Диссертация (1149043), страница 35
Текст из файла (страница 35)
Но если это и есть полное проявление человека,следующего за собственным разумом вплоть до всеобъемлющей постановкивопроса, тогда почему в «Божественной комедии» Одиссей находится в аду? Егоошибка не в том, что он пытается проникнуть за грань неизвестного, а в том, чтопытается сделать это, полагаясь лишь на человеческие силы: при помощи того жекорабля, на котором он плавал по Средиземноморью измеряемых уверенностей. Вокеане корабль не способен будет плыть и «канет к низу», как пишет Данте.Одиссей не понял, что, пытаясь достичь цели своих глубинных устремлений, оннуждается в другом, во вмешательстве иного фактора.244Dante Alighieri. Commedia. Inferno.
Canto XXVI, verso 118. – Milano: Biblioteca Universale Rizzoli, 2001. P. 302.(Перевод: Лозинского).245Giussani L. Il senso religioso. P. 187.159Именно в этом откликается эхом то, что Платон видит в «Федоне»,удивительным образом используя ту же метафору, что и Данте: «Кажется мне,Сократ, и, быть может, тебе тоже, что достоверной истины касательно вещей сейжизни никоим образом нельзя достичь, или, по крайней мере, достичь ее можнолишь с огромными трудностями. Однако я думаю, что недостойно не исследоватьвсесторонне все, что было по этому поводу сказано, и прекратить исследованияпрежде, чем испробовав все средства. Потому что в том, что касается этих вещей,возможно одно из двух: либо до конца узнать, как они устроены, или, если это неудается, ухватиться за лучший и за самый надежный человеческий метод и нанем, как на лодке, пуститься в море, если нельзя с большей легкостью и меньшейопасностью совершить путешествие на каком-либо более надежном корабле, тоесть с помощью богооткровенного слова»246.
Таким образом, внутри самогоразума рождается просьба о том, чтобы сам смысл открыл себя, дал познать себя.Нечто подобное мы находим также в воззрениях П. А. Флоренского, когда онговорит о пробабилизме. С присущей ему глубиной он пишет: «Если меняспросят об основаниях, я уйду в себя, как улитка. Я вижу, что мне грозит либобезумие воздержания, либо суетный, быть может, труд попыток, – работа сполным сознанием, что она не имеет для себя основания, и что оправдание еемыслимо лишь как случайность, – лучше сказать, как дар, как gratia quae gratisdatur <…> практически, конечно, естественнее искать пути, хотя бы даженадеясь на чудо, нежели сидеть на месте в отчаянии.
Однако для исканиянеобходимо оказаться вне рассудка. Тут опять возникает вопрос: “По какому жеправу мы выходим за пределы нашего рассудка?” – Ответ таков: “По тому праву,которое дает нам сам рассудок: он нас к тому вынуждает”»247. Сам разум выходитза пределы рационализма.
Для Джуссани именно эта просьба является вершинойразума, наивысшей точкой, которой он может достичь, оставаясь верным себесамому, то есть своей потребности во всеобъемлемости. Разум улавливаетвозможность объяснения, превосходящего его возможности. И в понимании этого246247Цит. по: Giussani L. Il senso religioso. P. 196-197.Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. С. 40.160он ни от чего не отступает, ничего от себя не отнимает; он не унижается,напротив, он превозносится.Для Джуссани библейская фигура Иакова, который, возвращаясь из изгнания ипытаясь перейти реку, сталкивается с таинственной теомахией, являетсяпримером подлинного разума, не отождествляющегося с податливостью илиинертной покорностью.
Еврейский патриарх борется с невидимым емутаинственным существом. Традиция говорит об ангеле, символе Божественного.Борьба завершается на рассвете ударом этого существа по бедру Иакова, которыйс этого момента становится хромым. Тогда Иаков просит благословения и, по егополучении, меняет имя, становясь Израилем, то есть «тем, кто боролся с Богом».Здесь в поэтических и символических терминах выражается концепция человекакак отношения с кем-то извне. Это отношение не унижает разума, а превозноситего. Джуссани следующим образом комментирует этот шаг, который он считаетнаивысшим выражением движущей силы разума: «Таков масштаб человека виудейско-христианском Откровении. Жизнь, человек – это борьба, то естьнапряжение, отношение – “во тьме” – с потусторонним; борьба, где лицосоперника сокрыто»248.2.3.4 Резюме по данному параграфу1)В отождествлении разума с религиозным чувством, то есть ссоставляющим человеческую природу вопросом о всеобщем смысле бытия,Джуссани несомненно пребывает в рамках христианской Традиции.
Ссылаясь наАквината и Августина, он вступает в современный ему внутрицерковный спор опонимании человека – тот спор, что все еще отмечен последствиями теологиидвух уровней, разделяющей природное и сверхприродное. Будучи представителем«открытого“августинианского”томизма»249,всвободнойполемикесбогословами неотомизма и с другими выразителями дуалистического виденияДжуссани разрабатывает концепцию разума, ясно выявляющую его основную248249Giussani L. Il senso religioso. P. 188.Borghesi M. Introduzione. Il senso religioso come sintesi dello spirito. P. 28.161категорию: стремление ко всеобъемлемости. Она может быть прочтена какинтерпретация в современном ключе кардинальной концепции католическоговоззрения на человека в теологии Фомы Аквинского. Он фиксировал парадокс,согласно которому человек по природе стремится к счастью или совершенству,состоящему в желании видеть Бога, но может реализовать его только при помощисверхприродного дара, то есть по благодати.2)Концепция разума как стремления ко всеобъемлемости ведет к важномуследствию: разум как таковой неизбежно должен признать наличие тайны,признать категорию возможности как наиболее соответствующую самой природечеловеческогоестества.Здесьначинаетпроявлятьсякруговое,взаимоследственное отношение между разумом и верой.
Разум открыт квозможности веры, то есть к возможности того, что сама Тайна открывает себя,идя навстречу неиссякаемому человеческому желанию смысла всего сущего.Разум a priori не может исключить эту возможность именно из-за необходимостибыть верным себе самому. С одной стороны, разум открыт вере как одному измногих возможных ответов, который мог бы утолить его жажду смысла. Сдругой – вера, чтобы быть собой, требует разума: требует «человечного»человека, использующего свой разум согласно спектру его природы со всеминеизбежными вопросами. В этой главе мы упоминали точно воспроизводящеедействительность утверждение американского протестантского теолога, трудыкоторого Джуссани читал в юности.
В словах Р. Нибура он находит выражениесвоегопониманияразума,которыйнеобходимдлятого,чтобыверавоспринималась такой, как она есть, а не сводилась к морализму илиспиритуализму: «Нет ничего более неправдоподобного, как ответ на незаданныйвопрос»250. Если нет вопроса, если разум не проживается таким, как он есть, верастановится бессмысленной, она уже ничему не служит, не является существенной,не становится опытом.
Она сведется к совокупности утверждений и моральныхпринципов, от которых откажутся как от чего-то отталкивающего, или останется250Niebuhr R. Il destino e la storia. P. 66.162эмотивно-сентиментальным порывом, интересным лишь тому, кто хочет укрытьсяот реальности.3)Мы должны также отметить, что в высочайшем почитании разумамыслитель выявляет крайне важный пункт, который мы можем определить как«зависимость». Как мы пытались показать, Джуссани выявляет собственнуюкатегорию, которая ни у одного из иных мыслителей не возникает. Речь идет обисходном опыте, совокупности изначальных очевидностей, благодаря которымкаждый человек является таким же человеком, как любой из нас.
Познание неможет быть таковым, если объект не сопоставляется с исходным опытом. Это иесть самый очевидный пункт, в котором Джуссани принимает и превозноситразум как наивысшую характеристику человека, без которой тот потерял бы своедостоинство. Если разум не используется в каждом человеческом действии, еслине он не производит сравнения действительности с изначальным опытом, то самодействие уже не является человеческим. Оно будет принуждением или пассивнымподчинением любому виду власти.В то же время, Джуссани подчеркивает глубокую объективность этогоизначального опыта, из которой и проистекает зависимость. Как мы сказали,исходный опыт неискореним, и сам человек открывает его как данность,определяющую его собственную природу.
Это не есть нечто зависящее от личныхпристрастий, от происхождения, культурных или иных условий. Каждый человексопоставляет все окружающее со своим исходным опытом, но это не означает, чтокаждый имеет собственный критерий суждения. Мы не создаем находящиеся внас потребности и очевидности, они даны нам природой. Они могут не развитьсяадекватным образом, но они едины для всех, и именно благодаря ихобъективности люди любой культуры могут понимать друг друга. Все этопроисходит и во времени, поэтому и сегодня мы все еще питаем душичеловеческим гением прошлых веков.
Здесь мы замечаем, что в ответе напостулаты современного релятивизма, который не видит в человеческой природеничего стабильного, этот критерий приобретает чрезвычайно обостренноезначение. Здесь Джуссани утверждает существование зависимости, которую мы163определили в первой главе как основную характеристику католическойантропологии: в человеке, в его самой глубинной точке идентичности, существуетданность, которой сам он не может управлять. От осознанного использованияисходного опыта, то есть сравнения с бытием, зависит развитие личности, ееиндивидуальности и оригинальности.
Однако эта данность не индивидуальна, онаедина для всех, и человек не может использовать ее по своему усмотрению, хотяспособен игнорировать ее. Он может отказаться от вовлеченности в жизнь (вышемы уже говорили о необходимости длительного воспитания), ведь вовлечениенеотвратимо пробуждает вечные вопросы. В этом и состоит парадокс: именно то,что человеку было дано, то, что он не создал сам, и является сущностью егосамого – объективность, стоящая у основ субъективности.
И эта данность – неопределение, а потребность; не идеология, а опыт.Именнов рамкахсубъективности,«Я»этого парадоксального контекста объективности иизависимостимыдолжнывыяснить,почемувмировоззрении Джуссани христианское Откровение не является препятствием дляразума, то есть для того, что составляет природу человека, а, напротив,поддерживает и усиливает эту природу.