С. 201.Там же. С. 210.3Там же. С. 198.4Там же.2 82 вторых, реализовавшимся в полноте своих возможностей. Мысль не есть простоевоспроизведение содержания чужих идей, или своих же идей, возникших когда-то.Мысль существует только здесь и сейчас, и, существуя, она захватывает меня, взятогово всём моём бытии, а не только с точки зрения интеллектуальных способностей.Мысль – это событие.
Как становится возможным это событие? По сути, оно случаетсядовольно редко. Для события мысли нужны определённые условия. Ни чтение книги, нипосещение лекции, ни общение с умным собеседником не гарантирует того, что этособытие произойдёт. Однако есть обстоятельства и занятия, в которых это событиеоказывается наиболее вероятным. Это философия, искусство, и, в частности, театр.Физическая реальность театра создана именно для того, чтобы потрясать, давать толчокмысли как событию, как состоянию, захватывающему всё существование человека:«театр есть машина, физическая машина, посредством которой мы снова впадаем не вто, что мы знаем, но в то, чего знать нельзя в смысле владения»1.Слово не провоцирует мысль, напротив, оно своей ясностью и чёткостьюосуществляет простой переход содержания мысли из одной головы в другую:«Оказывается, при чтении и произнесении слов ещё не возникает мыслей.
Вот в чёмдрама. Наши письменные и звуковые записи сами по себе не содержат состояний мыслии понимания. Поэтому, собственно, и возникает необходимость в изображенииизображений»2; «Арто был противником театра диалога, психологического театра, ибоон прекрасно понимал, что содержание слов, которые актёр говорит на сцене, переходитв голову, в слух сидящего в зале зрителя»3.Итак, жест способен ввести в состояние понимания, осуществить событие мысли.Это осуществляется благодаря двум свойствам жеста: благодаря его существованию вфизическом мире, и потому возможности оказывать воздействие на нашу чувственностьи на всю нашу телесность, а также благодаря отсутствию чёткого, ясного идетерминированного значения.
Последнее свойство – не недостаток, а именнодостоинство. Наличие чёткого и ясного значения убивает мысль, делает её непригодной:«Для меня ясные идеи – и в театре и вне его – это идеи мёртвые и конечные»4. Для того,чтобы мысль имела возможность родиться, нужен вопрос, неясность, некая темнота ипустота. Примеры таких предпосылок мысли можно найти в метафоре, в притче, в 1Мамардашвили М. Метафизика Арто // Арто А. Театр и его Двойник. СПб.: Симпозиум, 2000.
440 с. С. 334.Там же. С. 335.3Там же. С. 336.4Арто А. Режиссура и метафизика // Арто А. Театр и его Двойник. СПб.: Симпозиум, 2000. 440 с. С. 131.2 83 жесте. Отсутствие в них прямого ясно выраженного значения открывает пространстводля движения мысли, для поиска: сталкиваясь с ними, сознание не может действовать,как автомат, механически воспринимая и усваивая содержание мысли, но ставитсяперед проблемой, для решения которой включаются все его силы.Жест оказывается наиболее адекватным средством выражения там, где имеет местонастоящее чувство. Сила и живость чувства (будь то боль, утешение, удивление передкрасотой) проявляются в том, что для него «не найти слов», а если мы всё-такипытаемся выразить его непосредственно, то мы тем самым его унижаем и уничтожаем:«Всякое истинное чувство в действительности непереводимо. Выразить его – значит егопредать.
Но перевести его – значит его скрыть. Истинное выражение скрывает то, чтооно делает видимым. Оно противопоставляет дух реальной пустоте природы, порождаяв ответ некоторую полноту мысли. Или, если угодно, в ответ на явление-иллюзиюприроды оно порождает пустоту в мыслях. Всякое сильное чувство вызывает в нас идеюпустоты. И ясный язык, препятствуя этой пустоте, препятствует проявлению поэзии вмысли. Вот почему образ, аллегория, фигура, скрывающая то, что хотела бы обнажить,более значимы для духа, нежели ясный словесный анализ»1.
Жест ввиду этогостановится необходимым средством выражения, передающим то, что не под силупередать слову, по крайней мере, слову не поэтическому, не художественному, прямоуказывающему на своё значение.Однако было бы несправедливо понимать слово вообще как непоэтическое слово:ведь есть метафора, аллегория, образ, притча, о которых пишет сам Арто. И такой видслова подобен жесту. Более того, жест должен культивироваться в театре и в обычнойжизни именно для того, чтобы слово обрело свою утраченную силу, чтобы оно из словаобыденного, из означающего, за которым стоит определённое означаемое, вновь сталословом как символом, преображающим реальность говорящего посредством множествасмыслов и введения его в ситуацию события мысли, игры с этими смыслами.Культивирование жеста – это своеобразная аскеза для слова, которая делает словосильнее.
Об этом взаимоотношении слова и жеста мы уже писали в параграфе «Языкжестов»: культивирование жеста – это путь к избавлению от редуцирования словатолько лишь к функции средства общения, путь к исцелению слова. Арто применяет этумысль к ситуации театра: «Дело не в том, чтобы устранить слово из театра, а в том, 1Арто А.
Восточный театр и западный театр // Арто А. Театр и его Двойник. СПб.: Симпозиум, 2000. 440 с. С. 162. 84 чтобы дать ему другую задачу и, главное, сократить его место на сцене, увидеть в нёмчто-то иное, а не средство довести человеческие характеры до их внешних целей»1.Ж. Деррида, анализируя концепцию Арто, говорит о том, что слово в театре, какимего видит Арто, должно стать жестом: таким же уникальным, неповторимым и близкимк жизни: «Как же тогда будут функционировать речь и письмо? Вновь становясьжестами.
… Необходимо, следовательно, создать не столько немую сцену, сколькосцену, вопль которой еще не усмирен в слове. Слово есть труп психической речи, инадлежит вновь отыскать вместе с языком самой жизни “Речь прежде слов”»2. Речьпрежде слов – это такое выражение самой жизни, при котором незаменимостьмгновения, сила жизненного порыва, чувство не застывают в слове, убивающем их силу,но выражаются посредством прежде всего уникального и сильного жеста, а также всехвозможных форм (звука, расположения вещей и актёров в пространстве, музыки, речи),среди которых слово имеет значение не большее, чем все остальные формы.Кроме А.Арто, понимание жеста как главного средства художественнойвыразительности характерно и для других модернистских интерпретаций искусства.Так, в дадаизме с его неприязнью к рационализму и логике, с его желанием отказатьсяот привычного словесного языка, сковывающего мысль универсальными понятиями,жест также осмыслялся как способ выражения, альтернативный слову, в котором можетбыть реализован манифест Т.
Тцары «уважать все индивидуальности в их безумииданного момента».2.2. Понимание жеста у Дж. Агамбена.Интересное развитие эта традиция понимания жеста получает у Дж. Агамбена,который определяет жест как «потенциально рефлексивное средство при некоемопосредовании»3. Значение жеста, по Агамбену, может быть любым («потенциальнорефлексивное средство»).