Диссертация (1149092), страница 38
Текст из файла (страница 38)
Лавдей и Форстер (P.266, n.5),подчеркивая общую сложность фрагмента, особо отмечают неясность в отношении φρονεῖσθαι - есть ли этодля Горгия познание (сognition), либо понимание(apprehension), соединенное с мнением и представлением,включая сюда и воображение, и противопоставляется ли в самом деле это все чувственному восприятию.Консиньи (op.cit.
P.69) полагает, что «Горгий сосредотачивается скорее на эпистемологии, нежели наонтологии и рассматривает два пути постижения реальности…разум (mind), или мышление (thinking, nous)как представленное Парменидом, и чувственное восприятие, представленное Протагором…Горгийотвергает оба пути, каждый из которых пытается найти основания или объективный референт для нашегознания», т.о., софист отвергает как менталистскую, так и сенсуалистскую теории познания.
СогасноКонсиньи, Горгий не может согласиться с Протагором, т.к. «Протагор заблуждается постольку, посколькусчитает, что знание есть чувственное восприятие» (ibid). Мы же не можем согласится с Консиньи касательноПротагора, ибо, как мы пытались показать в первой главе, чувственное познание абдерита гораздо сложнее,чем – как нам кажется – полагает Консиньи. Возможно, Горгий и отвергает эпистемологию Протагора, ноотсюда совсем не следует, что он делает это, полагая, что эпистемология последнего всецело ограниченаголой чувственностью.
Она не такова, чувственность у него вполне отрефлексирована и доведена до такогоуровня, когда способна породить вполне нечувственные – философские и абстрактные – максимы, другимисловами, это рассудочная чувственность - такая, которая очень напоминает современную научную теориюпознания, всецело замешанную на чувственных и рассудочных данных, т.е. не возвышающихся до разумных– в смысле Гегеля - философских обобщений. Далее, возвращаясь к тексту, укажем переводДиллона(op.cit.pp.73-74): «…но если мы откажем этой причине (т.е., что нечто существует, посколькумыслится – Г.Р.), отстаивая, что, подобно тому, как то, что мы видим существует не в большей мере оттого,что мы это видим, равно как и то, что мы видим не существует в большей мере оттого, что мы размышляемо нем (т.к. в первом случае многие бы видели эти вещи, во втором же – слишком многие бы мыслили их), скакой стати стало бы более очевидно то, существуют ли в самом деле эти вещи (т.е.
видимые и мыслимые –Г.Р.)?» То есть, отказавшись от тождества бытия и мышления, нам будет совсем не очевидно, что первоеусиливается через второе и наоборот. Диллон пишет, что «это точное изложение того, что, как мы полагаем,говорит греческий текст этого очень спорного пассажа, однако мы не в состоянии придать ему какой-либосмысл». Для понимания этого места Диллон предлагает обратится к Сексту Эмпирику Adv.Math VII 77-82.Барбара Кассен указывает, что движение семантики глаголов мышления от φρονεῖται до διανοούµεθαотражает изменение роли самого мышления (pensee) в аргументации от index entis - единственногоистинного модуса бытия и познания, который обретает свою истину во взаимной адекватности одногодругому - до расширения мышления до уровня чистого воображения (pur imaginer) без привлечения какойлибо чувственности (op.cit.pp.526-527). В последнем случае мышление само становится продуцирующимбытие, нисколько не заботясь о том, соответствует ли ему что-нибудь в «объективной» реальности.
Такойстиль мышления, смешанный с убедительным логосом, и воплотится со всей риторической силой вэпидейктических и судебных речах Горгия.614По мнению Лавдея и Форстера (op.cit. p.266, n.6), речь о том, что было бы невозможно отличить истину отлжи.615Конъектура Фелисьена и Муллака. Другие варианты см. у Кассен (Op.cit.p.527).158Мы здесь наблюдаем следующие антагонизмы: восприятие, мышление,группа лиц, одно лицо, бытие, правда; однако основной конфликт вытекаетиз противоборства восприятия и мышления, из которого выводитсянесовпадение мыслимого и воспринимаемого одними людьми с таковым удругих людей616.
Мы пока не касаемся третий части, где будет говориться отом, что и воспринято ничего быть не может, сейчас нам важно задержатьсяна самой этой гносеологической относительности, которая подозрительнонапоминает таковую Протагора. Если это действительно так, то перед тем,как объявить Горгия агностиком – если это вообще допустимо,- нельзя лиего клеймить как релятивиста, рассматривая релятивизм как промежуточнуюстадию познания, приводящую в итоге к агностицизму? Если то, что мыслятодни, отличается от того, что видят другие и наоборот, значит вещи являютсялюдям неодинаково, либо же если и одинаково, то в таком случае будетневозможно определение, отделение одних вещей от других, поскольку всебудут видеть одно и то же и все сразу, следовательно, не будут видетьничего617.
Как в первом, так и во втором случае истинная природа вещейостается недоступной, либо таковой, кому как она является,– до этогомомента все выглядит вполне релятивистично, однако так ли это на самомделе? Были попытки выстроить риторическую философию Горгия нарелятивистских, сходных с Протагором, основаниях618, но, как кажется, наделе то, что говорит Горгий, может быть отнесено не к релятивизму, но кскептицизму в современном – не античном – понимании этого слова.619 Мы снашей постдекартовской парадигмой, базирующейся на пропасти междумышлением и речью и тем, о чем эти последние, т.е. пресловутой S-P616Ср.: Mansfeld J.
op.cit. P.263.То есть уничтожится, во-первых, исходная семантическая корневая структура слова видеть(ὁράω, εἶδον,ἰδεῖν) – or и id как отделения одного от другого, о-пределения, постановки межей между вещами, а вовторых, вообще любая работа глаза по восприятию внешнего вида отделенной таким образом одной отдругой вещи. Теория(θεωρία) – высшая степень видения, боговидение, отделение или выделение th -Бога отили из всего остального и его узрение. Т.е. в итоге началось бы вавилонское смешение образов.618Так делает Гатри (op.cit.pp. 272-273).619Bett R.
The Sophists and Relativism//Phronesis, vol. 34, № 2 (1989) pp. 139-169, p.150. Для нормальногоантичного скептика Горгий со своими категорическими высказываниями будет догматиком не меньшим,если не большим, чем Платон.617159дихотомией, не можем экстраполировать последнюю на античное мышление.Да, у Горгия есть проблема с восприятием и его отражением в мышлении, ноГоргий, как и Протагор, не стоял перед необходимостью «различатьспециальные метафизические основания достоверности наших внутреннихсостояний и различные эпистемологические резоны, которые обосновываютдостоверность других вещей»620.
Другими словами, самого самосознаниядостаточно для того, чтобы убедиться в истинности того или иного явления.Платон будет, разумеется, радеть о границе между правильным инеправильным познанием, но ему не придет в голову разделить ум и телотаким образом, чтобы между ними возникла непреодолимая пропасть621,иначе говоря, тело, разумеется, может мешать познанию, будучи «могилойдуши» или ума, - до Платона, кстати, никто так не думал и не помещал разумв душу, последняя была только мысленным коррелятом тела, без каких-либометафизических коннотаций622, - но проблема адекватности познания нестоит так остро, ибо нет проблемы соединения души и тела, есть – в случаеПлатона - просто два способа познания – один «телесный», или путь мнения,другой умозрительный, или путь истины.
Их нельзя смешивать, но не нужнодумать, что само их взаимодействие есть какая-то беда, которую надообосновать. Для этого и существует мир идей, к которому стоит обращаться,620Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997. С.44.Антогонизм, конечно, есть, душа, разумеется, – не тело, но первая просто «заселяется» во вторую, какмы видим в конце Государства, душа просто выбирает тот или иной способ бытия в том или ином теле, нокак она живет в теле – это не проблема, это не требует обоснования. Проблема отношения души и тела – этоне проблема отношения идеи и вещи, хотя аналогия и может напроситься. Платону не нужна шишковиднаяжелеза, как Декарту, чтобы соединить res extensa и res cogitans, они и так уже в месте в границах единогокосмоса.
Трансцендентный мир идей Платона не где-то там на недосягаемом небе, он здесь, рядом, до негоможно дотянуться рукой, нет пропасти, нет «другого мира», мир идей – это не другой мир, это этот мир, ибокак иначе идея сосуществовала бы с вещью. Поэтому диалектика Парменида кажется все же некоторойуступкой для обыденного мышления, попытка Платона показать на уровне логики проблемуидеальное/реальное, но едва ли для него самого это было неразрешимой бедой, он просто не мог облечь этов доступную словесную форму, ибо проблема эта предельно проста, т.е.
на уровне разума как нечто самособой разумеющееся. Мы так ухватились за эту проблему, потому что сами живем еще в посдекартовскойпроблематичной S-P cхеме, и, несмотря на время всяческих «постфилософий», отношение души и тела вразных своих модификация (ум/тело, антецедент/консеквент, означающее/означаемое, дух/материя,высказывание/референция и т.д. и т.п.) продолжает владеть нашим разумом, несмотря на то, что многие ужедавно не верят ни в субъект и объект, ни в душу, ни в тело (разве что без органов), ни в реальность, ни вомногое другое.
Мир идей Платона - это мир бездвижной деятельности, идея может быть деятельной и недвигаясь, только на уровне рассудка и логики в нашем понимании здесь может быть противоречие.622Доддс Э. Греки и иррациональное. М,СПб, 2000. Сс.143-145.621160но и тела не следует гнушаться, поскольку оно есть вместилище красоты оно и есть воплощение или означающее идеи.Ричард Бетт полагает, что мы, увы, не можем отнести Горгия даже крелятивистам, в теории познания которых высказывания или восприятиямогли быть иметь статус референциальных хотя бы в рамках некоторогоусловленногопонятийногоиметодологическогокаркаса,некоторойоговоренной концептуальной схемы. Бетт утверждает, что в случае Горгия«все гораздо проще: вообще не может существовать такой вещи какзнание(курсив авт.- Г.Р.) или успешная референция»623.
Это выводится им изтого, что вообще ничего нет, недопустимо никакое существование вещей, аведь релятивизм допускает и должен допускать некоторый способ бытия,чтобы хоть как-то высказываться. То, что вообще ничего нет, нам неподходит потому, что это не позволяет связать сочинения Горгия в единуюсхему, а мы чувствуем, что она есть.
Как можно будет что-то сказать о Еленеили Паламеде, если ничего нет, как возможен хоть слабый проблеск бытиядискурса. Горгий в таком случае должен был бы замолчать точно так же, как,согласно Ролану Барту, должен замолчать писатель, который хочет остатьсячестным и не стать рабом своего стиля - т.е. не быть общественнымугодником и проводником идеологии власти господствующего класса624. Всевысказывания, по мнению Бетта, становятся в таком случае равно истиннымив том смысле, что ни одно из них ни на йоту не приближается к этой самойистине, все они говорят о сущем, но никакого сущего нет, а если бы и было,речь о нем была невозможна625.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
