Диссертация (1149092), страница 20

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 20)

Витгенштейн сам дает более широкое определениеигры: «"Языковой игрой" я буду называть также единое целое: язык и действия, с которыми онпереплетен(Философские исследования, §7)». Такое понимание игры позволяет перенести ее применение ковсей сфере сущего.

Однако, как кажется, стоит только это сделать, как игра вновь распадется на множествомаленьких игр подобно тому, как будучи потревожена, лужа ртути распадается на множество шариков.Поэтому такое определение - это именно понятие, которое применимо ко всем играм. Риторика, охватывая,на наш взгляд, всю сферу сущего – ту сферу, где действует человек, а он действует везде, вполне можетпринять на себя, как один из вариантов, такое понятие языковой игры, как бы став ею в масштабе всегосущего.

Где есть человек, всегда найдется сущее, которое будет говорить.32485угодно328, здесь пока и речи нет, риторика тут включена в самую сердцевинубытового ритма жизни, образуя своего рода веретено, на котором это все,вращаясь, выговаривает себя, шумит, кричит, сплетничает, объясняет,доверяет, показывает, убеждает и убеждается. Сама стихия жизни,«выговариваясь» через детские голоса, монументальную архитектуру,поэтические творения, показные речи ораторов, театральные постановки,религиозные ритуалы, саму природу и множество других жизненнокультурных явлений, выказывает через свою артикуляцию то, что этиявления существуют, что они имеют место в жизни, разделяют часть своегожизненного пространства, ограничивая и убеждая друг друга в своейнеизбежной наличности329.Итак, спросим, что же лежит в самой сущности риторики Протагоратакого, что она достигает своих целей – убеждения и последующеговынесения суждения? В ее сущности лежит «τὸ τὸν ἥττω δὲ λόγον κρείττωποιεῖν» , т.е.

«делать более слабую речь более сильной»330. В этой связи мы328Об этом см.: Гаспаров М. Поэзия и проза – поэтика и риторика//Историческая поэтика. Под. ред.Гринцера П. М,1994.С.132329На наш взгляд, для иллюстрации такого риторико-экзистенциального эффекта в своей предельностиочень подходит эпизод в парке с каштаном из Тошноты Сартра, где каштан одним своим присутствием как–бы говорил, что он тоже здесь и разделяет с Антуаном Раконтеном часть, как думал последний, лишь егожизненного пространства. «Природа,- говорит Р.Барт,- превращается в последовательность вертикальныхлиний, а предметы со всеми своими возможностями вдруг поднимаются в рост: как одинокие вехи высятсяони в опустошенном и потому жутком мире(Барт Р.

Нулевая степень письма //Французская семиотика: Отструктурализма к постструктурализму / Пер. с франц., сост., вступ. ст. Г.К. Косикова. - М.: ИГ Прогресс,2000.С.77)». Вещь заявила о своей подавляющей наличности именно через безмолвие оной, но этобезмолвие по сути риторично, молча оно говорит: «вот, я здесь, я тебя ограничиваю, я убеждаю тебя в своейпричастности бытию, да еще бытию, которое значимо нагружено, которое несет на себе всю возможнуюсовокупность смыслов», - т.е.

всего того, что мы в состоянии в нем увидеть. В произведениях искусстватакая бытийная смысловая нагруженность предстает с особенной очевидностью.330Rhet.,II, 1402 a23. – Пер.наш. В отечественном переводе Н. Платоновой стоит: «Это и есть то, чтоназывается черное делать белым». Такая идеологическая метафора сразу уводит нас от прямого и точногопонимания того, что говорит Аристотель. Аристотель в этой фразе не использует никакогоуничижительного сарказма, каковой неизбежно вытекает из русского перевода. И хотя дальше он и скажет,что «δικαίως ἐδυσχέραινον οἱ ἄνθρωποι τὸ Πρωταγόρου ἐπάγγελµα: ψεῦδός τε γάρ ἐστιν, καὶ οὐκ ἀληθὲς ἀλλὰφαινόµενον εἰκός, καὶ ἐν οὐδεµιᾷ τέχνῃ ἀλλ᾽ ἢ ἐν ῥητορικῇ καὶ ἐριστικῇ», т.е.

«справедливо порицали людипрофессию Протагора: ибо она есть ложь и не очевидное, но кажущееся правдоподобие, и не в одномдругом искусстве кроме риторики и эристики не встречается( Пер.наш)», тем не менее, на наш взгляд,Аристотель употребляет слова τὸ τὸν ἥττω δὲ λόγον κρείττω ποιεῖν ни в коем случае не в переносном смысле,но в самом что ни на есть прямом для того, чтобы показать самую суть метода риторики.86снова возвращаемся к высказыванию о «человеке – мере» и что «все мненияистинны», вытекающего из первого.

Однако здесь могут возникнуть новыевопросы, которые профессор Дей, к примеру, формулирует так: «ТезисПротагора не относится в первую очередь к риторике, но определенно, онставит вопросы и для нее. Что станет с приемом убеждения в свете того, чтовсе мнения истинны для того, кто их придерживается? Более того, что станетс профессией Протагора - как мудреца, обучающего других тому, чтоправильно?»331. На это Протагор, пожалуй, ответит следующим образом:«явовсе не отрицаю мудрости или мудрого мужа.

Просто мудрецом я называютого, кто кажущееся кому-то и существующее для кого-то зло такпреобразует, чтобы оно казалось (φαίνεσθαι) и было (εἶναι) для тогодобром»332. И именно это является целью «τὸ τὸν ἥττω δὲ λόγον κρείττωποιεῖν». Суть же последнего, по мнению Унтерштайнера, заключается вследующем: «Человек может добиться мастерства среди возможностейзнания вещей для себя или для другого, когда он следует руководству иной,более лучшей, возможности понимания, предложенной той же самой вещьюпо контрасту с предыдущей, более худшей возможностью, и с последующейзаменой худшей на лучшую»333. Для Протагора такая позиция являетсяпедагогическим и эпистемологическим методом, где критерием выступаетмудрец или специалист в своей области, а его орудием - знание илиобладание ὀρθός λόγος.

И cнова мы не можем не заметить поразительногосходства с Аристотелем и его Этикой. У Аристотеля ὀρθός λόγος - это«правильный выбор образа действия»334, мудрецом же у него являетсядобродетельный человек, понятия которого он не дает, но чьи свойства могутбыть331реконструированыследующимобразом:егожизнь,Day J.M. Rhetoric and Ethics from the Sophists to Aristotle//A companion to Greek Rhetoric. Ed.

byWorthington I. Blackwell Publ., 2010. P.382.332Теэтэт. 166 d333Untersteiner M. Op.cit.P.53.334Кессиди Ф. Этические сочинения Аристотеля // Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 4. С. 27.будучи87добродетельной, а следовательно связанной с удовольствием, нисколько ненуждается в последнем как в некоем приукрашивании, но содержитудовольствие в самой себе335, такой человек всегда радуется прекраснымпоступкам других людей, следовательно, он чужд зависти и злорадству336, онвыступает ориентиром и примером для остальных337, он всегда находится всогласии с самим собой, т.к.у него нет конфликта между различнымичастями души, но все они, будучи в согласном единстве, стремятся к единойвысшей цели, а именно - к благу338; он дорожит более всего своим разумом ипредпочитает проводить время наедине с собой, созерцая прекрасныепредметы умозрения (θεωρήµατα), в которых он не испытывает недостатка339;для него предмет желания – истинное благо340.

Т.е., как не трудно заметить,кроме последнего, да, пожалуй, еще уединенности341, все это может бытьспокойно приписано софистическому мудрецу. Истинное же благо созерцание предметов божественных, илиβίος θεωρητικός - в итогезаменяется частными благами, которые у каждого свои и укоренены вриторичности, говорении: «смышленость в домашних делах, уменьенаилучшим образом управлять своим домом, а также в делах общественных:благодаря ей (риторике – Г.Р.) можно стать всех сильнее и в поступках, и вречах, касающихся государства»342.

Поэтому роль мудреца335не только неСр.: EN, кн.1, 1099а 15Там же.337Там же, 1105b 5338Там же, 1166а 15339Там же, b 25340Там же, 1113а 25341Вряд ли можно говорить, что Аристотель требует для философа уединения в нашем, так или иначехристианском или близком к нему, понимании. Даже если это и уединение, то оно все равно в рамкахполиса. Человек, будучи ζώον πολιτικόν, является составной частью государства и может рассматриватьсякак часть по отношению к целому. Целое же всегда достойнее и полнее не только части, но и суммы всехсвоих частей(Pol., кн 1, 9, 1253а 20 – 30).

Если человек живет вне государства, то он – либо бог, либобезнравственное и недоразвитое существо, и именно поэтому «Аристотель не делает отдельного человека иего права основным принципом, а признает государство чем – то по своей сущности высшим, чемотдельный человек и семья, потому что оно и составляет их субстанциональность(Гегель Г. Лекции поистории философии. СПб., 1999. Т.2. С. 282.)».342Прот., 319а. Нужно сказать, что частные блага у Аристотеля никуда не деваются.

У всякого дела и укаждого искусства свое частное благо и даже у каждого человека свое собственное благо(EN, кн.1). НоАристотель возвышается в своем познании до познания абсолютного, до познания Бога, до βίος θεωρητικόςили жизни философа. Софист же всецело остается в пределах этой жизни, поскольку о другой жизни емусказать нечего. Т.о. софист остается всецело в области эмпирии, утверждая практический характер Этики33688преуменьшается, но, наоборот, увеличивается, ибо, как говорит самПротагор, повторим еще раз, - «мудрецом я называю того, кто кажущеесякому-то и существующее для кого-то зло так преобразует, чтобы оноказалось и было для того добром»343.

Речь идет здесь не просто о паллиативе,но о некотором фундаментальном паллиативе, рожденном из риторическойубедительности, когда «софист посредством своих речей, как врачпосредством лекарств, умеет привести человека не от ложного мнения кистинному, но от худшего состояния к лучшему».344 И это также есть «τὸ τὸνἥττω δὲ λόγον κρείττω ποιεῖν», причем нужно учесть, что слабый и сильныйлогос в данном случае в известном смысле может кореллировать спротивоположными логосами, которые фигурируют в сентенции δύο λόγουςεἶναι περὶ παντὸς πράγµατος ἀντικειµένους ἀλλήλοις. Последнее высказываниеможет требовать идентичности в отношении подлежащего - вещи, различиясубъектов восприятия, либо в случае, если это один и тот же субъект, тохронологического различия.

Первое высказывание требует разделениясообразно с хуже и лучше, апеллируя к ὀρθός λόγος345. По мнениюВердениуса, во фразе о слабых и сильных логосах, λόγος имеет объективноезначение -того, о чем речь.346 Т.е. сами вещи, о которых говорят, взависимости от того, как о них говорят, становятся лучше или хуже,претерпевая как бы объективные изменения при помощи слов, с сохранениемὀρθός λόγος в качестве критерия. Однако эти «объективные» измененияпроисходят в субъекте восприятия, поскольку, как мы знаем, в общем иАристотеля, но отвергая то, где она переходит к метафизике.

Можно сказать и иначе, что Аристотельутверждает этику софистов, но не может удовлетвориться чистой практикой, и в своем месте – в концеНикомаховой Этики - переходит к постулированию жизни созерцательной. Последняя, «отличающаясяисключительным блаженством», есть «божественна в сравнении с человеческой жизнью(EN, кн.10, 1178b 20– 30)».343Теэтет.

Характеристики

Список файлов диссертации