Диссертация (1149009), страница 5
Текст из файла (страница 5)
Это свойственно в частноститеургической эстетике символистов и концепции творчества Николая Бердяева.Утопия понималась либо как противоположность религии, либо как«квазирелигия», заимствующая у христианского хилиазма форму, но лишенная егодуховно-мистического содержания. Наиболее основательно эта проблематикаразработана опять же Н.Бердяевым. Однако важно отметить, что в случаеБердяева критика была обращена к конкретной форме утопического — полностьюсекуляризированному марксистскому учению21, а точнее, каким оно виделось вначалеXXвека:проникнутымпозитивистскимдухомэкономическимдетерминизмом и редукционистской социологией. Отчасти это видение былосправедливым.
Сводимый к чистому экономизму и набору идеологическихформул о «грядущем счастье», которое придет чуть ли не само собой, марксизмбольшинства теоретиков II Интернационала в преддверии Первой мировой войныпоражал свой философской примитивностью и теоретической косностью нетолько Бердяева, но и многих философов, творчески развивших самомарксистское учение в последующие годы, например, Герберта Маркузе,вспоминавшего: «Философия и политика оппортунизма, представленная этим 21Согласно классификации К.Мангейма, марксизм является четвертой и наиболее современнойформой утопического сознания23 движением, выливалась в борьбу против того, что им же именовалось«остатками утопического мышления у Маркса».
В результате критическуюдиалектическую концепцию ревизионизм заменил конформистскими установкаминатурализма…критическую теорию Маркса ревизионисты проверяли нормамипозитивистской социологии и превращали эту теорию в естественную науку»22.Термин «ревизионизм», в советские годы широко использовавшийся дляшельмования отступавших от «канона» марксистских интеллектуалов, включаятого же Маркузе, не должен вызывать смущения. Ибо то, что имел в видуМаркузе, в начале XX века само являлось «каноном», идеологическимсубститутом критической философии.В свою очередь в мировоззрении Николая Бердяева, помимо учения отворчестве, родственного по духу художественному модернизму23 и современнымконцепциямутопического,выделяетсярадикальнаяэсхатологическаяустремленность.
Бердяев – христианский апокалиптик. Религиозный экстазеретических движений позднего Средневековья, озарения Якоба Беме, как имироощущениерусскихнародныхсектантов-мистиков,странствующихимечтающих о «Граде светлом» или «Новом Иерусалиме», были близки и понятныНиколаю Александровичу. О встречах с сектантами он с благодарностью иностальгией вспоминает в своей философской автобиографии «Самопознание»24.Народное сектантство с его апокалиптизмом и хилиастическими чаяниями, чейтип сознания Карл Мангейм определил как первую историческую форму утопии25,до конца не изжитую в настоящем, оказало заметное влияние на становлениеН.Бердяева, до конца жизни считавшего страннический тип – едва ли не самымвысоким духовным типом.
Хотя, безусловно, богатство мысли русского философане сводится только к утопическому пласту народных сектантов-мистиков. 22Маркузе Г. Разум и революция., Спб 2000., с.501-502Подробнее см. Гальцева Р.А. Очерки русской утопической мысли XX века., М.1991., с. 45-60Хотя далеко не со всеми оценками утопического с данным автором можно согласиться24Бердяев Н.А.
Самопознание., СПб 2007., с. 231-23825Мангейм К. Идеология и утопия // Утопия и утопическое мышление: антология зарубежнойлитературы. – М., 1991, с. 1282324 Для Бердяева мистическое учение о добытийной свободе вместе с теодицеей,понимаемойкакантроподицея,выступаютосновойновогорелигиозно-утопического проекта, хотя сам он утопией его не называл. Пафос этого проекта вдуховном преобразовании общества на основе внутренней свободы личности итворческого действия – теургического по своей сути – преображающегочеловеческое бытие, созидающего новую жизнь и новую культуру. «Теургия некультуру творит, а новое бытие, теургия сверхкультурна.
Теургия - искусство,творящее иной мир, иное бытие, иную жизнь, красоту как сущее. Теургия ...направляет творческую энергию на жизнь новую. В теургии слово становитсяплотью. В теургии искусство становится властью. Начало теургии есть ужеконец литературы, конец всякого дифференцированного искусства, конецкультуры ... Теургия есть действие человека, совместное с Богом,- богодейство,богочеловеческое творчество... Теург творит жизнь в красоте»26, - утверждалфилософ в своей важнейшей работе «Смысл творчества».Свобода несводима к бытию и его формам, она добытийна и находится внелогики детерминизма. Понимание безосновного характера свободы у НиколаяБердяева родственно мистическому учению Якоба Беме об Ungrund – бездоннойдобытийной бездне, откуда рождается свет. «Свобода есть потенция темнойбездны, она предшествует бытию как свету», - утверждал русский мыслитель вработе «Философия свободного духа».
Бездна (Ungrund) есть вечное Ничто, онанемыслима и невыразима, Бердяев был склонен истолковывать ее какизначальную, не детерминированную даже Богом меоническую свободу: «Ничтоглубже и изначальнее чего-то, тьма глубже и изначальнее света, свобода глубже иизначальнее всякой природы»27.Идеи Якоба Беме значительно повлияли на европейскую философию эпохиромантизма, особенно на немецких философов начала XIX века -Фридриха 26Бердяев Н.А. Смысл творчества (Опыт оправдания человека)., М.1916., с.
241Бердяев, Н. А. Из этюдов о Якобе Беме. Этюд I. Учение об Унгрунде и свободе.// Путь, № 20.– Париж, апрель 1930. - с.16.2725 Шеллинга, Георга Гегель, Франца Баадера и Людвига Тика28. Также, ввидуширокой популярности, в определенной степени они были воспринятырелигиознымидиссидентамиизнароднойсреды,отразившисьвихпредставлениях о разуме и божественности. Неслучайно даже Александр Герценотдавал Беме хвалу, отмечая, что, несмотря на мистическую терминологию, он«поднялся до величайших истин» и «имел твердость не останавливаться набукве…он действовал разумом. И мистицизм окрылял его разум»29.
Хотя в началеXX века фигура Беме была востребована философией много меньше, чем в началевека XIX, однако, интерес и внимание к идеям тевтонского мыслителяпродолжали сохраняться, благо тематика его работ и их необычный, насыщенныйметафорами язык были глубоко усвоены европейской культурой. Этим, помимосодержащейся в его книгах устремленности к экзистенциальному постижениюсудьбы России, объясняется значительная популярность Николая Бердяева вЕвропе, по сравнению с другими русскими философами-эмигрантами.
Бердяевлегко нашел себе место в уже существовавшей традиции мысли, отряхнув с неепыль и в иных исторических условиях сделав ее проблематику свободы итеодицеи, становяшейся антроподицеей, вновь актуальной. Та же софиология С.Н.Булгакова оказалась для европейцев гораздо менее понятной и интересной.Свобода вне моральных оценок, она не может быть «плохой» или «хорошей».Ввиду этого бердяевская концепцияхристианского модернизма, получившаяпервоначально название «новое религиозное сознание», а в годы эмиграциипредставляемая как христианский персонализм, неизбежно оказывается в своемроде ницшеанской - лежащей «по ту сторону добра и зла» - и оппозиционнойофициальному православию (степень и радикализм этой оппозиционности моглименяться в зависимости от исторической ситуации), как впрочем, и официальнойкатолической церкви (на развитие католического модернизма и, в частности, 28Подробнее см.
Фокин И.Л. Philosophus Teutonicus. Якоб Беме: возвещение и путь немецкогоидеализма. – СПб., 2014.29Герцен А.И. Собр. соч. в 9-ти тт., т.9, М.1958 – с.118-11926 «левых» направлений в католицизме Бердяев также оказал значительноевлияние30).Возможно, что упреки в «искусственности» и навязчивом стремлении крационализации отчасти справедливы для утопии как литературного жанра,сложившегося в Новое время. Однако нам интересно иное понимание утопии,сложившееся в XX веке - не как устаревшего литературного жанра, а какинтенции в сознании человека.Осмысляя связь утопического сознания спроцессуальным характером бытия, мы убеждаемся, что распространенноесуждение о парализующей статичности утопического идеала не соответствуетреальному положению дел.Сходный упрек утопии в «искусственности» можно услышать и от рядасоциалистическихмыслителей.Например,теоретикреволюционногосиндикализма Жорж Сорель, противопоставлял утопию (в его понимании продукт мечтаний одиноких интеллектуалов) и социальный миф — органическисвязанный с жизнью и борьбой трудящихся масс и потому обладающийзначительным мобилизующим эффектом: «Подлинные революционные мифыпочтибеспримесны.
Они дают ключ к пониманию деятельности, чувств имыслей народных масс, готовящихся вступить в решительную борьбу; это неописания явлений, но выражения воли. Утопия, напротив, представляет собойпродукт умственного труда. Это произведение теоретиков, которые, увидев иобсудив факты, пытаются создать модель, с которой можно будет сравниватьсуществующие общества, чтобы измерить заключенное в них добро и зло.Утопия есть совокупность воображаемых учреждений, но предлагающаядостаточно ясные аналогии с реальными учреждениями для того, чтобы о неймогли рассуждать юристы.
Это разборная конструкция, определенным деталямкоторой придается такая форма, чтобы они могли быть (после небольшой 30Здесь достаточно указать хотя бы на близкого Бердяеву в 1930-1940-е годыперсоналиста и левого католика Эммануэля Мунье, а также на возглавлявшийся им журналEsprit, один из самых популярных у французской интеллигенции того времени. В свою очередьМунье и Esprit серьезным образом повлияли на появление латиноамериканской теологииосвобождения – о чем утверждал в своем выступлении на московской лекции в ноябре 2012года известный исследователь последней М.Леви – см. видео: http://falanster.su/?p=122827 дополнительной пригонки) встроены в следующий сводзаконов. (Если нашисегодняшние мифы побуждают людей готовиться к борьбе, чтобы разрушитьсуществующее, то утопия всегда направляет умы к реформам, которые могутбыть осуществлены при распаде системы.
Поэтому не стоит удивляться, чтоутописты по мере приобретения политического опыта так часто становилисьловкими государственными деятелями.) Миф невозможно опровергнуть, так какон по сути тождествен убеждениям данной группы, является выражением этихубеждений на языке движения, а значит, неразложим на части, которые можнобыло бы использовать в плане исторических описаний. Утопия, напротив, можетобсуждаться так же, как и любое построение общества: можно сравниватьпредполагаемые ею автоматические движения с теми, которые действительноимелиместонапротяженииистории,итемсамымоцениватьееправдоподобие»31.Как видно из приведенной цитаты, Сорель, рассуждая об утопии исоциальной мифе, полностью поглощен политической борьбой – для него разницамежду ними, по сути, сводится к разнице между реформистской и революционнойполитической практикой.